Кристоф Вальц — австрийский актер с богатым театральным опытом, устойчивой и сформировавшейся карьерой на телевидении и в кино. До 2009 года скромный профессионал, звезд с неба не хватающий, становится, благодаря участию в фильме Квентина Тарантино, актером с мировым именем. За роль штандартенфюрера СС Ханса Ланды Кристоф получает признание Каннского фестиваля, а в дальнейшем выигрывает многочисленные награды разных кинокритических ассоциаций, «Золотой глобус» и «Оскар».

Редчайший случай в истории кино, когда актер просыпается знаменитым в 53 года, уже и не помышляя о такой славе.

Разумеется, с этого момента все двери Голливуда для скромного европейского актера открыты, а у зрителей появляется уникальная возможность увидеть и оценить настоящий талант и огромный профессиональный опыт.

После «Бесславных ублюдков» Кристоф снимается практически без перерыва: «Зеленый шершень» Мишеля Гондри, «Воды слонам!» Френсиса Лоуренса, «Резня» Романа Полански и «Джанго освобожденный» Квентина Тарантино.

Мы встретились с Кристофом в Нью-Йорке незадолго до премьеры фильма в Штатах. Как и остальных журналистов, присутствующих на интервью, нас поразил вид актера: наголо бритая голова, очки и при этом очень элегантный костюм. Оказалось, что обритость — необходимость, связанная со съемками фильма Терри Гиллиама «Теорема Зеро», где он играет главную роль. По нашей предыдущей встрече с актером по поводу «Бесславных ублюдков» мы помним, что он остер на язык и изъясняется на английском весьма витиевато, что довольно непривычно для уха, привыкшего к довольно простой речи американских актеров, где заполнителей пауз часто гораздо больше, чем слов. С Кристофом всегда надо быть настороже, чтобы не поставить себя в дурацкое положение, так как он мгновенно на это реагирует либо остротой, либо иронией. Однако мы всегда получаем истинное наслаждение от разговора с умным и интересным человеком.

Кристоф, как получение «Оскара» и других наград за работу с Тарантино отразилось на вашей карьере? — Отразилось самым серьезным образом. В основном это перемены, связанные с тем, что у меня появился выбор, точнее сказать, больше возможностей выбора. Впрочем, не так. Выбор у меня был всегда. В конечном итоге актерский выбор — это «да» или «нет», но в моем случае немного изменились критерии моих «да» и «нет». Во всяком случае, я так это вижу.

Выбирая роли, вы предпочитаете какой-то определенный жанр и амплуа? Или у вас какие-то другие критерии? — Я не предпочитаю жанр или амплуа. Решение принимается на основе комбинации целого перечня элементов. В большинстве своем, конечно, оно опирается на то, нравится ли мне история, в которой зовут принять участие. Второй важный элемент — то, с какими людьми мне предстоит работать и для кого я жертвую какой-то частью своей жизни. Важно, кто у меня партнерша или основные партнеры, так как, знаете ли, как актер ты хорош ровно настолько, насколько хороши твои коллеги. Затем важно, что из себя представляет герой, чем он для меня уникален. А дальше по списку идет место съемок, адекватное истории и моей заинтересованности. И, учитывая все это, я начинаю взвешивать одно против другого: хочу ли я застрять на три месяца с этой дамой в главной роли (делает гримасу неуверенности и шутливой брезгливости), но, с другой стороны, режиссер в этой картине (делает живо заинтересованное лицо) — с ним я бы поработал, он, может быть, мог бы уравновесить для меня это неудобство! Но они снимают в Болгарии! (Бьет себя по колену в досаде.) Не уверен, что хочу торчать в Болгарии три месяца. Что? Ах, на побережье! Тогда, конечно, звучит соблазнительно. (Смеется.) Ну и так далее.

— Вы произнесли слово «пожертвовать». Довольно сильно для нескольких месяцев, а то и недель съемок, нет? — Я слышал себя, когда сказал «пожертвовать», и сразу подумал, что, может быть, слово сильнее по смыслу, чем я предполагал, но я сказал именно его, значит, откуда-то оно выскочило. Не иначе как из подсознания. Я полагаю, что можно назвать это своего рода пожертвованием, так как, соглашаясь на работу в фильме, ты как бы отрезаешь от себя все, из чего состоит твоя обычная жизнь. Ты оставляешь на это время свою семью, и твоя жизнь тебе уже почти не принадлежит. На каком бы примере вам показать? Ну вот если бы я был охотником на мамонтов и собирал товарищей на охоту. (Далее следует целая сцена с изменениями голосов, жестикуляцией и мимикой. Сначала говорит грозным голосом.) «Мужики! Пошли охотиться на мамонтов!» (Затем следует рассказ про то, как они собирались, что обсуждали, как долго шли, куда, как охотились и что из этого вышло. Пересказывать это — все равно что написать короткий рассказ. Оставляем этот момент вашему воображению.) Так что, как видите, в какой-то степени ты жертвуешь частью своей жизни на этот период времени. Кстати, особенно в «Джанго». Там был довольно длинный съемочный период. Я был активно занят в «Джанго» почти девять месяцев. У нас было 130 съемочных дней, и я точно был там не меньше ста.

— Кристоф, во время нашей прошлой встречи мне не удалось спросить вас о вашем опыте работы с Квентином Тарантино. Будет ли уместно спросить об этом сейчас, после вашего второго фильма вместе? — Разумеется, спросить можно, но другое дело — смогу ли я вам ответить адекватно. Каким я вижу Квентина Тарантино? Очень общий вопрос. Дайте подумать, чтобы дать вам адекватный ответ.

Видите ли, есть Квентин-сценарист, есть Квентин-режиссер, Квентин — мой друг, Квентин-кинематографист, Квентин — кумир поп-культуры, Квентин — обычный человек...

Все это одна персона, конечно. В зависимости от того, какую часть его индивидуальности я выберу, будет зависеть и мой ответ. (Улыбается чуть снисходительно.) Впечатление от Квентина в понедельник может быть абсолютно другим, чем во вторник, и так далее.

Если говорить об опыте работы с Квентином, то тут дело в том, что фильм в процессе создания — это живой организм, чудовище даже, если хочешь, и период перед началом съемки заключается в том, чтобы укротить это чудовище. И я думаю, что я понимаю природу этого зверя, как понимаю природу внутреннего зверя Квентина.

Я никогда не говорю, что мое мнение важно, хотя меня часто спрашивают: «Участвовал ли ты в процессе доработки сценария или добавлял ли что-то свое в героя?» Нет, нет и нет. Моего мнения никто не спрашивал! И я никогда не стал бы его навязывать или требовать равного участия в создании фильма. Это было бы как минимум глупо! Это его зверь. Он его оживляет. Моя же задача — удержаться на нем, если можно так сказать, а он, Тарантино, содействует этому, помогает всеми силами. Поскольку я даже мечтать не могу влезть в его творческий процесс (причем даже не только из огромного уважения к его работе, его поразительному подходу к материалу, его уникальному видению и фантастическому воображению), я предпочитаю наблюдать за этим процессом из исключительно эгоистичного желания научиться езде на этом звере. (Улыбается.)

— Были ли у вас какие-то сцены, которые вы считали более сложными в сравнении с другими? — Я, знаете, не веду дневник с записями, по которым мог бы оценивать сложность той или иной сцены. Все зависит от того, что происходит и почему это происходит, и от условий, в которых это все происходит. Иногда бывает так, что ты считаешь какую-то сцену простой и легкой для исполнения, ты совсем не беспокоишься о результате, полагая, что все пройдет гладко, а она оборачивается какой-то совершенно неожиданной сложностью. Другая сцена представляется тебе ужасно сложной, и ты в недоумении и волнении относительно того, как все это сыграть, а в итоге все получается легко и само собой. У Тарантино так происходит почти всегда. Ты порой волнуешься до смерти, не уверен, что сделал все, как Квентину надо, отыгрываешь и спрашиваешь его: «Ну как? Будешь снимать так?» А он говорит: «Все уже снято! Отлично!» В итоге сцена просто как бы проигрывает сама себя, а ты просто двигаешься вместе со всеми в указанном тебе на странице сценария направлении. Тут главное заключается в полном доверии тексту.

— Что отличает съемочную площадку Тарантино от других, на которых вы бывали? — Как и любую другую площадку в мире, я полагаю. Нет какого-то определенного объяснимого параметра, по которому делаются фильмы Тарантино. Все делается в соответствии с необходимостью. Там каждую минуту происходит множество непредвиденных вещей, на которые нужно реагировать мгновенно — что-то менять, что-то добавлять. Квентин не нуждается в подсказке какого-то решения, оно у него находится всегда, когда необходимо. Сложность часто заключается в том, чтобы сделать правильный выбор, потому что во время съемки всегда возникает множество самых разных идей. Как выбрать единственную? Он не снимает разные версии сцены, что, кстати, становится весьма популярным среди кинематографистов. Никто не предлагает: «Давайте снимем пять версий, а потом выберем нужную или просто соберем их все в одну кучу». Я ненавижу такой подход. И Квентин никогда этого не делает, потому что у него решение зависит только от одного вопроса: «О чем мой фильм?» Наверное, в этом и заключается особенность работы Тарантино на съемочной площадке. Ответил я на ваш вопрос? — Да, вполне. Но было бы очень любопытно узнать немного о Тарантино как о человеке. Могли бы вы что-то рассказать из личных впечатлений? — (С почти ядовитой улыбкой) Нет, не мог бы. Личное — это личное. Я считаю исключительно неприличным говорить о частной жизни людей. По-моему, это признак дурного тона в обществе, этого невероятно много в наши дни. Но я скажу вам следующее: Тарантино феноменально чувствителен. Его антенны настроены на все и всех, они улавливают все происходящее вокруг. Он чувствует даже то, что ты только начинаешь осознавать, узнав его реакцию. Он умеет предвидеть, и в этом нет даже элемента случайности. Во всем, что он делает, есть цель и смысл, пусть это даже безумная идея или совершенно великолепное и точное решение. Или какой-то творческий хаос. Он может создать атмосферу, в которой люди выполняют в точности то, что ему нужно для его фильма. Он — режиссер в самом прямом смысле этого слова, тот, кто направляет. И сверх этого он еще и писатель в самом прямом смысле этого слова.

Не могли бы вы прокомментировать как-то последние события в Штатах, связанные с распространением среди населения оружия? Этот вопрос вполне соотносим с «Джанго», по-моему, так как в фильме много стрельбы и насилия, а на это часто реагируют как зрители, так и критики… — Вы загоняете меня в угол этим вопросом. (Усмехается.) Я не знаю, о каких событиях конкретно вы говорите. Ах да, постойте! Вы имеете в виду утренние новости о резне в начальной школе. Я не могу комментировать это, нет. Но в целом замечу только, что не понимаю, отчего так сложно контролировать оружие среди населения в Штатах. В Европе мы с этим прекрасно справляемся. Я понимаю, что это конституционное право в Штатах — иметь оружие в частных руках, но, позвольте, ведь конституция была написана в XVIII веке, а тогда это имело смысл. Зачем же все автоматически переносить в наши дни? Разумеется, события, подобные сегодняшнему, будут иметь место, но я не думаю, что это связано только с наличием оружия у людей. На мой взгляд, это связано напрямую с образовательным уровнем населения. Образование дает людям представление о том, что такое жизнь человека, объясняет ее хрупкость и ценность. Ваш вопрос ставит меня в очень странное положение потому еще, что вы связываете его с насилием в кино. Я знаю, что Квентин очень не любит дискуссии на эту тему, и я понимаю почему. Простите меня за то, что я повторяюсь, но, на мой взгляд, кровь в фильмах Тарантино краснее настоящей крови, что делает ее скорее метафорой, чем отражением действительности. Да, есть в сцене резни в холле Кэндиленда эстетический аспект, но я не считаю, что она прославляет насилие. По-моему, скорее ужасается ему. — Вы считаете, что образование — это ключ к переменам в обществе? — Абсолютно и однозначно да! Я в этом полностью убежден. И мне становится не по себе, когда я слышу, что такие политики, как кандидат в президенты Митт Ромни, говорят, что если вы хотите дать образование своим детям, то должны за это платить немалые деньги, а если у вас нет денег, то это ваши проблемы! У общества серьезные проблемы, если урезаются фонды на образование, а большинство населения может позволить себе только купить еще одну жестокую видеоигру своему ребенку.

Интервью для Комсомольской правды. - Ваш доктор Шульц - явно не такой отрицательный персонаж, как полковник СС Ланда из «Бесславных ублюдков». Хотя он тоже убийца. - Надеюсь, я не вызову скуку, если скажу, что не делю людей на плохих и хороших. То есть в реальной жизни разница, конечно же, существует, но когда я собираюсь кого-то играть, стараюсь не забивать голову досужими суждениями. Мой герой - охотник за головами. 150 лет назад такой человек считался бы отъявленным негодяем. Да, мой герой не похож на персонажей Клинта Иствуда - он даже в драку ни с кем не вступает - уничтожает цель с расстояния в две сотни ярдов... Но у меня есть несносная привычка избегать описания своих персонажей. Я играю этих людей и хочу, чтобы у вас сложилось собственное о них мнение.

- Ваш второй раз с Тарантино отличался от первого? Может быть, вы уже перешли с ним на язык жестов?

- Ничего подобного. Он по-прежнему погружал меня во все детали, для меня это очень важно, ведь мне никогда ничего не бывает ясно с самого начала. К тому же было бы очень скучно, если бы между нами установилась рутина и мы просто выполняли ряд типовых жестов. «Джанго» - фильм, ничем не похожий на «Бесславных ублюдков». Мы снимали его в Берлине, где было 10 градусов холода. «Джанго» - в Новом Орлеане при плюс 30. «Джанго» - фильм американского режиссера, сделанный в жанре итальянского спагетти-вестерна. Но Квентин берет жанр и делает его своим, поднимает его до своего уровня. Это по определению не может быть похоже ни на что другое! - А какие у вас отношения со спагетти-вестернами? - Помню, как я несколько лет пытался попасть в Вене на «Однажды на Диком Западе». Мне было 12, и меня не хотели пускать. К счастью, с «Однажды в Америке» таких проблем уже не было. Кстати, в Германии существовали собственные вестерны, но эта традиция никогда не была мне близка...

- Как повлиял на вас «Оскар», выигранный за «Бесславных ублюдков»? - Я начал актерскую карьеру, когда мне было 19 лет. В этом возрасте у всех очень высокие ожидания. Об «Оскарах» никто не думает, ну разве что очень ограниченные люди, но надежд всегда очень много. Потом случаются разочарования, затяжные простои. Кто-то вообще не снимается, кто-то надолго уходит в театр... Поэтому, когда со мной случилось то, о чем я не мечтал даже в 20 лет, я был уже абсолютно по-другому устроен. Эта награда имела для меня совсем другую важность. Я уже не прыгал от радости, моя реакция была более спокойна. Все потому, что я был по ту сторону успеха и очень хорошо знал, каково быть безвестным.

- Наверное, актерский рай - это когда Тарантино пишет роль специально для тебя. - Вы даже не представляете себе, что чувствуешь, когда он дает тебе только что написанную сцену, пару десятков страниц! Я сидел у него дома и читал свои сцены по мере того, как он их заканчивал... - Вы вносили предложения? - Это было бы с моей стороны очень, очень глупо. И не просто глупо. Это все равно как выстрелить самому себе в ногу! Если мне есть что сказать, я должен сесть и написать свой сценарий. Поймите, я не хочу играть с собственными идеями, я хочу воплотить то, что задумал Квентин! Не потому что считаю себя настолько ему подчиненным (хотя в этом отношении так оно и есть, но я вовсе не упиваюсь своей второстепенностью), а потому что, когда история разверзается прямо перед тобой, я счастлив открывать для себя то, что пишет Квентин. Это неизбежно, что раньше или позже у меня появится собственное мнение, которое сыграет свою роль. Но чтобы я вставлял ремарки во время работы? Типа «Я хорошо корчу рожи, почему бы тебе не вставить это в одну из сцен?» Такое вмешательство было бы очень прискорбным. Помню, однажды был забавный момент. Мы должны были вместе поужинать, но за полчаса мне звонит Квентин и говорит, что не сможет прийти: «Понимаешь, я пишу, и мне ужасно интересно, чем все закончится!» Как я могу вмешиваться в этот процесс, если сам Тарантино не знает, чем он завершится? Он идет за своими персонажами. Не он управляет ими, они - им. Разумеется, я не вмешиваюсь, как он не вмешивается в мое актерское ремесло... - Ваш герой - бывший зубной врач. - О представителях этой профессии я самого высокого мнения. Я никогда не боялся дантистов. Думаю, боязнь зубных врачей - это дурная традиция, тянущаяся с тех времен, когда дантисты были похожи на моего доктора Шульца, когда они орудовали щипцами и применяли физическую силу. - Как вам было работалось с Леонардо ДиКаприо? Его актерская судьба противоположна вашей - он стал мегазвездой в юности, а сейчас чуть поугас. - Да, Лео был звездой с самого старта. Последние его картины - это очень серьезные, закрученные драмы. А сам он такой замечательный, очаровательный парень.

Помню, когда я познакомился с ним пару лет назад, я обратил внимание на то, какое открытое у него лицо, насколько он мил, умен, забавен. У нас был прелестный разговор, в котором Лео проявил себя как начитанный, вежливый человек. Но в этих своих последних фильмах он был абсолютно закрыт! В тот вечер я подумал, что хотел бы снова увидеть его в роли, где он вновь продемонстрировал бы эту свою обворожительную открытость, свой шарм, многогранность и грациозность. И вот роль у Тарантино, в которой я увидел все, что хотел! И, конечно, ничего кроме радости наша работа не принесла - Лео очень внимателен, отлично знает, что делает, полностью отдается игре... Он всегда следит за партнером - если я чуть отклоняюсь от курса, он следует за мной, и наша сцена расцветает новыми красками! В общем, это фантастика. Все было настолько хорошо, что мне почти стыдно признаться в том, что я даже не надеялся на то, что так может быть. Хотя кто я такой, чтобы ожидать чего-то от Лео ДиКаприо? Но вы, наверное, понимаете, что я хочу сказать...

отрывки из нескольких последних интервью. Каким-либо персонажем из вестернов вы вдохновлялись, создавая образ Шульца? - Беру немножко Клинта Иствуда, добавляю треть Марлона Брандо, пару капель Джона Уэйна, встряхиваю, охлаждаю — и все, напиток готов к употреблению. Вы так себе это представляете? Нет, все совсем не так. Не мой случай. Я знаю одного актера в Австрии, в театре — он именно так работает. С миру по нитке, актеру — образ. Мне это претит. И потом это нечестно. Квентин придумал оригинального героя, а не лоскутное одеяло с цитатами из уже снятых фильмов. Он в большей степени auteur, чем любой другой ныне здравствующий режиссер в мире. А я скромный работник, поставляющий ему материал для монтажной комнаты. Витиеватый слог, которым изъясняется ваш герой, взят из сценария или это ваш вклад в общее дело? - Дружище, вы, наверное, не осознаете всей серьезности работы кинодраматурга. Импровизировать на площадке? Детский лепет! (Говорит с тяжелым русским акцентом.) Давайте поставим Пушкина. Но вы знаете, что-то в его тексте не то, давайте заменим его слова новыми. Вы так себе это представляете?! Зачем тогда вообще Пушкин?! Да напишите сами все с белого листа! Сценарий Квентина не нуждается в попытках его улучшить, на что вы, полагаю, намекаете. «Джанго» критикуют за частое употребление расистского словца «ниггер». - Это внутриамериканская полемика. Я, как европеец, приехавший в Америку, не могу вот так, с кондачка вторгнуться в местный спор. Многие американцы — эмигранты или потомки эмигрантов из Европы. Разве вы не ощущаете свою сопричастность к их судьбам, к их стране? - Тут дело не в сопричастности. Эмигрантов не делали рабами. К ним, конечно, относились не лучшим образом, но рабовладение и эмиграция — разные вещи. Весь трагизм эпохи рабовладения в Америке — как для рабов, так и для хозяев — со стороны постичь очень трудно. Я знаю какие-то факты, но я не могу ощутить все нюансы. Я из Австрии, и, как вы знаете, в нашем массовом сознании живет чувство вины за явление, ничуть не уступающее по масштабам ужаса американскому рабовладению. Нам бы с нашим наследием разобраться. У американцев, кстати, есть тенденция читать лекции Европе по сугубо европейским проблемам. Это заметно по таким голливудским фильмам, как «Операция «Валькирия», где между строк читается досада по поводу неудачи заговора фон Штауффенберга. Вот если бы они сделали то-то, а потом то-то, тогда бы вся история пошла по-другому. Чтобы чувствовать, недостаточно знать факты. Нужно нечто другое. Так и я. Не берусь судить о чисто американской проблеме.

Но разве у взгляда со стороны, у позиции наблюдателя нет своих преимуществ? Вы как бы парите над схваткой... - Безусловно. Плюсы есть. Как и минусы. Но про минусы я решил забыть и сосредоточиться на плюсах. Плюс я мало что знал о рабстве, расизме и жестоких нравах американского Юга. Вы скажете: а что, в Европе нет расизма? Рабства нет, а расизм действительно есть. Но он не играет решающую роль в жизни Европы, его держат в ежовых рукавицах. Я вырос в Вене. Там был и есть антисемитизм. Это форма расизма, но вовсе не антисемитизм определяет жизнь австрийского общества. Он как зараза, которую надо искоренять. Рабство — нечто другое. Тяжелое наследие рабства довлеет над Америкой. Это вам не слюнявый романтизм по поводу эмигрантов. Но, повторяю, я там не вырос, я могу что-то не ощущать. Это не мое, не моя миссия. Я — чужак. Вот американские знаменитости едут в Боснию. Что вам нужно в Боснии?! Хотите что-то реформировать? Реформируйте сначала Беверли-Хиллз! В Боснии для вас ничего нет. Ах, вы хотите «привлечь внимание»?.. Чего привлекать, и так все в курсе. - Расскажите об этом Анджелине Джоли... - Нет уж, вы ей сами расскажите (смеется). Не скучаете по карьере в Германии? - Я больше не работаю в Германии, что уже неплохо (смеется). Скучаю ли я? Нет. Ни капельки. Предложения, поступающие оттуда, меня не вдохновляют. Я от них отказывался пять лет назад. Не понимаю, почему я должен на них соглашаться сегодня.

Не так часто бывает, чтобы актер после пятидесяти лет менял свою жизнь столь кардинально. У вас есть этому объяснение? - Это ненормально, согласен. Но ума не приложу, как мой личный опыт поставить на конкретную полочку, чтобы всем все стало ясно. Не знаю... Я не верю в разделение актеров на хороших и плохих. Но я не хочу погружаться в академическую дискуссию. Актер зависит от быта, от мелочей жизни. Почему он сегодня играет плохо, а завтра хорошо? Может быть, у него был неудачный день, когда все из рук валится. Может, извините за прозу, у него понос и он не чает, как бы побыстрей сбежать со съемок или из театра. Наверное, мне просто повезло. Как бы то ни было, я счастлив.

небольшая биографическая справка. Кристоф родился 4 октября 1956 года в Вене. То, что мальчик пойдет в творческую профессию, стало ясно сразу, ведь он родился в семье, где все были связаны с храмом Мельпомены: мама (Элизабет Урбанчик) и папа (Йоханнес Вальц) являлись художниками по костюмам, бабушка Мария Майен - актрисой венского "Бургтеатра", дедушка (второй супруг Марии) - актер того же театра Эммерих Реймерс. У Кристофа три родных брата. После окончания школы поступил в Венский Университет Музыки и Театра, на факультет актерского мастерства.

Во время учебы посещал известные во всем мире семинары по актерскому мастерству имени Макса Райнхардта. По окончании университета перебрался в Нью-Йорк, где закончил школу актерского мастерства, знаменитую на весь мир, "Институт театра и кино Ли Страсберга" (там обучались многие звезды кино, например, Роберт де Ниро и Аль Пачино). Заимев два высших образования, Кристоф вернулся в родной город и начал оттачивать мастерство, играя на подмостках. Для немецкого зрителя телесериалы, в которых Кристоф отыграл свои первые роли, были общеизвестны, до российского же зрителя они не дошли.

Это были небольшие появления, второстепенные персонажи. Тем не менее, до 2000 года актер отыграл более полусотни ролей на телевидении, в числе его работ мегапопулярные в немецкоговорящих странах сериалы "Телефон полиции - 110", "Место преступления", "Инспектор Кресс" и "Деррик". Отечественному зрителю Кристоф известен по роли в ставшем невероятно популярным в России сериале "Комиссар Рекс", где он сыграл убийцу, одержимого куклами, который одевал и раскрашивал своих жертв наподобие пластмассовых игрушек (6 серия третьего сезона под названием "Der Puppenmorder", персонажа звали Мартин Вульф). В период с 2000 по 2004 года Кристоф Вальц принял участие в некоторых проектах, имевших международный статус, в их числе британо-канадский боевик "Посланник королевы" ("Queen's Messenger", 2001 год), еще один боевик под названием "Восточный экспресс" ("Death, Deceit & Destiny Aboard the Orient Express", 2001 год) и ужастик "Дориан Грей. Дьяволький портрет" ("Dorian", 2004 год). Все эти фильмы получили весьма низкие оценки критиков и прошли незамеченными широкой публикой. Шло время, наступил 2008 год - он стал поворотным в судьбе артиста: именно тогда в Кристофу позвонили из Голливуда и предложили роль нациста в американском проекте. Поначалу актер не желал соглашаться, думая, что это шутка, а затем заявил, что не желает играть злодея в фильме про Вторую Мировую Войну, только потому, что он немец. Тогда ему прислали сценарий, и это обстоятельство невероятно удивило Вальца. Узнав, какой режиссер предлагает ему роль в своем фильме, Кристоф немедля согласился.

Как сказал позже Кристоф: "Если бы Квентин не предложил мне сыграть Ганса Ланду в своем фильме, кто бы меня сейчас знал? Друзья и родные? А я ведь хотел отказаться!". Сам Тарантино заявил, что считает злодея в исполнении Вальца одним из лучших героев, которых он вообще мог создать в своей жизни. Таким образом немецкий актер, 30 с лишним лет игравший маленькие роли в бесчисленных телесериалах и ТВ-фильмах, в один миг взлетел на самую верхушку голливудского небосклона, ему стали предлагать роли во всевозможным проектах. Вальц свободно разговаривает на немецком, английском, французском и итальянском языках. Он живет попеременно то в Лос-Анджелесе, то в Берлине, то в родной Вене, то в Лондоне (смотря, где проходят съемки в данный момент). Его отец был немцем и имел германское гражданство, вследствие чего Кристоф с рождения тоже имел оное, несмотря на то, что родился в столице Австрии. Лишь в 2010 году он официально стал гражданином Австрии, на что теперь говорит: "Я родился в Вене, вырос здесь, учился здесь же, и работал тоже. Я - австриец! А этот немецкий паспорт - всего лишь очередная банальность, которая так свойственна законодательству любой страны". Кристоф женат на Джудит Хольсте, она - театральный художник (как и его родители), супруги воспитывают дочь.

От первого брака у актера есть трое взрослых детей, старший сын - раввин в Израиле (первая жена Вальца была еврейкой, она американка, живет в Нью-Йорке), дочь - архитектор.

Подпишитесь на наш
Блоги

"Лучше выстрелить себе в ногу, чем дать совет Тарантино"

04:58, 1 февраля 2013

Автор: marinadavis

Комменты 23

Аватар

мне кажется в театральных ролях он великолепен, не знаю как сказать, театральный какой-то что ли..

K

"Но, повторяю, я там не вырос, я могу что-то не ощущать. Это не мое, не моя миссия. Я — чужак. Вот американские знаменитости едут в Боснию. Что вам нужно в Боснии?! Хотите что-то реформировать? Реформируйте сначала Беверли-Хиллз! В Боснии для вас ничего нет. Ах, вы хотите «привлечь внимание»?.. Чего привлекать, и так все в курсе." Насколько я с ним согласна!!! И не только в этом. Человек с правильными взглядами на жизнь.

A

Смотрела "Джанго" с ним, отличная картина!! Сюжет, игра, музыка все на уровне)

B

потрясающий актер, человек и умно так говорит и Оскар есть - он Г Е Н И Й !!!

Аватар

Спасибо за пост, Кристоф - талантливейший человек! И Квентину спасибо, что открыл нам его. До "Бесславных ублюдков" и "Джанго" не понимала фильмы Тарантино. Теперь же, я его поклонница, равно как и Кристофа!

Подождите...