«Дракона» Евгений Шварц начал писать еще до войны, а закончил на ее переломе, в 1943-м, в эвакуации. Из блокадного Ленинграда Шварц уезжать не хотел, в декабре 1941-го его эвакуировали почти насильно, в состоянии тяжелой дистрофии. Тогда же эвакуировали и тот театр, для которого пьеса «Дракон» была предназначена: Театр комедии под руководством Николая Акимова. Правда, Шварц оказался в Кирове, а Театр комедии, помотавшись по стране, осенью 1942-го года осел в Душанбе, который тогда назывался Сталинабадом. Но в 1943 году Акимов переманил Шварца из Кирова: так было удобнее «обрабатывать» автора, который никак не мог дописать «Дракона».

Евгений Шварц был сатириком по призванию и сказочником поневоле. Его первая пьеса «Ундервуд» была написана в 1928 году, тогда же, когда и «Самоубийца» Николая Эрдмана. Но запрет «Самоубийцы» надолго закрыл в советском театре жанр сатиры на современном бытовом материале — и для самого Эрдмана, и для его коллег. Шварц нашел свое спасение в сказках. Это совершенно не гарантировало от запретов, но коллизии, в которые попадали сказочные герои, было проще истолковывать на госприемках в безобидном смысле и отводить от драматургов подозрения в антисоветских намерениях.

«Дракон» — история города, находящегося под властью циничного, подлого, но свойского тирана. В реалиях конца 1930-х существовали два очевидных адреса, в которые попадала аллегория автора, два «дракона», один свой, близкий, другой — немецкий. Угроза, вполне реальная, исходила от обоих. Только вот политическая ситуация, постоянно меняясь, смещала акценты.

По свидетельству Акимова, Шварц начал писать «Дракона», когда «сложные дипломатические отношения с гитлеровской Германией <…> исключали возможность открытого выступления со сцены против уже достаточно ясного и неизбежного противника», то есть работу остановил пакт Молотова—Риббентропа. Краткосрочное обострение русско-немецкой дружбы уничтожало шансы на публикацию и постановку. Если одного дракона по-прежнему опасно было даже иметь в виду, то другой внезапно оказался союзником. Ненадолго.

Дописать же пьесу Шварцу неслучайно удалось во время войны, когда ее можно было безоговорочно отстаивать как антифашистскую. В тексте была и соответствующая конкретика — например, пассаж про «кровь мертвых гуннов», которая течет в венах ящера. Сам Шварц утверждал, возможно вполне искренно, что три головы дракона — это Гитлер, Геббельс и Риббентроп. Однако проблема и драма были не только в драконе.

Пьеса Шварца посвящена не ужасам тирании, а эволюции «обыкновенных» людей, оказавшихся сначала заложниками, а потом частью этой самой тирании. Персонажи «Дракона» — кроме него самого и его противника Ланцелота — дезориентированы, запуганы террором, трепещут перед возможностью расправы, своими доносами ей способствуют и в конечном счете принимают эту расправу как должное.

Понятно, что большую часть этой человеческой панорамы Шварц писал, что называется, с натуры. Интересно, что писательская и театральная среда, почти на 100% состоявшая именно из таких зараженных и измученных приспособлением к злу душ, появление пьесы довольно бурно приветствовала.

Единственный открытый показ «Дракона» состоялся 4 августа 1944 года (по афише должен был идти «Подсвечник») — и, судя по всему, показ этот был экстренным. Фигуры сросшихся со стульями буржуа и советников в театр везли в спешке: «Стулья побросали в грузовик. [Большая] Садовая [улица] вся разбита. Особенно трясло Советника. Его остроконечная шапка была узкой и длинной, а шея тонкой. Голова эта вдруг оторвалась и повисла вперед».

Реплики участников обсуждения показа известны в пересказе. Дракон в них не упоминался, претензии носили общий характер — но за ними маячила паника, которая могла кончиться только запретом. Руководитель Реперткома Борис Мочалин сетовал на многозначность: «Слишком много толкований. Многое неясно, завуалировано. Театр не помог автору. Если спектакль выпустить сейчас, это было бы бестактно по отношению к зрителю». Александр Солодовников, зампред комитета по делам искусств, вступался за «народ» и бургомистра: «…нельзя согласиться с прогнозами автора [насчет того], что будет после Гитлера. Пьеса была рассчитана на предвоенное время или на самое начало войны».

Шварц еще пытался спасти спектакль, переписав два заключительных акта и усилив роль народа. Но и этот вариант, обсуждавшийся в ноябре—декабре 1944-го, пробуждал «нежелательные ассоциации».

В 1962 году Николай Акимов выпустил новую версию «Дракона» — но в 1963-м его вынудили снять спектакль с репертуара. На этот раз нежелательные ассоциации — с Хрущевым — вызывал бургомистр-президент, при драконе валявший шута, а потом занявший его место. Вторичный запрет подействовал на режиссера угнетающе. Фотограф Нина Аловерт вспоминала: «…в году 1967, когда я предложила ему пересмотреть все мои съемки "Дракона", он отказался, сказал: "Я не могу даже смотреть фотографии «Дракона»"».

Генрих. Слушайте коммюнике городского самоуправления. Бой близится к концу. Противник потерял меч. Копье его сломано. В ковре-самолете обнаружена моль, которая с невиданной быстротой уничтожает летные силы врага. Оторвавшись от своих баз, противник не может добыть нафталина и ловит моль, хлопая ладонями, что лишает его необходимой маневренности. Господин дракон не уничтожает врага только из любви к войне. Он еще не насытился подвигами и не налюбовался чудесами собственной храбрости.
1-й горожанин. Вот теперь я все понимаю.
Мальчик. Ну, мамочка, ну смотри, ну честное слово, его кто-то лупит по шее.
1-й горожанин. У него три шеи, мальчик.
Мальчик. Ну вот, видите, а теперь его гонят в три шеи.
1-й горожанин. Это обман зрения, мальчик!
Мальчик. Вот я и говорю, что обман. Я сам часто дерусь и понимаю, кого бьют. Ой! Что это?!
1-й горожанин. Уберите ребенка.
2-й горожанин. Я не верю, не верю глазам своим! Врача, глазного врача мне!
1-й горожанин. Она падает сюда. Я этого не перенесу! Не заслоняйте! Дайте взглянуть!..
Голова Дракона с грохотом валится на площадь.
Бургомистр. Коммюнике! Полжизни за коммюнике!
Генрих. Слушайте коммюнике городского самоуправления. Обессиленный Ланцелот потерял все и частично захвачен в плен.
Мальчик. Как частично?
Генрих. А так. Это — военная тайна. Остальные его части беспорядочно сопротивляются. Между прочим, господин дракон освободил от военной службы по болезни одну свою голову, с зачислением ее в резерв первой очереди.
Мальчик. А все-таки я не понимаю…
1-й горожанин. Ну чего тут не понимать? Зубы у тебя падали?
Мальчик. Падали.
1-й горожанин. Ну вот. А ты живешь себе.
Мальчик. Но голова у меня никогда не падала.
1-й горожанин. Мало ли что!
Генрих. Слушайте обзор происходящих событий. Заглавие: почему два, в сущности, больше, чем три? Две головы сидят на двух шеях. Получается четыре. Так. А кроме того, сидят они несокрушимо.
Вторая голова Дракона с грохотом валится на площадь.
Обзор откладывается по техническим причинам. Слушайте коммюнике. Боевые действия развиваются согласно планам, составленным господином драконом.
Мальчик. И все?
Генрих. Пока все.
1-й горожанин. Я потерял уважение к дракону на две трети. Господин Шарлемань! Дорогой друг! Почему вы там стоите в одиночестве?
2-й горожанин. Идите к нам, к нам.
1-й горожанин. Неужели стража не впускает вас к единственной дочери? Какое безобразие!
2-й горожанин. Почему вы молчите?
1-й горожанин. Неужели вы обиделись на нас?
Шарлемань. Нет, но я растерялся. Сначала вы не узнавали меня без всякого притворства. Я знаю вас. А теперь так же непритворно вы радуетесь мне.
Садовник. Ах, господин Шарлемань. Не надо размышлять. Это слишком страшно. 
© Евгений Шварц "Дракон"