Биография Вертинского «Дорогой длинною» оказалась любопытной книгой, вызвавшей противоречивые чувства.

Несомненным плюсом книги является живой, образный язык Вертинского, легкий слог с яркими эпитетами. На этом плюсы заканчиваются. Я начинала читать с удовольствием, в предвкушении приятных встреч и подробностей лихо закрученного века глазами очевидца. Так и было поначалу, Вертинский вспоминает детство, отрочество, юность с ностальгией и теплом, не раз вызывая у читателя улыбку, сочувствие и смех, но начиная с момента эмиграции, текст принимает странную форму гимна и отчета.

Вертинский слева с Верой Холодной

Ловишь себя на мысли, что что-то здесь не так, невольно спотыкаешься о неискренность повествования Вертинского, на контрасте с виртуозным владением слогом. Я преклоняюсь перед его умом и проницательностью, с которыми он ясно подмечает детали и даёт характеристику окружающих его людей.  Допускаю, что это качество творческого человека, но его описания полны таких подробностей, что кажется он пишет отчёт, а не набирает материал для своих будущих стихов. 
 

К минусам также отнесу его отношение к женщинам. Считается, и видно по его творчеству, что Вертинский боготворит женщин, но у меня сложилось впечатление, что он относится к женщинам довольно саркастично, не раз подчёркивая, что с возрастом женщины теряют, становятся противны, брезгливо описывая старух, и даже девушек, работающих с ним в ресторанах и «дурнеющих прямо на его глазах». И конечно тот факт, что его последняя теща была на 6 лет младше его самого (ему был 51 год на момент женитьбы на Лидии, а теще всего 45) говорит о далеко не сентиментальном его отношении к женщинам.

Вертинский со второй женой Лидией Цыргвава 1942

Или представьте себе даму лет шестидесяти пяти, которая, познакомившись со мной, с места в карьер начинает щебетать:

— Вы не представляете себе, маэстро, какая я страстная ваша поклонница. Ведь я была ребёнком, когда вы уже были знаменитостью. Я помню, мама била меня за то, что я бегала на ваши концерты.

Тогда, собрав все остатки хорошего воспитания, дрожащим от ярости голосом я отвечаю:

— Мне очень трудно, конечно, мадам, представить себе вас ребёнком. Боюсь все же, что мама била вас за другие провинности.

Вертинский со спутницей на конкунрсе Мисс Шанхай в 1940

Или

Помню, был я влюблён в одну девушку-медичку. Звали её Кэт. Она была стройная, зеленоглазая, и брови у неё были похожи на крылья ласточки. Помню, что жила она на Ирининской улице, где‑то на шестом этаже большого дома. Долго продолжался наш поэтически-платонический роман, потом как‑то оборвался сам собой. Через тридцать лет, когда я, объехав весь свет, вернулся на родину, однажды в одном городке ко мне за кулисы перед концертом зашла крупная суровая чёрная женщина с усами.

— Вы не помните меня? — спросила она.

— Нет! — чистосердечно признался я.

— Меня зовут Кэт. Помните? Я — Кэт!

— Какая Кэт? — спросил я.

Вместо продолжения разговора эта дама вынула из сумочки мою маленькую уличную моментальную фотографию тех времён, в широкополой испанской шляпе, где было написано: «Чёрной ласточке, зеленоглазой Кэт от её вечного раба» и т. д. Я вспомнил… и мне стало бесконечно грустно.

— Я старший хирург местного госпиталя! — с достоинством сказала она.

И я представил себе, как безжалостно она кромсает человеческое тело.

— Зачем вы пришли сюда? — спросил я. — Вы бы навеки оставались у меня в сердце «чёрной ласточкой». А теперь вы убили «чёрную ласточку» моей юности навсегда.

Да… у женщин не всегда хватает ума и такта в таких вещах!

Вертинский в Шанхае

Поклонение СССР, в каждой строчке, сначала удивляло, потом раздражало, вконец стало смешно.

Как вам такой отрывок, время описываемых событий примерно в 1924 год. Какие стройки? Голод, холод, послереволюционная разруха, а Вертинский, который приедет в СССР только 1943 году, пишет про какие-то умопомрачительные успехи 1924 году

Причина этому была ясна. Немецкие и австрийские инженеры и технические работники, возвращавшиеся из Советской России по окончании своих контрактов, рассказывая о том, какие колоссальные стройки происходят там, невольно сеяли большие симпатии к нашей родине.

— Русские, — говорили они, — хоть, может быть, и большие фантазёры и мечтатели, но не в меньшей мере и энтузиасты. И оптимисты, влюблённые в свою страну, в свои пятилетки. СССР стремится догнать и перегнать Америку!

И они беспомощно разводили руками: что, мол, с этим поделаешь!

Коммунистическая партия была довольно значительно представлена в Германии. Я сам помню разрешённую правительством демонстрацию коммунистов, которая шла по Унтер-ден-Линден в течение двух часов шеренгами по четыре человека в ряд.

Вот в это самое время апогея эмиграции, в 1925 году, после непродолжительного пребывания в Германии я и приехал в Париж.

Вертинский слева на конкунрсе Мисс Шанхай в 1940 

Вертинский на конкунрсе Мисс Шанхай в 1940 (он самый высокий в центре сопровождает девушку)

Или вот здесь Вертинский пишет о примерно 1934, Америка:

Как‑то на одном из «парти», устроенном моими друзьями по случаю моего приезда, мне пришлось познакомиться с молодой, красивой американкой М. Жена одного из магнатов кинопромышленности, богатая, избалованная и по-американски независимая, она положительно не знала, что с собой делать. Актрисой она не была — муж не позволял ей сниматься, и её время не было заполнено ничем, кроме портных, парикмахеров и покупок в магазинах. Обычно она устраивала у себя «парти» или её приглашали на них почти ежедневно. Как большинство таких свободных американок, она пила с утра до вечера джин и носилась по Голливуду на своей машине, которой правила сама. Ездила она очень смело, чтобы не сказать больше.

Однажды сев с ней в машину, я дал себе слово никогда больше этого не делать. Она мчалась, как гонщик на состязаниях.

— Вы когда‑нибудь убьётесь, дорогая! — сказал я ей.

М. только рассмеялась.

— Это будет самым лучшим выходом из моего положения.

Она была разочарована.

Пустая, бессмысленная и бесцельная жизнь богатой и ничем не занятой женщины, по-видимому, тяготила её. Иногда я рассказывал ей о Советской России, о том, как трудятся там женщины. Она слушала, полуоткрыв рот, мечтательно вздыхая.

Однажды ночью, после одного из таких «парти», она, находясь под сильным влиянием алкоголя, села в машину и разбилась.

На другой день её хоронили. Я послал ожерелье из гардении и поехал в «Фенераль бюро», где были назначены похороны. 

Вертинский в 1937 году с некой Буби в Шанхае, открыл кабаре Гардения, быстро разорившееся

Сказать, что я осталась в недоумении, ничего не сказать. Вопросов появилось больше, чем до прочтения. Я ожидала, что будет ясная история творческого и личного пути, а получила непрозрачную загадочную историю, добротно украшенную анекдотами из жизни.

Интересно, каким получится фильм о Вертинском? У меня о нем сложилось очень неоднозначное мнение