В Санкт-Петербурге закрасили граффити с оппозиционеркой Марией Колесниковой, приговоренной в Беларуси к 11 годам колонии. Об этом сообщает «Медиазона» со ссылкой на корреспондента.

Рядом с изображением Колесниковой была надпись «За нашу и вашу свободу».

Коммунальщики стали закрашивать стрит-арт практически сразу после его появления. Граффити было размещено на стене в Центральном районе, недалеко от Московского вокзала.

Суд Минского района 6 сентября приговорил политика Марию Колесникову к 11 годам лишения свободы по делу о «захвате государственной власти» за создание Координационного совета оппозиции. Юриста Максима Знака приговорили к 10 годам лишения свободы.

Уголовное дело рассматривалось в закрытом режиме, адвокаты и фигуранты находились под подпиской, за разглашение данных грозила уголовная ответственность.

Колесникову обвиняли в заговоре с целью захвата государственной власти неконституционным путем (ч. 1 ст. 357 УК БР), создании экстремистского формирования и руководстве им (ч. 1 ст. 361-1 УК БР). Те же обвинения предъявлены юристу Максиму Знаку. Они также стали подозреваемыми по уголовному делу о «публичных призывах к действиям, направленным на причинение вреда национальной безопасности» (ч. 3 ст. 361 УК).

Ее судили за причинение вреда нацбезопасности. Тот, кто развернул массовые репрессии, тот, кто избиениями и пытками мстил людям за часы и дни пережитого страха, кто навлек на страну санкции, а на себя презрение — не причинил вреда нацбезопасности. Вред безопасности причинила женщина, играющая на флейте, красивая женщина с яркими губами, складывающая руки сердечком, чтобы сказать всем, что в ее сердце любовь. И поэтому пусть сидит одиннадцать лет в тюремном бараке.

Ее судили за создание экстремистского формирования. Бесчисленные спецназы, пропахшие жестокостью и лошадиным потом, ОМОНы, оперативные полки, тайные агенты, убийцы, получающие расстрельный пистолет для совершения убийств, каратели с толстыми шеями, защищающие диктатора и за это удостоенные личной беседы с ним, приблатненная публика, вечерами с хиханьками и хаханьками выходящая охотиться на протестантов, как на дичь — это, конечно, не экстремистские формирования. Экстремистское формирование — это три женщины, ездящие по стране в атмосфере любви и увеличивающие количество счастья в людях, объясняя им, что победить на выборах возможно. Мария Колесникова одна из трех. И поэтому пусть одиннадцать лет сидит в концлагере.

Ее обвинили в заговоре с целью захвата власти неконституционным путем. Фальсифицировать выборы, врать, ломать комедию, в безумии бегать с автоматом, наряжать сына в милитаристские бирюльки, посадить в тюрьмы своих политических противников, в ответ на волеизъявление народа натравить на народ карателей — это ни в коем случае не захват и не удержание власти неконституционным путем. Ну что вы! Как вы могли так подумать. А захват власти неконституционным путем — это в полном соответствии с конституцией вести прекрасную, вдохновляющую, мирную и светлую предвыборную кампанию и победить на выборах, чтобы создать новую, живую, европейскую Беларусь. Вот это непозволительно. Вот за это надо карать. И поэтому Мария отправляется в тюремный смрад и концлагерный ад на одиннадцать лет — на вечность.

Это вечность жизни, вечность одиннадцати страшных лет, когда лицо ее покроется морщинами, волосы поседеют, тело ослабнет, когда глаза ослепнут от непрерывного шитья белья для силовиков — именно это обещал ей замминистра внутренних дел Казакевич, а он ведь слово держит. Это вечность жизни, когда она не услышит больше божественных звуков своей любимой музыки, когда слух ее умрет в однообразном звяке лагерных кружек и в тупом небытии стоячего лагерного времени, когда руки ее огрубеют и станут не способны на тончайшие касания, необходимые для музыки, а губы высохнут и забудут флейту. И тогда, может быть, — пройдет восемь лет или десять — располневший и раздобревший замминистра приедет с инспекцией в концлагерь, велит привести ее и с усмешкой спросит женщину в ватнике, стоящую перед ним с темным неподвижным лицом: «Ну, что? Я предупреждал тебя, что будешь 25 лет на зоне без зубов шить рубашки силовикам. Помнишь еще?»

Суд был закрытый. Это естественно. Потому что никакого суда не было. Обвинение секретно, защитники под подпиской о неразглашении. Но не надо обманываться, не надо попадать под власть слов, которые бандиты воруют у нас так же, как они воруют у нас наши жизни, нашу свободу, наши права, наш выбор, наши деньги, наше будущее. Они называют государством захватившую его банду и расправу судом. Они используют пристойные слова, чтобы завесить ими непристойные поступки. Суд потому и был закрытым, что если открыть его, то всем — всему миру — будет ясно, что это просто бандитская сходка, на которой изуверы карают человека. Но это и так ясно.

Это история о силе зла и бессилии добра. Всем все понятно, и никто ничего не может сделать. В центре Европы выживший из ума человек, наделенный утробным инстинктом власти, захватил в заложники целый народ, бросил Марию в тюрьму — и никто ничего не может сделать.

Америка ушла в себя, Евросоюз отводит глаза, Германия занята выборами, Франция озабочена событиями в Афганистане, Швеция привыкла к спокойной жизни, Илон Маск занят космосом, Грета Тунберг переживает за пингвинов, английская премьер-лига преклоняет колена, прося прощения у рабов прошлых веков, Йоко Оно устала, а папа римский не вмешивается в политику. А Штутгартская школа музыки, где училась Мария? Школа музыки занята музыкой... Все вертится и крутится своим чередом, кошмар становится частью бытия, сознание смиряется с ним как с чем-то неизбежным. «Ну а что мы можем сделать?» Нам остается только жить — рядом с кошмаром, за тонкой стенкой.

Мы соседи Марии, которая играла на флейте, улыбалась, не боялась, любила жизнь и людей, хотела распахнуть в своей стране окна для света и двери для воздуха и теперь мучительно долго будет черной тенью, зэка в лагере. Мы ее соседи по времени, по географии, по жизни. А что мы можем сделать?

Их двое таких, в России и Беларуси — Мария и Алексей. Она разорвала загранпаспорт, помяла его обрывки в руках и выкинула их в окно гэбэшного автомобиля, который увозил ее из родной страны. Она выпрыгнула из машины и пешком вернулась туда, где люди отвечали улыбками на ее улыбку и сердечками на ее сердечко. Он, отравленный бандой следовавших за ним убийц, едва не отправленный на тот свет стараниями омских врачей, спасенный летчиками и фельдшером скорой, тоже вернулся в свою родную страну, туда, где дело его жизни. Знали ли они оба, на что шли? Да, знали, и все-таки шли. Мы с содроганием читаем его веселые письма из лагеря и молча смотрим на ее руки, показывающие нам сердечко из-за тюремных решеток.

Источник: «Новая газета»