Рыбья чешуя Лагуны мерцает зеленым и золотым. Я очнулась от созерцания солнца в воде, в глазах только белая пустота. Стены моего палаццо из известняка, пахнут камнем и солнцем, они в тысячах отверстий, которые выдул ветер. Так и моя душа.

Я больше не занимаюсь коллекционированием. Все ужасно дорого. Я не вижу ничего, что бы мне нравилось. Деньги идут впереди искусства. Никто не видит картину, все видят выгоду, которую могут получить. Люди говорят, что это я спровоцировала эту беспощадную волну. Когда все начиналось в Лондоне, в 38-м, художники кипели идеями, в них клокотал огонь! Мы жили этим, не могли надышаться! Сейчас только и слышишь об инвестициях. 

«Пегги, дорогая, перед тем, как покинуть Францию незадолго до начала войны, помогая всем вокруг с визами и документами, пытаясь под любыми предлогами пристроить свои картины на корабль, отплывающий в Америку, ты умудрилась влюбиться в Макса Эрнста. Как это произошло?». Марио Амайя в телефонном разговоре для журнала Interview, декабрь 1979 года: год и месяц моей смерти. Он не знал, что я закрыла эту тему. Навсегда.

Когда взгляд волнующего тебя мужчины скользит по тебе и перемещается дальше в поисках более совершенного объекта, но затем вновь останавливается на тебе, когда ты торопливо начинаешь расстёгивать блузку, убеждая себя, что это безобидно, весело, да и вообще, вероятно, любовь. Ты смеешься заливисто, кусаешь губы, нервными пальцами хватаешь тонкую ножку бокала... Я утонула в водах Серениссимы задолго до того, как мой отец Бенджамин Гуггенхайм стоически ушел под воду вместе с «Титаником» в 1912-м году.

Эта странная пылкая женщина с черными глазами и крупным носом, эксцентричная порывистая еврейка – чем заплатить ей за любезность?.. Мне повезло, я с рождения ни в чем не нуждалась. Ни в чем, кроме любви. Никто не видел во мне женщины, все видели только выгоду от общения со мной. Я брала натурой. Я коллекционировала мужчин, как собирала картины. Лучшие экземпляры, только самые лучшие! 

Ее звали Доротея Таннинг. Запомните это имя и тут же выкиньте из головы. Мне это не удалось. В 1942 году в Америке я придумала выставку под названием «31 женщина». Тридцать первая была явно лишней. Она была идеально сложена, плавность изгибов тела упиралась в твердые высокие груди. Прямой взгляд сине-серых глаз, упрямо выписанный нос и эти наивные кудряшки и оборки кружевных пышных юбок. Она была притягательной женщиной и даровитой художницей. Мой муж Макс, он впервые увидел мадам на ее собственном автопортрете, ровно такой, как я вам сейчас описала. Картина называлась «День рожденья». Я назвала её днём моей смерти. Впрочем, Эрнст никогда и не скрывал, что наш брак был лишь моей прихотью. 

Мне есть, чем гордиться. Помню 1948-й год, когда я привезла свои картины на Венецианскую биеннале, заняв место Греции, которая не смогла приехать на смотр. Я разбухла, раскинулась до масштабов целого государства, гражданами которого были Пабло, Василий, Амедео, Джексон, Макс Эрнст и еще десятки художников, которые в веках будут носить приставку «великие»! Но вспомнит ли кто-нибудь мисс Пегги?

Я всегда думала о своей коллекции больше, чем о чем-либо еще. Картины-мои дети, они смотрят на меня со стен, они живут своей собственной жизнью. За ними стоят  мужчины, яркие, талантливые и в живописи, и в постели. Гордецы, гуляки! Сколько постылых дней я провела в тоске по ним, сколько сладких ночей они мне подарили. Теперь они все безмолвны, не перечат мне. Они не могут предать меня, уйти, хлопнув дверью, ведь они моя собственность. Совсем не так, как было в жизни.

Мне все тяжелее ходить с тех пор, как я упала и ушибла ногу. Все мои дела с наследством улажены: все будет передано в Фонд Гуггенхайм после моей смерти. Но до тех пор, пока не пробил мой час, я являюсь единоличной управительницей моего детища. Я ни о чем не жалею. Но если бы у меня был шанс родиться еще раз, я бы им не воспользовалась. С меня хватит...

Я очнулась от созерцания солнца в воде, в глазах дрожит белая пустота. Стены моего венецианского палаццо белые, пахнут солнцем и морем, они в тысячах отверстий, которые выдул ветер. Так и моя душа.