Робер Оссейн шутит, что на его надгробной плите будет запечатлен профиль графа де Пейрака — самого знаменитого из персонажей, сыгранных легендарным французским актером. В свое время картины о похождениях Анжелики сделали из малоизвестного артиста суперзвезду. По словам самого Оссейна, после премьеры «Анжелики — маркизы ангелов» он проснулся знаменитым, а следующие серии лишь закрепили его звездный статус. Оссейн стал сниматься у лучших режиссеров, а потом и сам начал делать постановки.

Робера Оссейна называют «народным режиссером республики». Он любит устраивать грандиозные спектакли на площадях и стадионах. Постановки «Преступления и наказания», «Дамы с камелиями», «Дантона и Робеспьера», «Собора Парижской Богоматери» проходили с аншлагами.

Сегодня Робер Оссейн знаменит, богат и счастлив. Он женат третий раз, у него четыре взрослых сына. «Бог так и не одарил меня дочерью», — с грустью замечает Оссейн. Актер несколько раз приезжал в Россию и никогда не бывал в Украине. Хотя именно в Киеве родилась его мать... «Я стар, но если будет возможность и позволит здоровье, я обязательно приеду в вашу страну», — сказал Робер Оссейн на недавнем приеме в Украинском культурном центре в Париже, устроенном в честь Недели украинского кино.

На прием Оссейн приехал вместе с супругой Кандис. Вышел из черного «Мерседеса», тяжело опираясь на костыли. «Вот видите, первый раз пришлось преодолеть большое расстояние. Все ради вас», — произнес Оссейн на чистейшем... русском языке. «Как поживаете? Рад видеть украинцев в Париже!» — говорил он, не останавливаясь, а собравшиеся, как завороженные, не могли понять: как это граф де Пейрак так правильно изъясняется на языке Достоевского?

— Я ведь сам из России, а моя мама родилась в Киеве. С удовольствием пообщаюсь на своем родном языке, — произнес Робер Оссейн, садясь в уютное кресло и складывая рядом костыли. — У вас тут угощают чем-то вкусным?

— Шампанское, водка, вода?

— А что лучше?

— Попробуйте украинскую водку.

— Ну ладно, давайте. Хотя я знаю, что она очень крепкая, но, может, совсем немного. К тому же под закуску. Что тут у нас? (осматривает тарелку с маленькими канапе. — Авт.). Сало! О, я обожаю сало! Конечно, к нему нужна только водка.

— Вы так блестяще говорите по-русски. Это потрясающе!

— Ну что вы, я стесняюсь с вами разговаривать... Что, сильно акцент слышно?

— Да его практически нет!

— Это вы мне просто говорите комплимент. Но все равно приятно. Я давно уже не общался на родном языке. С тех пор как много лет назад скончались мои родители...

— Вас ведь можно назвать и украинцем, ваша мать родилась в Киеве.

— К сожалению, переехав во Францию, она так никогда и не смогла побывать на родине. Правда, ее семья недолго прожила в Киеве. Отец матери, мой дедушка, был банкиром и переехал с семьей в Санкт-Петербург. Они жили достаточно богато, имели доходный дом, мама училась в Смольном институте.

Мой дед был человеком довольно широких взглядов и не имел ничего против того, что часть квартир в его доме снимали свободолюбивые студенты, сторонники Ленина. Более того — дед запросто садился с ними за стол, угощая и пускаясь в опасные разговоры. Перед Первой мировой войной часть его квартирантов исчезла. Говорили, что они уехали вслед за Лениным в Швейцарию. Но в конце концов давнее знакомство с революционерами спасло мамину семью. Когда в России случился октябрьский переворот, отца матери арестовали. Комиссар, который вызвал деда на допрос, оказался одним из тех студентов, которые снимали квартиры в его доходном доме. Он узнал деда и помог ему бежать. Всей семье исправили документы и выпроводили из России. Через румынскую границу семья матери попала в Европу.

— Там она и встретилась с вашим отцом?

— Мой папа тоже родом из России, из Самарканда. Аминулла Хоссейнов (в ряде источников фамилия отца указывается как Гусейнов. — Авт.). Когда он приехал в Москву учиться в консерватории, то принял православие и стал Андреем. Теперь понимаете, откуда у меня такая фамилия — Оссейн? Папа был талантливым музыкантом. За его успехи российское правительство отправило его на стажировку в Берлинскую консерваторию, где его и застала Первая мировая война. Именно в Берлине, в эмиграции, мама и папа познакомились. Мама была удивительно хороша, а папа — невероятно обаятелен. Они сразу полюбили друг друга и через несколько месяцев после знакомства переехали во Францию.

— В Париж?

— Конечно, в этот удивительный город! Однако не все складывалось гладко в их судьбе. Папа зарабатывал совсем немного, несмотря на то, что все время писал музыку. Но мама свято верила в его гениальность! Одно время ему даже пришлось играть по ресторанам. Помню, он рассказывал о своем первом заработке — шоколадной скрипке, подаренной одним из клиентов заведения. Папа пришел домой и с грустью сказал маме: «Вот, впервые моя музыка кормит своего создателя...» Кстати, папа, проживший большую часть своей жизни во Франции, так и не научился без акцента говорить на французском языке.

— Чем занималась ваша мама?

— Ей тоже пришлось работать. Денег семье совершенно не хватало. Благодаря своей красивой внешности моя мама Анна Миневская стала актрисой в эмигрантских театрах. Можно сказать, я вырос в театре. А родился в... гостинице. Да, да! В обыкновенном парижском отеле. У родителей не было денег на мое содержание, поэтому с малых лет я скитался по пансионам. Помню, я поменял их, наверное, штук десять. Родители каждый раз выжидали время, когда надо было платить за мое образование, и тут же переводили меня в другой пансион. Но, честно говоря, я никогда не ощущал себя обделенным. Даже когда было совсем тяжело...

— У вас было много друзей?

— Знаете, в детстве я был нелюдимым мальчиком. Любимым моим занятием было забраться куда-нибудь на дерево и оттуда созерцать проходящую мимо чужую жизнь. Я фантазировал и мечтал. Причем первые годы — исключительно на русском языке.

— Родители общались с вами только на русском?

— Да, маме хотелось, чтобы я знал родной язык в совершенстве. Первые годы жизни я не знал ни слова по-французски. До сих пор помню молитву, которую мама научила шептать меня на ночь. Я становился на колени и произносил: «Отче наш...» Господи, я не забуду этого никогда... А позже она стала учить меня стихам. Я знал Александра Пушкина: «Как скучно, скверно жить на этом свете, господа...» Спасибо моей маме, она старалась даже в совершенно скромных условиях создавать уют и ощущение комфорта...

— Где жила ваша семья?

— О, это был совершенно бедный район Парижа. Пятнадцать лет мы жили на чердаке четырехэтажного дома. Никаких удобств в комнате, где стояли две кровати и шкаф. Туалет — на втором этаже. Там же была уборная, где можно было помыться. На кухне мама сама готовила. Я до сих пор помню удивительный запах ее пожарских котлет и борща. Кстати, борщ и я научился готовить сам. Хожу на базар и покупаю свежие овощи — никому не могу доверить этот процесс. Потом стою у плиты, а жена, затаив дыхание, ждет, пока я приготовлю свое блюдо. Эти обеды у нас называются русскими. Боже, с чего это я стал рассказывать о кухне?

— Вы вспоминали о своей семье...

— Ах, да... Мы были страшно бедны. Я не знал, что такое подарки и игрушки. Когда в пансион другим детям родители приносили гостинцы, мне казалось, это потому, что они больны. А я — здоровый, крепкий, мне ничего не нужно. И никакой зависти или огорчения по поводу моего бедного существования у меня не возникало... Так вот, когда я сказал родителям, что собираюсь стать актером, они были счастливы — в доме еще кто-то станет зарабатывать.

— То есть в вас заговорили гены?

— На сцену меня влекло всегда. В пятнадцать лет я уже учился в студии при театре «Старая голубятня», а затем закончил театральные курсы Рене Симона, куда подающих надежды артистов принимали бесплатно. Первый театр, в котором я вышел на сцену, был «Гран Гиньоль». А моя любовь к кино началась со знакомства с режиссером Роже Вадимом, у которого я сыграл в пяти картинах.

— В то время вы уже были знакомы с Мариной Влади?

— Марина... Я впервые увидел ее, когда ей было всего пятнадцать лет. Я был на десять лет старше. Марина тогда училась в балетной школе и была само очарование! Хрупкая, голубоглазая, веселая... Помню, я краснел, как мальчишка, при каждом ее появлении.

— Она до сих пор считается одной из самых красивых француженок.

— Марина была дьявольски красива: блондинка, голубоглазая... И весьма острая на язычок. Вся моя комната была заклеена ее фотографиями. Я готов был на что угодно, лишь бы обратить на себя ее внимание. И тут мне как раз подвернулся прекрасный повод. Я начинал съемки своего первого фильма «Негодяи отправляются в ад» (вышел на экраны в 1955 году. — Авт.) и предложил Марине главную роль. Конечно, она согласилась! Мы встретились на съемочной площадке, и началась наша любовь...

Кстати, Марина ведь тоже родом из России. Мы часто говорили с ней на русском языке. Я хорошо знал ее старших сестер. Вся семья Поляковых жила в огромном доме под Парижем. Помню, как я приезжал к ним в гости, пил чай в большой столовой. Все там дышало любовью, вкусом, утонченностью. На меня это действовало просто завораживающе. Знаете, как будто я попадал в какую-то русскую сказку: везде слышалась русская речь, музыка, песни... В доме Поляковых всегда было полно гостей, устраивались шумные вечера с долгими застольями. Марина на них блистала. К тому времени режиссер Жорж Лампен предложил нам вместе сняться в «Преступлении и наказании» по Достоевскому. Я был Раскольниковым, Марина — Сонечкой, а Жан Габен — Порфирием Петровичем. Наша любовь была в самом разгаре.

— У вас с Мариной Влади родились два сына...

— Игорь и Петр. Но жизнь наша не стала счастливой. Мы с Мариной расстались. Это было очень тяжелое, трудное и долгое расставание для нас двоих. Нельзя строить отношения, когда лишь один человек готов на все ради другого, а второй... Я искренне и беззаветно любил Марину. А что испытывала ко мне она, так и осталось для меня загадкой. Давайте не будем ворошить прошлое...

— Вы не общаетесь с Влади?

— Ну почему... Мы уже пережили этот этап. Когда наши сыновья бывают в Париже, мы непременно все вместе встречаемся. У Марины тоже судьба сложилась непросто. После меня у нее был долгий роман с Владимиром Высоцким. Затем с профессором-онкологом Леоном Шварценбергом. Я видел ее на сцене в моноспектакле о Высоцком. По-моему, великолепная работа. Знаете, женщин, которые были близки вам по жизни, надо ценить и уважать несмотря ни на что.

— Ваша нынешняя жена Кандис Пату — как и Марина, актриса и... блондинка.

— В данном случае для меня был совершенно не важен цвет волос или глаз. Вообще я люблю женщин совершенно не за внешний вид. Для меня гораздо важнее, что у женщины внутри, способна ли она сопереживать. Знаете, в день нашей свадьбы я попал в автокатастрофу и месяц потом провалялся в больнице. Меня выходила моя супруга, удивительно заботливая женщина. Когда мы наконец добрались до мэрии, чтобы расписаться, Кандис была уже на девятом месяце беременности. С Кандис Пату мы вместе уже 32 года. Иногда мне кажется, что это просто ВЕЧНОСТЬ. Я лишь поражаюсь своей жене — как долго она меня терпит! (Улыбается.)

— По-моему, в этом нет ничего странного...

— Так говорила и моя вторая жена, с которой я прожил всего несколько лет. Каролина была младше меня почти вдвое. Когда я встретил ее, ей было пятнадцать лет. Как в свое время Марине Влади. Я влюбился в Каролину, как мальчишка. У нас родился замечательный сын Николя. Кстати, он тоже стал актером. А вот Каролина никакого отношения к творчеству не имеет — она психоаналитик. Впрочем, все это в прошлом...

— А ваши отношения с красавицей Анжеликой — актрисой Мишель Мерсье?

— Да не было никаких отношений! Все это выдумки. Наш роман и страстная любовь развивались лишь в картинах об Анжелике. Мы были любовниками только на киноэкране. Хотя, безусловно, находиться рядом с такой женщиной, как Мишель, в те годы мечтал каждый мужчина Франции. Но Мерсье во время съемок «Анжелики» была замужем и никаких намеков на возможность вольных отношений не подавала. Никогда!

— Кстати, вы давно пересматривали легендарную киноэпопею с Анжеликой?

— Наверное, пятьдесят лет назад! (Смеется.) Съемки в «Анжелике» были долгими и трудными. Я буквально сросся со шрамом Жоффрея де Пейрака, и мне казалось, что он останется у меня навсегда.

Популярность картин о похождениях Анжелики была сумасшедшей. Помню, мы стояли на премьере в Париже в 1964 году и вся сцена кинотеатра была буквально завалена розами... На самом деле, мне не очень нравится, как я выгляжу на экране, поэтому стараюсь не пересматривать свои фильмы. Тем более снятые много лет назад. Хотя, конечно, роль Жоффрея де Пейрака стала для меня особым символом. Что бы я ни делал в жизни, где бы ни снимался, ни выступал, я все равно для зрителей остаюсь Жоффреем. Честно говоря, даже сам уже с этим смирился.

— Просто сильных, красивых и мужественных героев всегда не хватает в жизни.

— Наверное, в этом и секрет успеха графа де Пейрака. Поэтому, наверное, и меня немного... любят. По-моему, такое говорить нескромно. Хотя, когда мы снимались в картине, меньше всего задумывались о каких-то глобальных вещах. Мудрость приходит с годами. Ведь мне уже 80 лет...

— Но вы отлично выглядите!

— Опять комплименты?! Я знаю, что уже многого не могу. Я стар и ничего с этим не поделаешь. Но мне хочется еще творить, учить, режиссировать, работать. Вот только если бы меня нога не подвела...

— Когда случилась эта травма?

— Во время работы над одной из постановок на стадионе «Франция». Мне приходилось все время бегать вверх-вниз по ступенькам. Я споткнулся, упал и сильно повредил колено. Десятого мая меня прооперировали. Потом дали костыли и сказали, что до конца лета придется с ними ходить. Вот передвигаюсь еле-еле. Первый раз вышел на длинную прогулку для того, чтобы встретиться с вами.

— Как вы себя чувствуете?

— Могло быть и лучше... Знаете, я уже такой старый, что если даже завтра умру, то это будет естественно. Сейчас сильно ноет колено. Нужно все время его растирать. И доктор к тому же прописал несколько упражнений, которые надо обязательно делать по нескольку раз в день. Только жена может меня заставить все делать по графику. Иначе я бы уже сорвался на работу...

— На работу?

— Вы думаете, я немножко сумасшедший?

— Боже упаси!

— Я хочу поставить спектакль о жизни Христа. Я написал несколько спектаклей о судьбе Франции, ее истории. Все это очень интересно и так заманчиво. Я хочу работать и работать, не обращая внимания на возраст и болезни, но, увы... К тому же мне хотелось бы приехать в Россию и устроить спектакль-церемонию открытия Олимпийских игр в Сочи.

— Ну, это вам надо с Никитой Михалковым договариваться.

— Кстати, я с ним знаком. У меня в России много друзей. Мы были с женой в Москве на кинофестивале в 80-х годах. Это очень яркое воспоминание! Мы тогда представляли картину «Отверженные» (фильм вышел на экраны в 1982 году. — Авт.). Нас поразило радушие русского народа. (Напевает арию из оперы «Евгений Онегин» «Безумно я люблю Татьяну...»)

— Да вы еще и поете!

— «Онегин, я скрывать не стану...» Конечно, мне передались гены от родителей. Мама и папа прекрасно пели. Боже, если бы они были живы...

— По крайней мере, они бы, наконец, жили в роскошных условиях вместе со знаменитым сыном.

— Роскошные условия? Что вы! У меня нет ни своего дома, ни больших денег. Все, что накапливается, я тут же трачу. На творчество, благотворительность. В мире так много людей, нуждающихся в помощи. И чем ты старше, тем острее это ощущаешь.

Я сыграл в более чем ста картинах, поставил несколько спектаклей, работал в театре и несколько раз начинал свою жизнь заново. Моя жена знает, чего мне это стоило. Каждый раз кажется, что все идет хорошо, а потом раз — и в один день я лишаюсь абсолютно всего. Три раза я начинал свою жизнь заново. И каждый раз был счастлив. Без движения вперед я бы не смог жить...

Ну вот, спасибо за разговор, но я должен идти в кровать. Потому что старый...

Робер Оссейн тяжело поднимается из кресла, жена тут же подает ему костыли. «Видите, какой я теперь беспомощный?» — грустно улыбнулся Оссейн. Хотя нет. Это по-прежнему был Жоффрей де Пейрак...

(с) СОБЫТИЯ И ЛЮДИ