7 июля этого года знаменитой оперной певице Елене Васильевне Образцовой исполнилось 75 лет.

Я вообще-то не собиралась делать пост к ее юбилею, но вчера посмотрела очередной выпуск "Большой Оперы" (тут про эту передачу подробнее) и была восхищена, как она яростно защищала участницу из Казахстана Салтанат Ахметову от нападок члена жюри, австрийца Холендера, который обвинил Салтанат в безответственности. Ухх, взорвалась Образцова, полетели клочки по закоулочкам  и заставила-таки Холендера поставить Салтанат заслуженный балл.  

Тогда я вспомнила, что у Образцовой же в этом году 75-летие было, которое прошло как-то мимо нашего сайта, пошла почитать ее интервью и решила поделиться с вами некоторыми цитатами из разных СМИ. Я не во всем разделяю взгляды Образцовой, она человек старого поколения оперных певцов, категорически не приемлет новаторства в опере, например, но зато не боится высказывать свое мнение и действительно старается помогать молодым оперным артистам, как-то развивать отечественную культуру. Вообще читать ее интервью очень интересно и слушать, как она говорит - тоже - этот глубокий красивый голос и умение донести свои мысли до зрителя - это, конечно, человек старой закалки, я такими восхищаюсь.

Елена Васильевна Образцова родилась 7 июля 1939 года в Ленинграде и пережила Блокаду, о которой часто вспоминает в интервью:

А ещё мы с самого детства знали цену жизни. Я пережила блокаду. На день выдавали малюсенький кусочек сырого хл:). Стоять за ним надо было в громадной очереди в 40-градусный мороз. Помню трупы на улице, их складывали, как дрова в поленницу... Мы варили ремни. Съели всех голубей. Всё в Ленинграде съели, кроме крыс. Жажда еды осталась на всю жизнь. Не представляю, как можно не доесть, а если где-нибудь бываю и что-то остаётся на тарелке, обязательно беру с собой. Когда умерла моя мамочка и я заглянула в её холодильник, я так плакала... В морозилке были кусочки колбасок, ещё чего-то на чёрный день...

О социальной несправедливости

Жуткое расслоение в России! Тем, у кого деньги есть, ещё больше их хочется. Как остальные существуют, их не волнует. Когда видишь, как живут простые люди, жалость чувствуешь и обиду за них, страдает сердце... Я смотрела как-то телепередачу: репортёр ездил по стране и разговаривал со старушками, которые живут на пенсию. «Ну как, вам достаточно денег?» И все бабки в один голос говорили: «Да, да, нам хорошо. У нас огородик». «Но вы же ничего не можете купить», — удивлялся корреспондент. «У нас всё уже есть, мы донашиваем», — отвечали они. А к одной бабушке журналист пристал намертво: «А если всё-таки прибавить к пенсии, сколько бы вы хотели?» «Ну, рублика три». Ой, я ревела, долго не могла прийти в себя... Три рубля надо добавить старушке, чтобы могла нормально существовать... Как живут наши люди!

Страшно! Давно надо подумать правительству: пенсии должны быть такими, чтобы на них можно было хотя бы питаться и лекарства купить. А ещё ужасно: у нас люди даже боятся сказать, что им не хватает на жизнь. Это рабство — у нас в крови. Лучше промолчать, потерпеть. Страх людям вдолблен в головы на генетическом уровне...

О новаторстве в опере (Образцова говорит об этом в каждом интервью и везде жестко критикует современные трактовки)

А из-за чего вы не без скандала покинули нашумевшую постановку Дмитрия Чернякова оперы "Руслан и Людмила" Глинки?

А что мне оставалось? Прихожу на репетицию - Боже мой! По сцене бегают голые тётки… Моему возмущению не было границ, и, конечно, я отказалась. Современные режиссеры, думаю, часто просто не знают, как привлечь внимание к своим скромным персонам, вот и норовят устроить из театра бордель.

Я считаю, то, что сейчас делается в опере, — преступление против оперы. Это все равно что пририсовывать какие–то детали к классическим картинам. Это дикость. Если хочется что–то осовременить, пусть напишут современную оперу и ставят как хотят. Все это идет от бездарности, от бескультурья. Современные ребята очень мало читают, мало знают, мало видят, мало ездят. Надо познать мир, чтобы стать дирижером. Сейчас в опере отвратительно все идет и в Германии, и в Испании. Во многих театрах какие–то современные выверты. Но я считаю, что это от бескультурья и от бездарности.

Как у нас было, в наше время - тоже гадостью начинали такой заниматься. Но мы просто не пели. Я приехала в Италию, и вышел просто в красных трусах Эскамильо (тореадор из оперы Бизе «Кармен» - Авт.). Он делал вид, что он боксер. Я сказала: «Спасибо, до свиданья!» И уехала. 

И Каппуччильи не стал петь «Риголетто» в Милане, потому что там какая-то барная стойка с какими-то мотоциклами... Он просто не пел, и все. И постановки не было.

О личной жизни

— Сильно личная жизнь певицы влияет на оперную?

— Конечно. Я пела хуже, когда разводилась с моим первым мужем (физик-теоретик Вячеслав Макаров. — Ред.). Я влюбилась в Альгиса (дирижёр ГАБТа Альгис Жюрайтис. — Ред.) , любовь как ножом в грудь ударила. Но два года страдала и металась — боялась испортить жизнь дочке. Мучилась страшно, но ждала, когда Ленка закончит школу и поступит в институт. Батюшка мне говорил: «Надо терпеть, семью сохранять». «А разве это по-божески, если я каждый день живу с человеком, которого не люблю, а думаю о другом?»

Он согласился со мной: «Ладно, можешь разводиться. Зачем обманывать?» И тогда свершилось — я вышла замуж за дирижёра Альгиса Жюрайтиса. Просто парила оттого, что соединились творчество и любовь в нашей паре. Мы много работали вместе. Я как режиссёр в Большом театре ставила «Вертера», а он оперой дирижировал. Это была такая радость: я пою на сцене и вижу его лицо и любимые ручки. Один из счастливых моментов в нашей жизни! Я пела с ним и «Аиду», и «Кармен», и много чего. А когда Альгис умер, составила своё расписание выступлений так, чтобы как можно реже бывать дома...

О диете

— Знаю, у вас есть «толстый» гардероб и «худой». Но первый вы давно уже не используете. Вы по-прежнему на грейпфрутах, Елена Васильевна?

— Кисонька, мне будет этим летом 75. Поэтому вся засыхаю и усыхаю (хохочет). В прошлом году было хроническое воспаление лёгких, и теперь я вполне изящная женщина без всяких диет. Я считаю, что артистка на сцене должна выглядеть достойно. Поэтому всегда полуголодная ходила. Особенно в день спектакля — съедала только чуть мяска.

О жизнелюбии

— Чем дольше живёшь, тем больше мудреешь и ценишь вещи, которых в молодости не замечаешь. Я счастливый человек — Господь мне ещё даёт возможность петь, мы вместе с дочерью Леной даём концерты. Я всегда говорю: живите каждый день! Ежедневно Господь даёт нам задания и смотрит, как мы реагируем. Отец меня научил: каждый вечер, когда ложишься спать, всегда думай, что ты за день сделала: кого обидела, перед кем надо извиниться, чтобы завтра уже плохого не совершить. С детства так и делаю. Надо ложиться спать с чистой совестью. И вообще, в жизни после себя надо оставить обязательно добро...

О музыке и карьере

Оперное искусство не умирает?

- Нет, что вы! Не мы же его придумали, поэтому не нам его и хоронить…

- Недавно по ТВ прошел проект «Голос», не знаю, смотрели вы его или нет...

- Кусочками, кусочками.

- Там арию Далилы, которая мне известна с детства в вашем исполнении, исполнял молодой мужчина из Владивостока. Как вы считаете, таким образом оперную музыку популяризировать стоит или нет?

- Я считаю, что не надо. Вот был у нас дружочек из Франции Роберт Экспер, у него тоже голос контртенор. И очень смешно было, когда у меня было какое-то 100-летие очередное, в Питере объявили, что прозвучит дуэт Самсона и Далилы. Мы вышли с Экспером, и он пел Далилу, а я Самсона. Это было очень смешно...

Какая у вас самая любимая оперная партия?

- Очень трудно... Из русской, конечно, однозначно Марфа в «Хованщине». А в западной - очень трудно сказать. Я очень любила и Сантуццу в опере «Сельская честь», и Амнерис в «Аиде», и Азучену в «Трубадуре». Конечно, вердиевский репертуар - мой.

Что для вас идеальный звук?

Идеальных звуков, я считаю, не бывает. У меня, скажем так, были. Идеальный звук — это сочетание таланта, ясной цели, что ты хочешь сказать людям, плюс техника пения, владение дыханием, хорошее физическое состояние.

Для меня важно, чтобы людям было, что сказать. Если человек лишь поет ноты, таких не надо, а если выходит и поет свое сердце, свои впечатления о жизни, тогда он интересен и не может зал оставить равнодушным.

Как вы добиваетесь того, что люди, которые слушают ваше пение, ощущают себя в другом пространстве и времени?

Потому что я тоже в этот момент в другом пространстве. Когда я выхожу на сцену, я уже не я, и я живу уже не на земле, а в какой–то прослойке между небом и землей. Так бы я сказала. Это жизнь в другом измерении получается, потому что, даже если я больна и начинаю петь, я уже не чувствую боли. Абсолютно параллельный мир существует. Это говорю не только я. Люди талантливые, драматические актеры и пианисты, все музыканты знают, что если получается погружение в параллельный мир, тогда мы что–то можем сделать.

Считается, что в области точных наук и машиностроения Россия отстала от остального мира навсегда. А в музыке?

Нет. В свое время у нас были очень хорошие певцы, которые выходили на международный уровень. И сейчас такие певцы есть: Нетребко, Хворостовский, Чернов, Галузин. Много певцов, которые занимают очень большое положение в мире оперы. А то, что они выступают на Западе, а не здесь, — это вина нашего правительства, которое не понимает, что нужно платить деньги оперным певцам, чтобы они пели здесь.

Нас–то при советской власти заставляли тут петь, потому что мы везде пели бесплатно. Те большие гонорары, которые мы получали за рубежом, мы все отдавали. Нормально, что люди, которые хотят заработать, поют на Западе, потому что здесь ничего не платят.

Почему, на ваш взгляд, нынешнее поколение звезд держится три-пять лет от силы, а ваше поколение царствовало десятилетиями?

Мы не мечтали о славе. Мы хотели лишь заниматься любимым делом. К тому же наше поколение войны, я считаю, очень рано сложилось эмоционально. Мы уже знали цену жизни, радости и счастья. Для счастья нам было нужно совсем немного. Я помню, загоняла коров и всяких баранов, за это мне кто-то давал  яичко, кто-то - пирожок какой-то. Притом, что корова знала, куда идти лучше, чем я. И вдруг, мне дали ветку жасмина. Я прибежала домой: "Мама, мама, мне подарили ветку жасмина". Она говорит - "Дурочка, лучше бы пирожок".

А для меня это было счастье. И это были первые цветы, которые мне подарили. И еще одна, думаю, ключевая вещь. Мое поколение очень много читало книг, просто в запой. Когда я поступила в консерваторию, мне надо было уже учить какие-то партии. Но я до 26 лет прожила в девушках. И понимание того, что такое любовь, и эмоции с ней связанные, черпала исключительно из литературы. А сегодня люди даже редко разговаривают друг с другом. Это ужасно. Человеческая душа жестко отформатирована аккаунтами в соцсетях и "СМСками".

Все ваши героини всегда становились запоминающимися, страстными образами. И все Кармен и Графини стоят особняком. А кто был лучшим вашим Хозе и Германом?

Один Пласидо Доминго. С ним в дуэте рождались самые невероятные импровизации. Моя Графиня танцевала в порыве предсмертной страсти, моя Кармен мечтала принять гибель от его любви. Помню, я за него стала бороться, чтобы он меня убил, чтобы он стал настоящим бандитом. Потому, что для Кармен мужчина - это бандит, который может убить. Я провоцировала его на эту смерть. Он это понял. С публикой творилось что-то неописуемое.

О возрасте

Ныне я могу петь только Графиню в "Пиковой даме" Чайковского или какие-то маленькие партии, такие, как например, Маркиза Беркенфилд в "Дочери полка" Доницетти, на которые у меня хватает дыхания. Потому, что голос у меня остался, а силенок уже недостаточно. Однажды Монтсеррат Кабалье на концерте кто-то из зала крикнул: - "Норму хотим!!!". Она в ответ с юмором и грустью: - "А я как хочу!"…

Теперь я перешла в основном на камерный репертуар. Пою безумное количество концертов и даю мастер-классы по всему свету. Но в сентябре у меня должно быть два спектакля "Пиковой дамы" в Большом. Также меня постоянно приглашают на "Пиковую" два театра в России - Михайловский в Петербурге и Красноярский театр оперы и балета. И я с удовольствием всегда стараюсь приехать.

О музыкальной династии

То, что дочь пошла по вашим стопам, вас это радует?

- Да, конечно. Вот сейчас она меня радует, потому что сейчас она стала петь очень хорошо. Я очень счастлива.

- Внук тоже будет заниматься музыкой?

- Нет-нет-нет, слава богу, достаточно нас, двух сумасшедших, да.

- Почему так, а музыкальные династии?

- Нет, больше не надо. Это очень тяжело. Профессия - это очень много поездок, много труда, нужно много заниматься, много учить, менять часовые пояса - как сейчас мы, как сомнамбулы, ничего не соображаем...

О машинах:-)

- Автомобиль вы водите сами?

- Да, вожу.

- Какая марка любимая, какая сейчас?

- Всю жизнь были «Мерседесы», сейчас мне подарили «Порше». Но на нем я еще не ездила, боюсь.

- Вы лихачка?

- Да, да, безумная просто, сума­сшедшая, ненормальная...

(использованы материалы РГ, АиФ, 2Х2 и др.)