Всем привет!)

Первая часть здесь, вторая здесь, третья здесь, четвертая здесь, пятая здесь. 

Разные воспоминания Александра Ширвиндта.

Сцена Театра Вахтангова – альма-матер. В 1953 году на этой сцене мы, студенты, играли бояр в спектакле «Великий государь». Жара, конец сезона, мы в пропотевших боярских тулупах, надетых почти на голое тело. В какой-то момент мы падали на сцене мордой в пыль, шепча: «Государь, государь!» – и выходил мой педагог Иосиф Моисеевич Толчанов, который играл государя. «Бояре», – произносил он скрипучим голосом. Мы считали: «Раз, два, три и…» – «Я пришел…» Мы снова: «Раз, два, три и…» – «Чтобы мы…» – «Раз, два, три и…» Ни разу с этого ритма он не сбился. Я вспоминаю оформление спектакля: залитый голубой задник, огромные окна царских хором, и по всему заднику стоят невысокие белые церквушки с золотыми маковками куполов. Отыграв какую-то сцену, мой ныне покойный однокурсник Вадим Грачев скинул с себя боярский тулуп и в семейных трусах и майке тихонько, на цыпочках, чтобы не нарушить действия, стал пробираться из одной кулисы в другую, но не за задником, а перед ним. И чтобы, не дай бог, не уронить декорации, он придерживал купола рукой. В итоге выгнали из комсомола.

Актер Вадим Грачев.

Я скучаю по Скатертному переулку, где я раньше жил. В моем доме жили многие известные люди: Уланова и Богословский, Людмила Зыкина, Лидия Смирнова, Клара Лучко, Нонна Мордюкова и т.д. - не хватит книжки для перечисления. Жили здесь и Михаил Иванович Жаров, и Фаина Георгиевна Раневская - великая актриса и уникальная личность. Она никогда не шутила и не острила - она мыслила парадоксально. Многие ее молниеносные афоризмы стали уже легендарными. Со мной она тоже подчас перекидывалась парой фраз. Не буду их все хвастливо цитировать, но одну приведу: "Шурочка, проволоките меня по двору метров пять-шесть - очень хочется подышать!"

Фаина Раневская.

Леонид Марков всегда был для меня идеальным воплощением актера и мужчины. Богема не в литературно-теоретическом плане, а в наглядно-житейском пленяла меня совершенно серьезно. Он был для меня авторитет. Стройный и гибкий, как лоза, сильный и пластичный, с жеманно-порочной речью, наделенный универсальным актерским диапазоном. Витающий над ним донжуанский, немного жутковатый ореол безотказной любви - все это пленяло и подчиняло. В 1958 году у меня родился сын. Разочарование мое было безграничным: я хотел дочь! Я мечтал о дочери. Родители, жена, друзья, коллеги наперебой уговаривали меня, что я идиот, что все прогрессивные отцы во все времена и у всех самых отсталых народов мечтали о сыновьях - продолжателях рода, дела, фамилии и т.д. Я вяло кивал и убивался. Наконец слух о моих терзаниях дошел до Леонида Васильевича, и он призвал меня для разговора.

- Малыш, - сказал он, мягко полуобняв меня за плечи. - Я слышал, что у тебя там что-то родилось?

- Да! Вот!.. - и я поведал ему о своих терзаниях.

- Дурашка! Сколько тебе лет?

- Двадцать четыре.

- Мило! Представь себе, что у тебя дочурка. Проходит каких-нибудь семнадцать лет, ты сидишь дома, уже несвежий, лысеющий Шурик, и ждешь с Таточкой свою красавицу Фиру. А Фиры нет. Она пошла пройтись. Ее нет в двенадцать, в час, в два. Ты то надеваешь, то снимаешь халатик, чтобы куда-нибудь бежать, и вдруг звонок в дверь. Вы с Таточкой бросаетесь открывать. На пороге стоит лучезарная, счастливая Фира, а за ней стою Я! "Па-па, - говорит она, - познакомься, это Леня". Ты втаскиваешь ее в дом и в истерике визжишь все, что ты обо мне знаешь и думаешь! "Папочка, говорит она, - ты ничего не понимаешь: я его люблю". И я вхожу в твой дом. Малыш! Тебе это надо?

С тех пор я хотел только сыновей.

Актер Леонид Марков.

Огромный двухэтажный автобус мчал прославленный театральный коллектив по осенней Италии. Было весело, бездумно, раскрепощенно... Огромный двухэтажный автобус подвозил вечером прославленный коллектив к мотелю под Миланом. Огромный мотель, отдаленно напоминающий санаторий 4-го управления, был пустынно мертв - в нем царило осеннее безлюдье. И вдруг такая неожиданная радость - подъехал огромный автобус с людьми, и моментально вспыхнули люстры вестибюля, зажглись огни на кухне ресторана, с улицы сквозь окна первого этажа членам изумленного прославленного коллектива стало видно, как застучали ножи в руках поваров, как забеспокоились официанты в ресторанном зале. Коллектив готовился к выгрузке и поселению... "Киловаттники не включать! Убью!" - раздалась команда-призыв Анатолия Дмитриевича Папанова, и коллектив потупил взоры... Дело в том, что ведерный кипятильник (в просторечье "киловаттник") уже неоднократно срывал зарубежные гастроли прославленного коллектива. Рассчитанный на огромное ведро и подключаемый, очевидно, напрямую к Днепрогэсу, он никак не влезал в эмалированные кружки, не подключался к сети даже через хитрые переходники в виде двух оголенных проводов, прикрученных на советские спички, и, что самое гнусное, замыкал электрическую сеть предохранителей любого отеля. Возили же его некоторые буйные головы исключительно из-за скорости закипания в любой емкости, куда его удавалось вводить, вплоть до биде. Итак, прославленный коллектив прошествовал мимо услужливых портье и заискивающих метрдотелей к лифтам и, получив ключи, стал размещаться. Прошло минут шесть после приезда прославленного коллектива, в мотеле прозвучал знакомый звук лопнувшего воздушного шарика, и настала тьма. Зашебуршившийся коллектив выполз из номеров с криками:

- Ведь предупреждали! Нельзя врубаться всем сразу... Что за жлобство!..

- Соковнин! Убью! - перекрыл весь гомон властно-гневный крик Папанова...

Очевидно, Толя заподозрил Юрочку Соковнина в баловстве с киловаттником, и теперь прославленный коллектив во главе с Папановым на ощупь пустился на поиски гастролера-нарушителя Соковнина, чтобы изъять нагревающее средство и наказать, если удастся. Свет дали не сразу, потому что, как выяснилось, Соковнин вырубил не только отель, а всю фазу микрорайона. По возникновении света и некоторой стабилизации настроений те, кто ужинает без подогрева (сыр, хлеб, вода из-под крана), спустились в холл и небрежно раскинулись в креслах, ведя интеллектуальные разговоры о том, кто чего съел. В дверях ресторана стоял весь коллектив заведения, включая поваров, и с ужасом непонимания глядел на проживающих. Их волновал только один вопрос: Как, подъехав вечером в мотель, расселившись, помывшись и спустившись в холл, ни один из шестидесяти трех приехавших даже не подошел к двери ресторана и бара??? "Инопланетяне!" - было написано на лицах служащих. А из-за их спин "пахло жареным", что-то кипело и, судя по всему, сервировалось. Ах, гастроли застоя! Рядом с мотелем простиралось свежеубранное поле кукурузы... Артисты утром выходили подышать свежим воздухом, делали на поле зарядку - поклоны вперед и в стороны - с одновременным собиранием довольно обильного урожая кукурузы, так как даже там потери при уборке довольно велики. Вообще, если правильно построить свой быт за границей, не упиваться собственной фанаберией, прожить можно. Милый, добрый и наивный покойный Даня Каданов стеснялся, например, рыться во вспаханном поле, но в парке культуры и отдыха какого-нибудь Милана, сидя у фонтана с коркой черного хлеба, занимался небольшим change (обменом) с ручными белочками, снующими по аллеям... Аборигены кормили белочек бананами, апельсинами, грецкими орехами. Даня же, увидев в лапах белки очередной продукт, привлекал ее внимание коркой черного хлеба, которая для нее была экзотикой. Белка прыгала к Данечке на колени, тот незаметно отнимал у нее орех или надкушенный банан и ждал следующую "жертву".

Актер Юрий Соковнин, который вырубил свет.

Актер Даниил Каданов (справа), который обменивался едой с белочками.

Алиса Фрейндлих про Анатолия Солоницына.

Толя Солоницын был человеком удивительно открытым, мягким, приветливым, очень вежливым. Вместе с режиссером Арсением Сагальчиком он приехал к нам в театр им. Ленсовета из Таллина, а до этого они вместе работали в «Красном факеле», в Новосибирске. Сагальчик ввел Толю в «Варшавскую мелодию». Толя играл Виктора совсем не так, как Михаил Ульянов или другие исполнители: у него Виктор был интеллигентным, а не рабоче-крестьянским. Он не превращался в жлоба, обывателя, а страдал, оказывался раздавленным средой, обществом — вот в чем была суть глубинная и пьесы, и характера Виктора. Мне нравилось в Толе его стремление играть полутона, сложные оттенки чувств — то неуловимое, трудно передаваемое словами, что и составляет атмосферу, которая во время спектакля создается на сцене. Солоницына и Сагальчика поселили неподалеку от театра, в квартире, где жили еще двое или трое актеров. У них образовалась дружная, веселая коммуна. Я не раз приходила туда и всегда заражалась царившей там почти студенческой, братской атмосферой. Толю мало, впрочем, интересовал быт — для него прежде всего была работа. В репертуар театра он входил трудно — к сожалению, он вписывался в концепции главного режиссера совсем не так, как соединились цели и судьбы Тарковского и Солоницына. В Толе ничего не было от премьерства — он был прост, скромен, порой даже чрезмерно. В жизни даже был робок — я не раз это замечала. Но совсем иным он был на сцене — преображался поразительно... Потом Толя дождался наконец своей квартиры, но у него в семье начался разлад. Он никому не говорил об этом, однако страдал так, что я всё поняла. Тут возник «Гамлет», Тарковский пригласил его в Москву, и Толя уехал, бросив всё. Он ведь жил профессией. А когда к Толе пришла известность, он не потерялся и не зазнался. Он до конца своих дней оставался тем самым скромным и добрым Толей. 

Ирина Алферова про Олега Даля.

Олег Даль был совершенно потрясающий, одним словом - гений. Мы снимались с ним в фильме "Незваный друг". Режиссер фильма Леонид Марягин с самого начала писал роль под меня, но я должна была уехать сниматься в Венгрию. И тогда пригласили другую артистку. Но, отсмотрев материал, Марягин снял ее с роли и решил все-таки ждать меня. И вот наступил первый съемочный день с Далем. Режиссер говорит ему: "Олег, ты уже играл эту сцену с предыдущей партнершей, сделай ровно то же самое". А Даль, видимо, стал играть как-то совершенно по-другому. Марягин говорит: "Стоп! Олег, ну я же тебя просил, зачем ты все меняешь? Играй так, как играл до этого!" Мы начинаем заново, но Олег снова делает не то, что просит режиссер. Съемку останавливали три раза, в конце концов Даль говорит: "Да не могу я! С этой надо по-другому! С ней надо серьезно!" Он очень серьезно, даже нежно ко мне относился. Помню, после съемок мы с ним часто сидели вдвоем в автобусе и он мне постоянно что-то рассказывал, рассказывал... А я слушала и просто понимала его! Думала: Боже, как же этому человеку плохо, как же ему одиноко! А потом на озвучании нашего фильма плохо было уже мне. Я переживала из-за событий в личной жизни. Но виду, конечно, старалась не подавать. Даже, помню, смеялась... Даль хоть и смотрел не на меня, а на экран, но что-то почувствовал. И вдруг говорит, да с такой горечью: "Понимаешь, я ничем не могу тебе помочь! Я ведь не из твоей жизни!" Вот, спрашивается, как он догадался? Такой внимательный человек! Но его все не устраивало. У него же очень высокая планка была и в жизни, и в искусстве, в отношении и к людям, и к себе самому. Он знал, чего хотел, но это в те времена было невозможно. И поэтому Даль постоянно отовсюду уходил - из театров, из фильмов в середине съемок... Говорил: "Я понял, что тут ничего не сделаешь". Помню, на премьере фильма в Доме кино Даль увидел меня и так обрадовался! Сел со мной рядом, взял за руку и говорит: "Подожди, посиди со мной так несколько минут..." И мы сидели с ним, молчали. Чувствовалось, что он в состоянии уже совсем последнем, крайнем! Потом он, улыбнувшись, сказал: "Ну всё, спасибо". Встал и ушёл. Больше мы не виделись.

Борис Плотников о работе с Евгением Евстигнеевым.

Перед нашей встречей с Евгением Евстигнеевым я жутко робел. Когда он меня увидел, произнес лишь: "Стало быть, такой у нас Борменталь?" Он произнёс это абсолютно не грубо, но я всё же немного сник. Но когда мы начали работать, Евгений Александрович сразу по-другому начал смотреть на меня. Мы сработались. Но я постоянно твердил, что миссия Борменталя лишь в подаче реплик - все-таки соло у Преображенского. А Евстигнеев постоянно пресекал мои пессимистические мысли: "Мы с вами равны, коллега! Запомните это!" Он говорил, что мы партнеры, но все, конечно, понимали, что это не так. И в фильме, и в жизни я был его учеником, а он - моим профессором. И это была упоительная зависимость. Позже я понял, как он ненавязчиво, без поучений научил меня многому. Великий и очень демократичный, известный, но при этом без звездной болезни - вот таким был Евгений Евстигнеев.

Евгений Евстигнеев и Борис Плотников на съемках фильма "Собачье сердце". 

Друг актёра Сергея Юрского вспоминает:

Году эдак в 1992-м довольно неслабая компания (отчетливо помню Роста, Арканова, Жванецкого, Мишина, Игоря Иртеньева, Сеню Лившина...) собралась в чьем-то кабинете на Пушкинской, чтобы обсудить будущее будущего журнала "Magazin Жванецкого" (собственно, там мы его и придумывали). Позвали и Сергея Юрского. Он пришел. Главным образом, увидеться со Жванецким, я думаю. Сидели, что-то придумывали, балагурили, насколько это возможно в присутствии группы классиков... Дюжина мужчин. И в кабинет, извинившись, вошла женщина из редакции. И вдоль стеночки тихонько пошла к шкафу с подшивками газет (что-то ей там было нужно). Некоторые из нас, отвлекшись от разговора, ей кивнули. Кто-то наклоном корпуса обозначил отрыв задницы от стула и вернул тело в исходное положение. Встал один Юрский. Он сделал это совершенно автоматически. Встал и стоял до тех пор, пока женщина с подшивкой газет не вышла из комнаты. И только тогда сел. И те, в ком, по Бабелю, квартировала совесть, почувствовали неловкость. И так (сказал бы я, неосторожно обобщая) полвека напролет. Человеческая норма Сергея Юрского в столь разные времена оставалась образцом и укором нам всем, людям чуток пониженной нормы.

Дарья Юрская (дочь Сергея Юрского и Натальи Теняковой) о съёмках родителей в фильме "Любовь и голуби".

Владимир Меньшов вместо привычного актера-почвенника пригласил в свою картину отца, что можно считать режиссерским хулиганством. Ход ведь! Дело, правда, застопорилось на том, что столь оригинальному деду потребовалась аналогичная баба Шура. А где такую взять? Искали-искали... Маме моей, красотке-героине, только исполнилось тридцать восемь. И вот звонит ей Меньшов и сообщает, что надо отменить все дела и приехать в карельский Медвежьегорск на съемки. А она как раз собирается со мной в Ялту. «Какое кино? У меня дочь!» — «Бери с собой! Мы тут все с детьми». Это стало решающим, по словам мамы, аргументом. Хотя я подозреваю, что предложение было настолько неожиданным и необычным, что в ней заговорила актриса. А в ком бы не заговорила? Роль-то — блеск! И вместо солнечного черноморского побережья мы поперлись в Карелию с ее изысканной красотой и собачьим холодом. Главное впечатление оставили, конечно, настоящие дрессированные голуби! Мы денно и нощно торчали на голубятне, жутко завидуя Михайлову-младшему, снимавшемуся в роли героя в юности и общавшемуся с прекрасными птицами «по работе». А тогда в нашу компанию «детей, которых некуда девать» прекрасно вписался и сын сценариста Гуркина, так что мы превесело проводили время. Река, через которую дядя Митя якобы перепрыгивает в одной из сцен, оказалась чудовищно холодной и быстрой. Мы старались стоять попеременно то на одной ноге, то на другой, как цапли. И не понимали тогда, как в такой холодрыге умудряются не мерзнуть взрослые? Подросли и поняли. Члены съемочной группы как начали ржать в полном составе в первый съемочный день, так и проржали до финала. Хулиганили они ужасно, импровизировали бесконечно. Сценарий оброс шуточками, словечками. «День взятия Бастилии, который впустую прошел» или «Инфаркт микарда, вот такой рубец» — это ж придумать надо! Меньшов, как многие очень талантливые люди, оказался щедр на уступки, и жадные до импровизации актеры влезли даже в епархию гримеров. Хотя мама от своего грима жутко страдала. Ей стягивали лицо специальной пленкой, чтобы оно покрывалось морщинами, и с этой конструкцией в силу трудоемкости ее создания приходилось существовать весь съемочный день. Снимали пленку только вечером, и даже до утра лицо не успевало как следует разгладиться. Но ради искусства мама пошла и на это. Как говорил папин герой, «что характерно, любили друг друга!» У него, кстати, с не менее сложным гримом однажды занятная история вышла. Группа обедала в небольшом ресторанчике. Папа в тот день почему-то замешкался и пришел туда позже всех, да еще и в гриме, так как после обеда должны были снимать его эпизоды. Швейцар встретил его недобро: «Катись отсюда, сейчас артисты обедают!» Папочка живо включился в игру: «А я что, не человек?» Дай пройду, хоть артистов настоящих посмотрю. Да я элементарно есть хочу!» Неуверенная артикуляция окончательно убедила человека у двери в том, что у этого посетителя лучше лечь поперек пути, чем допустить его проникновение внутрь. «Иди отсюда!!!» — все больше и больше расходился швейцар. На шум вышел администратор группы: «Пропустите. Он действительно артист». «Ага, как же, — не сдавался швейцар, — я этого артиста тут каждый день наблюдаю!» Отца еще долго не пропускали, но в итоге ему удалось доказать, что он действительно актер, а не пьяница с улицы. А результатом многочисленных импровизаций распоясавшихся создателей картины «Любовь и голуби» стало то, что 80% шуток оказалось посвящено алкоголю. И, как на грех, в прокат фильм должен был выйти накануне вступления в силу «сухого закона». Порезали его жестоко, оставив от искрометного живого кино лишь любовную историю.

За кадром фильма "Любовь и голуби".

Режиссер Евгений Цымбал про Александра Кайдановского.

Кайдановский для нашего кино – фигура совершенно особенная, но при этом мало исследованная. Он ведь был актером уровня Владимира Высоцкого и Олега Даля. И при этом отличался страшным перфекционизмом. В августе 1977 возник 40-дневный простой в съемках «Сталкера». Съемочная группа начала заниматься своими делами – кто-то отправился домой, кто-то начал пить. Кайдановский тоже, кстати, любил выпить, но в отличие от многих своих коллег не был в этом смысле натурой увлекающейся. Во время простоя я и Кайдановский остались в Таллине. И как-то раз нас пригласила на завтрак гражданская жена Сергея Довлатова Тамара Зибунова. Кайдановский сильно опоздал, мы решили начать без него. Когда завтрак уже близился к концу, пришел Саша. Ну а я решил пошутить. Сказал: «А вот и Александр к десерту!» Он никак на это не отреагировал. Мы несколько часов находились в гостях, а после обеда решили погулять по Таллину... Идём с Сашей, молчим. Неожиданно он остановился и со словами «К десерту, значит?» ударил меня со всего размаху в челюсть. Я растерялся и кинулся было давать сдачи. Но Саша меня остановил, обхватил руками и принялся просить прощения. Этот эпизод стал выплеском того напряжения, которое в нем копилось ежедневно. Ситуация ведь тогда была неопределенная – «Мосфильм» всерьез рассматривал возможность закрытия картины. Саша мне тогда сказал: «Если фильм закроют, то у меня больше никогда не будет такой роли. А я не могу сниматься у режиссеров, которые глупее меня». После этих слов он начал плакать. Это внутри Саши плакал актёр, которому необходимо было читать, учить, репетировать, сниматься! К счастью, «Сталкера» никто закрывать не стал. И роль в этом фильме стала для Кайдановского вершиной. Дальше был только путь вниз в смысле актерского ремесла. А вниз он не хотел, поэтому и снимался очень мало и лишь в случае крайней нужды.

Александр Кайдановский на съемках фильма "Сталкер".

Александр Кайдановский, Анатолий Солоницын и Николай Гринько.

Нина Русланова про своё детство и про поступление в театральное училище.

Родителей своих я не знаю, не знаю и места рождения. Нашли меня на каком-то украинском полустанке в самом конце войны в возрасте около года. Получается, что и дня своего рождения я тоже не знаю. Одним словом, "…я ни папина, я ни мамина, я на улице росла, меня курица снесла…" Затем было шесть детских домов. В первом детском доме мне дали имя Нина и отчество Ивановна. Фамилию Русланова тоже дали в детдоме - в честь певицы Лидии Руслановой. Пришла инспектор детских садов, очень уважаемая, солидная такая женщина, с большой коробкой шоколадных конфет. Я их, конфеты, до того не пробовала, даже не видела таких, да и после этого она, коробка, тут же исчезла, я даже попробовать не успела. Потом она меня спрашивает: "Девочка, как тебя зовут?", я отвечаю на украинском (я разговаривала тогда только на украинском): "Ніна", — "А фамилия у тебя какая?", — "Не знаю, немає в мене фамілії", — "Вот запомни, девочка, что фамилия у тебя теперь будет Русланова, есть такая известная певица". И я думаю, что таким образом талант Руслановой передался мне. Дату рождения - 5 декабря - я сама выбрала. Меня несколько раз переводили в разные детские дома. Где-то было совсем плохо, а где-то мне нравилось. Однажды злая воспитка при всех сказала, что отец мой немцем был, тем самым она настроила всех детей против меня. С тех пор меня обзывали "фашисткой" и постоянно били. Однажды даже подвесили на крюк за подбородок, и я истекала кровью... Потом очень долго ела через соломинку. А жаловаться было некому. В том детдоме я была для всех "фашисткой". Вот в последнем детдоме у меня была замечательная воспитательница Матрена Тимофеевна. Только она любила меня! Однажды она принесла мне мёд, а я даже не знала, что это такое. Ни разу не ела его. Она мне его весь отдала. Тогда я и почувствовала эту любовь. Никто больше в детдомах мне такой любви не дарил! До сих пор я о ней с теплотой вспоминаю. 

Я никогда не мечтала стать актрисой. Я мечтала стать геологом, но мне не хватило образования. Там нужна была и математика, и физика, и химия. В общем, все те предметы, которые я не так хорошо знала. Потом я увидела объявление о том, что идёт набор в театральный институт. Решила попробовать сдать экзамены. Первый раз меня не приняли. Я не расстроилась, но меня это всё затронуло. Я имею в виду актерское искусство. Тогда я решила подготовиться получше и вновь попробовать сдать экзамены. В итоге я поступила со второго раза. В Харьковском театральном институте я проучилась всего один курс, а затем решила уехать в Москву. Там я сразу поступила в Театральное училище им. Б.В. Щукина. Снова на первый курс. Там я училась вместе с Леней Филатовым, Борисом Галкиным, Сашей Кайдановским, Анастасией Вертинской, Ваней Дыховичным. Звездный курс, можно сказать. Вскоре меня заметила Кира Муратова и предложила главную роль в фильме "Короткие встречи". Она увидела меня возле училища, сказала, что мое лицо ей очень понравилось. Но я сначала не согласилась сниматься, т.к. в училище нам запрещали сниматься в кино во время учебы. Тогда Кира поговорила с Верой Константиновной Львовой, у которой я училась, и она меня отпустила на съемки. Так и начался мой творческий путь.