Вероника Михайловна Тушнова родилась 14 марта 1915 года в Казани в семье профессора медицины Казанского университета. До революции семья жила вполне благополучно, а затем мир рухнул. Первые детские воспоминания Вероники - мама укрывается с ней в подвале от обстрела, а вокруг всё грохочет и горит. Гражданская война, тиф, кругом разруха и смерть, холод - "на улице куда теплей, чем дома, голод - о корке хл:) первая мечта". А далее наступает весьма скромная жизнь на одну папину зарплату, что "нашего счастья отнюдь не сгубило, Я помню все мамины новые платья И я понимаю, как мало их было. Я помню в рассохшемся старом буфете Набор разношерстных тарелок и чашек, Мне дороги вещи почтенные эти, И жизнь, не терпящая барских замашек."

Вероника, черноглазая задумчивая девочка, с детства увлекалась живописью и поэзией. Все, что удается ей увидеть интересного или красивогго она описывает в стихах или рисует. Окончив школу с углубленным изучением иностранных языков, она, по настоянию отца, видевшего в ней будущего врача, поступает на медицинский факультет. в своей автобиографии Вероника Тушнова писала: "В 1936 году переехала в Ленинград, получила диплом врача, по специальности не работала...". В это же время она вышла замуж за врача-психиатра Юрия Розинского, в браке с которым у нее родилась дочь Наташа. В начале лета 1941 года Тушнова поступает в Московский Литературный институт им. Горького. Но учиться не пришлось. Началась война. Используя свои медицинские познания, Тушнова почти все годы войны работала в госпитале врачом – их ведь катастрофически не хватало. Вероника Михайловна была необычным лечащим врачом, она остро чувствовала чужую боль, мучительно переживала человеческие страдания, боролась за каждую минуту человеческой жизни. "Он жить не будет. Так сказал хирург. Но нам нельзя не верить в чудеса. И я отогреваю пальцы рук... Минута... десять... двадцать... полчаса..." Она выхаживала раненых, но во время ночных дежурств она умудрялась при свете затемнённых ламп всё время писать. Её так и называли: «доктор с тетрадкой». "Я работала в госпитале с утра до ночи и очень редко бралась за карандаш. Но сколько я передумала и перечувствовала за это время! И самое главное у меня появилось новое, никогда еще не испытанное мною чувство: мне вдруг захотелось, чтобы стихи мои узнали, прочли, мне хотелось своими стихами вмешаться в жизнь, что-то изменить в ней», - вспоминает Вероника Тушнова.

В 1945 году вышла из печати еѐ книга, которую она так и назвала: «Первая книга». Вероятно, в год победы и всеобщего ликования надо было писать что-то парадное, фанфарное... Тушнова не умела этого делать никогда. Ей сразу и всегда была присущасвоя нота чистой пронзительной грусти, элегичности, то, что некоторые ч лены Союза писателей называли «пресловутой камерностью, перепевами надуманных переживаний в духе салонных стихов Ахматовой». Вся дальнейшая жизнь Вероники Тушновой была связана с поэзией – она в еѐ стихах, в её книгах, ибо её стихи предельно искренние, исповедальние, порой напоминают дневниковые записи. Из них мы узнаём, что муж оставил её, но подрастала зеленоглазая, похожая на отца, дочь, и Вероника надеялась, что он вернётся. И он, действительно, пришёл. Но всё произошло совсем не так, как она себе это долгие годы представляла, мечтая о его возвращении. Пришёл, когда заболел, когда ему стало совсем плохо. И она не отреклась... Она выхаживала его и его больную мать. «Здесь меня все осуждают, но я не могу иначе... Всѐ же он – отец моей дочери», – сказала она.

Человек, которого любила Вероника Михайловна, был поэт Александр Яшин. Он был женат, не мог оставить семью, в которой было 7 детей. И кто знает, смогла бы Тушнова, человек, всѐ понимающий и воспринимающий обостренно и тонко, решиться на столь резкий поворот судеб, больше трагической, чем счастливой? Наверное, нет. Она называла свое чувство «бурей, с которой никак не справлюсь». Они встречались тайно, в других городах, в гостиницах...но больше всего любили ездить в лес, бродили целыми днями, ночевали в охотничьих домиках. Но это ощущение чуда было недолговечным. Когда они возвращались на электричке в Москву, Яшин просил Веронику выходить за две-три остановки, чтобы их не видели вместе. Она не отказывала ему ни в чѐм, даже во лжи, хотя для неё, это было тяжело. Несмотря на все усилия Яшина сохранить их отношения в тайне, ему это не удается. Друзья осуждают его, в семье настоящая трагедия. Яшин прекращает свои встречи с Вероникой. Не имея возможности видеться с ним, она находит другой способ общения. Я говорю с тобой стихами, Остановиться не могу. Они как слѐзы, как дыханье, И, значит, я ни в чѐм не лгу.

«Сто часов счастья» - так назвала свою последнюю книгу Вероника Тушнова. Она писала ее, будучи смертельно больной. Книга посвящена Александру Яшину. В ней она описала все радости и горести, которые принесла ей еѐ последняя любовь и попыталась ответить на вопрос: «Почему без миллионов можно? Почему без одного нельзя?» Когда Вероника лежала в больнице с диагнозом – рак, Яшин приходил к ней. Марк Соболь, долгие годы друживший с Вероникой, стал невольным свидетелем одного из таких посещений. «Я, придя к ней в палату, постарался её развеселить. Но ей давали злые антибиотики, стягивающие губы, ей было больно улыбаться. Выглядела она предельно худо. Неузнаваемо. А потом пришел – он! Вероника скомандовала нам отвернуться к стене, пока она оденется. Вскоре тихо окликнула: «Мальчики...» Я обернулся – и обомлел. Перед нами стояла красавица! Улыбающаяся, с пылающими щеками, никаких хворей вовеки не знавшая молодая красавица. И тут я с особой силой ощутил, что всѐ, написанное ею, – правда. Абсолютная и неопровержимая правда. Наверно, именно это называется поэзией...». Сто часов счастья, Чистейшего без обмана... Сто часов счастья! Разве этого мало? Ее не стало 7 июля 1965 года. Ей едва исполнилось 50 лет. Александр Яшин умер ровно через 3 года от такой же болезни – рак. До последнихней тосковал и мучился от разлуки с любимой. Не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно. А ты придешь, когда темно, когда в стекло ударит вьюга, когда припомнишь, как давно не согревали мы друг друга. И так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то, что переждать не сможешь ты трех человек у автомата. И будет, как назло, ползти трамвай, метро, не знаю что там. И вьюга заметет пути на дальних подступах к воротам... А в доме будет грусть и тишь, хрип счетчика и шорох книжки, когда ты в двери постучишь, взбежав наверх без передышки. За это можно все отдать, и до того я в это верю, что трудно мне тебя не ждать, весь день не отходя от двери. *** Мне говорят: нету такой любви. Мне говорят: как все, так и ты живи! Больно многого хочешь, нету людей таких. Зря ты только морочишь и себя и других! Говорят: зря грустишь, зря не ешь и не спишь, не глупи! Всё равно ведь уступишь, так уж лучше сейчас уступи! ...А она есть. Есть. Есть. А она - здесь, здесь, здесь, в сердце моём тёплым живёт птенцом, в жилах моих жгучим течёт свинцом. Это она - светом в моих глазах, это она - солью в моих слезах, зренье, слух мой, грозная сила моя, солнце моё, горы мои, моря! От забвенья - защита, от лжи и неверья - броня... Если её не будет, не будет меня! ...А мне говорят: нету такой любви. Мне говорят: как все, так и ты живи! А я никому души не дам потушить. А я и живу, как все когда-нибудь будут жить! *** Биенье сердца моего, тепло доверчивого тела... Как мало взял ты из того, что я отдать тебе хотела. А есть тоска, как мед сладка, и вянущих черемух горечь, и ликованье птичьих сборищ, и тающие облака.. Есть шорох трав неутомимый, и говор гальки у реки, картавый, не переводимый ни на какие языки. Есть медный медленный закат и светлый ливень листопада... Как ты, наверное, богат, что ничего тебе не надо. *** Да, ты мой сон. Ты выдумка моя. зачем же ты приходишь ежечасно, глядишь в глаза и мучаешь меня, как будто я над выдумкой не властна? Я позабыла все твои слова, твои черты и годы ожиданья. Забыла все. И всё-таки жива та теплота, которой нет названья. Она как зноя ровная струя, живёт во мне и как мне быть иною? Ведь если ты и выдумка моя- моя любовь не выдумана мною. *** ОЖИДАНИЕ Непреодолимый холод... Кажется, дохнешь- и пар! Ты глазами только молод, сердцем ты, наверно, стар. Ты давно живешь в покое... Что ж, и это благодать! Ты не помнишь, что такое, что такое значит ждать! Как сидеть, сцепивши руки, боль стараясь побороть... Ты забыл уже, как звуки могут жечься и колоть... Звон дверных стеклянных створок, чей-то близящийся шаг, каждый шелест, каждый шорох громом рушится в ушах! Ждешь- и ни конца, ни края дню пустому не видать... Пусть не я, пускай другая так тебя заставит ждать! *** Тропинка Ночами такая стоит тишина, стеклянная, хрупкая, ломкая. Очерчена радужным кругом луна, и поле дымится позёмкою. Ночами такое молчанье кругом, что слово доносится всякое, и скрипы калиток, и как за бугром у проруби ведрами звякают. Послушать, и кажется: где-то звучит железная разноголосица. А это всё сердце стучит и стучит – незрячее сердце колотится. Тропинка ныряет в пыли голубой, в глухом полыхании месяца. Пойти по тропинке – и можно с тобой, наверное, где-нибудь встретиться. *** А ведь могло бы статься так, что оба, друг другу предназначены судьбой, мы жизнь бок о бок прожили до гроба и никогда не встретились с тобой. В троллейбусе порой сидели б рядом, в киоске покупали бы цветы, едва заметив мимолётным взглядом единственно любимые черты. Чуть тяготясь весенними ночами, слегка грустя о чём-то при луне, мы честно бы знакомым отвечали, что да, мы в жизни счастливы вполне. От многих я слыхала речи эти, сама так отвечала, не таю, пока любовь не встретила на свете единственно возможную - твою! Улыбка, что ли, сделалась иною, или в глазах прибавилось огня, но только - счастлива ли я с тобою? - с тех пор никто не спрашивал меня. *** У всех бывают слабости минуты, такого разочарованья час, когда душа в нас леденеет будто и память счастья покидает нас. Напрасно разум громко и толково твердит нам список радостей земных: мы помним их, мы верить в них готовы- и всё-таки не можем верить в них. Обычно всё проходит без леченья, помучит боль и станет убывать, а убивает в виде исключенья, о чём не стоит всё же забывать. *** НОЧЬ В ГОРАХ Мы ступаем по блеску лунному, я и спутник случайный мой. Ночь холодная, ночь бездумная в лунном инее, как зимой. Тускло теплятся горы снежные, невесомые под луной... Небо прежнее. Звёзды прежние. Крылья прежние за спиной! Два моих молодых крыла... Как забыть я о них могла? Через скалы, ручьев промоины, речки скомканную парчу "Всё доступно, и всё дозволено!" - пожелаю и полечу! Под ногами - трава несмятая в ледяной голубой росе. А душа-то - у всех крылатая. Только знают про то не все. *** Саманный дымок завился над трубой, а мы и на час не сумели прилечь. И вот расстаёмся надолго с тобой, и в будущем нам не обещано встреч. Давно собираться пора на вокзал. Всё явственней краски осеннего дня... Спасибо, что ты ничего не сказал, ни словом одним не утешил меня. Ну что ж, поцелуй меня, добрый мой друг. Ещё мою руку чуть-чуть подержи. Любовь не боится огромных разлук. Любовь умирает от маленькой лжи. *** НА РАССВЕТЕ Не пришел ты. Я ждала напрасно. Ночь проходит...День на рубеже... В окна смотрит пристально и ясно небо, розоватое уже. Кошки бродят у пожарных лестниц, птица сонно голос подаёт. На антенне спит ущербный месяц, с краешка обтаявший, как лёд. Ты назавтра скажешь мне при встрече: - Милая, пожалуйста, прости! Я зашел с товарищем на вечер, задержался и не смог прийти. Ты не очень сердишься? - Не очень. - И уйду, попрёков не любя. ...Всё-таки мне жалко этой ночи, что её ты отнял у себя. *** А ты придешь, когда темно, когда в стекло ударит вьюга, когда припомнишь, как давно, не согревали мы друг друга. И так захочешь теплоты, неполюбившейся когда-то, что переждать не сможешь ты трех человек у автомата, и будет, как назло, ползти трамвай, метро, не знаю, что там... И вьюга заметет пути на дальних подступах к воротам... А в доме будет грусть и тишь, хрип счетчика и шорох книжки, когда ты в двери постучишь, взбежав наверх без передышки. За это можно все отдать, и до того я в это верю, что не могу тебя я ждать, весь день не отходя от двери. *** Открываю томик одинокий - томик в переплёте полинялом. Человек писал вот эти строки. Я не знаю, для кого писал он. Пусть он думал и любил иначе и в столетьях мы не повстречались... Если я от этих строчек плачу, значит, мне они предназначались.

Подпишитесь на наш
Блоги

"Не отрекаются, любя"

15:23, 12 октября 2012

Автор: noemik005

Комменты 16

P

моя любимая поэтесса! спасибо за пост

S

Спасибо за пост !! очень люблю ее стихи !!! с десяток знала наизусть ее.. книга ее стихов когда то лежала на тумбочке возле кровати .... юность :))

Аватар

Обожаю ее стихи... Зачитываюсь... Спасибо за пост)

Аватар

Спасибо за пост. Такая красивая женщина, такая сильная женщина. Такие проникновенные стихи. З.Ы. Очень созвучна с еще одной любимой моей поэтессой. Бэллой Ахмадулиной.

Аватар

Яшин козёл.

Подождите...