Для данной подборки я выбрала 4 книги, которые оказались в моих руках без предварительного согласования. Может показаться, что я специально подбирала их и стремилась к системности моих впечатлений. На самом деле, они практически непроизвольно выстроились друг за другом и образовали особый тематический узор, который вы сможете разглядеть самостоятельно.

«Я исповедуюсь», Жауме Кабре

Книга каталонца Жауме Кабре «Я исповедуюсь» шла ко мне долгим путём. Она успела завоевать головокружительное число почитателей в мире. На моей испанской книжной полке успела вырасти коллекция из увесистых детективных романов Карлоса Сафона и Хулии Наварро в любимых издательствах Planeta и Plaza&Janes. Я успела пропустить мимо ушей слова понимающих людей, уверявших меня, что книга Кабре должна непременно попасть мне в руки. И вот прошлым летом, спустя 8 лет после её выхода в свет, я наконец-то услышала исповедь героя Адриа Ардевола.

Есть мастера, способные с первых предложений убедить читателя, что перед ним оказалась загадочная карта, при внимательном изучении которой будет разгадана тайна. Кабре — из их числа. Он выстраивает повествование таким причудливым образом, что создаётся ощущение путешествия по лабиринтам памяти и времени. Нитью Ариадны становится история Адриа Ардевола, который в исповедальном тоне, обращаясь к лицу женского пола, разматывает клубок своей жизни. Все странности, как это часто бывает, начинаются тогда, когда человек, в силу своего невинного возраста, ещё не познал смысл абстракций «счастье» и «несчастье». Детство Адриа приходится на середину 20го века и проходит в холодной атмосфере родительской квартиры в центральной части Барселоны: мама не разменивается на ласку и заботу, всегда занятой и требовательный отец-коллекционер придумывает сыну вместо игр новые интеллектуальные задачи — научись играть на скрипке, выучи немецкий вдобавок к арамейскому, всего ты должен знать не меньше 10 языков! В качестве награды — возможность наконец-то сжать в руках главную реликвию из «лавки древностей» сеньора Ардевола, скрипку Сториони, покоящуюся в сейфе. Этот музыкальный инструмент — отдельный герой с уникальной судьбой, которую читателю предстоит склеить из разных хронологических и географических осколков. Художественная ценность романа заключается в его многослойности. За историей Адриа Ардевола, облачённой в эпистолярную форму, но по сюжету напоминающую детектив, спрятан роман о коллективной памяти европейских народов. По мере того, как взрослеет Адриа Ардевол и узнаёт семейные тайны, как крепнет его дружба с музыкально-одарённым Бернатом и появляются любовные увлечения, роман дробится на множество, казалось бы, несвязанных эпизодов, действие которых происходит в разных городах и странах и в разные эпохи. «Всё время схватывая нить судеб, событий», читателю предстоит собрать мозаику из частных трагедий, чтобы понять: перед ним — художественное исследование темы зла. Жауме Кабре постоянно меняет повествовательные регистры, дробит хронологию в рамках одного абзаца, тасует сюжетную колоду таким образом, что рано или поздно понимаешь — Зло единосущно. В качестве примера приведу главу, в которой словно по трафарету склеиваются биография, действия и слова Великого инквизитора Николаса Эймерика со словами, действиями и биографией Рудольфа Хёсса, оберштурмбанфюрера СС, начальника Аушвица. Автор ставит одного на место другого, хронология и география смыкаются, 1367 год становится 1944, Толедо — Биркенау. Один ищет и уничтожает еретиков. Другой приводит в исполнение «окончательное решение еврейского вопроса». Эймерик за один день отправляет на казнь через сожжение одного еврея. Зондеркоманды по приказу Хёсса отправляют в крематорий до двух тысяч «единиц» в день. Через стилистическую склейку автор пытается показать, что в этическом смысле зло определяется не числом жертв, а готовностью его совершить.

Роман держит в эмоциональном и умственном напряжении. Нельзя сказать, что Жауме Кабре, исследуя природу человеческой жестокости, даёт ответы на вечные вопросы. Он не объясняет, а сопоставляет и ждёт, что читатель сам придёт к определённым выводам.

«История одного немца», Себастьян Хафнер

По-видимому, преодолевая какой-то возрастной рубеж, начинаешь всё больше интересоваться книгами, в которых заложена минимальная доля вымысла. Поэтому книга Хафнера «История одного немца» стала для меня ценной находкой.

Мы привыкли, что история измеряется датами, сражениями, правлениями, режимами, революциями. Прошлое превращается в пассивную конструкцию, которой управляла горстка дорвавшихся до власти людей. Одни были безжалостнее других, другие были милостивее третьих. Амбициям и тех, и других отведены главы в учебниках. Историю делают капитаны, маршруты их следований и кораблекрушения. А те, кто захлёбываются в каютах и трюмах, воскресают потом на страницах Оруэлла, Франкла, Солженицына, Шаламова и Гросcмана.

Себастьян Хафнер (1907–1999) пытается на опыте своей жизни и через наблюдения за своим окружением в Берлине разобраться, почему его нация села на корабль, за рулём которого стоял выходец из «джунглей, из грязи и тьмы бульварной философии и бульварного чтива; из подземного, подпочвенного мира…». Эта книга была написана в 1939 году в форме воспоминаний о происходящем в Германии в период 1914–1933 гг. В 1938 году её автор отказался становиться пассажиром корабля под командованием Гитлера и эмигрировал в Англию, где работал не по образованию (юриспруденция), а по призванию — журналистика. Его настоящее имя — Раймунд Претцель. Он выбрал для себя музыкальный псевдоним (Себастьян в честь Баха, Хафнер — из-за его любимой 35-й симфонии Моцарта), чтобы оградить оставшихся в Берлине родственников от лап гестапо (они не были евреями, семья была образцом прусской аристократии, но пострадали бы за то, что Хафнер обличал фашизм).

«История одного немца» открывается воспоминанием из детства. 7-летнего автора настигает жестокое разочарование — августовские каникулы, на которые было возложено столько мальчишеских надежд, накрылись медным тазом. Виной тому объявление Первой мировой войны. Однако разочарование быстро сменяется азартом. Хафнер, как и все его сверстники, очень скоро понимает, что фиктивные бои солдатиками обрели реальные контуры. Немецкие школьники на долгие четыре (закладывающих многие поведенческие черты) года превратились в возбуждённых «диванных стратегов» и болельщиков войны. Это из них, а не тех, кто брюхом бороздил реальные траншеи, в итоге выйдет подавляющее большинство нацистов. В другой книге, которую читаю сейчас, приводится любопытный факт: Генриху Гиммлеру, впоследствии получившему прозвище «кровавый пёс Европы», в начале Первой мировой войны было практически 14 лет. Записи в его дневниках того периода поражают своей педантичностью. Он вёл точный учёт взятых в плен или убитых русских.

Как очевидец Хафнер приводит определённые события в его стране и социальные веяния, вроде инфляции 23-го года, маниакального массового увлечения молодёжи спортом или революции 1933-го, которые подготовили в умах и душах благодатную почву для участия в несвойственной этой нации жуткой авантюре. Конечно, не стоит рассматривать данное произведение как научное изыскание психологических истоков нацистской агрессии. Для этого есть более солидные труды, вроде «Анатомии человеческой деструктивности» Эриха Фромма. «История одного немца» — частная и эмоциональная попытка разгадать загадку собственной нации. Кроме того, книга ненавязчиво знакомит вас с интересными и важными для немецкой политики персоналиями. С большим интересом прочитала о Вальтере Ратенау, промышленнике, наследнике империи AEG, экономисте и министре иностранных дел. Хафнер называет его одним «из пяти, шести по-настоящему великих личностей нашего столетия». К сожалению, Ратенау не смог стать соперником Гитлера. Он был убит с той же, лишающей целое поколение надежды, лёгкостью, что и Столыпин.

Отдельного абзаца и восхищения заслуживают комментарии Никиты Елисеева, который перевёл эту книгу с немецкого. Они составляют самостоятельную документальную ценность и помогают значительно освежить или расширить читательский кругозор.

«Благоволительницы», Джонатан Литтелл

Роман Литтелла «Благоволительницы», за который автор удостоился Гонкуровской премии в 2006 году, попал в мои руки благодаря рекомендациям двух писателей. Я очень бережно отношусь к совпадениям, они всегда приносят ценный результат. Так вот, прошлым летом, во время празднования одного юбилея, я оказалась за общим столом с Евгением Водолазкиным. Я рассказала ему о недавно прочитанной на тот момент книге Хафнера. Точно уловив мой намечавшийся интерес к предпосылкам зарождения зла, он прописал мне «Благоволительниц», которые, по его словам, произвели на него ошеломительное впечатление. Когда он упомянул название книги, в моей памяти прозвенел звоночек. Буквально за две недели до этого мероприятия я находилась в Испании, в компании другого писателя, не известного в широких кругах. Так же за столом он порекомендовал мне книгу, которую прочитал на английском — «The Kindly Ones». Когда я пересказала этот эпизод моей приятельнице, она не сочла это совпадение удивительным и с высоты прожитых лет произнесла: «Люди более-менее общего круга читают одни и те же книги».

Итак, что я могу сказать по итогам прочтения резонансных «Благоволительниц»? Первые 200 страниц стали для меня, своего рода, испытанием. И дело даже не в детальных описаниях жестоких действий зондеркоманд по отношению к евреям и другим неугодным Гитлеру. Они были ровно такими, как любой взрослый, понимающий смысл концентрационных лагерей или назначение оврагов Бабьего Яра, мог представить в своих страшных догадках. Пробираться сквозь «Благоволительниц» было тяжело, в первую очередь, из-за высокой плотности военно-канцелярской немецкой терминологии, щепетильного описания служебных будней и отстранённого, сухого языка. Повествование ведётся от лица палача, вымышленного оберштурмбанфюрера Макса Ауэ, нациста-интеллектуала, юриста по образованию. Он описывает свою службу с 1941 года на Восточном фронте (Украина, Кавказ, Сталинград) до мая 1945 года, когда читатель прощается с ним среди берлинских развалин и передаёт его дальнейшую судьбу в руки богинь мщения, Эвменид (= Благоволительниц).

Литтелл предпринимает бескомпромиссную попытку объединить натуралистичность и документальную достоверность (роман изобилует реальными историческими лицами, географическими названиями, статистическими данными) с мастерски вылепленным художественным вымыслом. Приходится не раз во время чтения восхищаться авторским владением пером. Поражают стилистические и повествовательные контрасты. Макс Ауэ после сухого констатирования приведения в исполнение чудовищных приказов вдруг превращается в тонкого наблюдателя природных явлений, ценителя музыки, романтика в лучших немецких традициях. Находясь на территории России, он живо интересуется русской литературой, посещает домик Чехова в Ялте, читает Лермонтова, бродит в Кисловодске по местам, описанным в «Герое нашего времени». В данном случае автор наделяет вымышленного персонажа своей собственной эрудированностью и глубоким интересом к русскоязычной культуре. Стоит сказать, что Джонатан Литтелл — сын американского журналиста, родился в Нью-Йорке, вырос во Франции, окончил Йельский университет, провёл 2 года в России (в частности в Чечне).

В «Благоволительницах» отчётливо заметен след Достоевского, сюжетные перипетии в жанре детектива (связанные уже не столько с общим историческим курсом Германии, сколько с частной жизнью Ауэ) напомнят о «Преступлении и наказании».

Какое напутствие я могу предложить тем, кто отважится взяться за столь нелёгкую, но талантливую книгу? Надо быть готовым к шокирующим сценам эротического характера. То есть сразу предупреждаю, если в вас есть зачатки ханжества, лучше данное произведение обойти стороной, дабы защитить свою тонкую душевно-моральную настройку от воспалённого воображения главного действующего лица.

Более смелым пожелаю терпения. И знайте — ничего подобного вы, скорее всего, не читали.

В качестве лирического отступления сделаю небольшую кино-заметку. Если вам, как и мне, нравится синхронизировать ваше чтение с просмотром фильмов, так или иначе созвучных книге, то очень рекомендую посмотреть «Белую ленту» Ханеке и «Гибель богов» Висконти. Первый станет отличным подспорьем при чтении не только «Благоволительниц», но и «Истории одного немца». А второй визуально дополнит некоторые сцены из книги Литтелла.

«Лето целого века», Флориан Иллиес

Пожалуй, самая доступная по содержанию из предложенных книг. Немецкий писатель и историк искусства Иллиес использует принцип монтажного повествования и предлагает компактный путеводитель по одному из самых неврозных годов в истории, когда в относительно мирное время деятели культуры и искусства терзались, томились, задумывались о самоубийстве, теряли веру в свой талант, влюблялись не в тех, ссорились. В общем, жили такой буйной эмоционально-чувственной жизнью, словно догадывались, что их экзальтированным капризам совсем скоро наступит конец.

Книга очарует тех, кто за минимальное время хочет узнать максимум деталей и просветиться. Помимо широко известных представителей европейской артистической богемы, на страницах встретится длинный ряд менее примелькавшихся имён. Так что чтение спровоцирует повышенное использование поисковой строчки в Интернете.

Один абзац рассказывает об эпистолярных страданиях Кафки по его Фелиции, из следующего узнаём, как Оскар Кокошка увековечивает его плотскую страсть к Альме Малер на холсте размером точно с её кровать. На одной странице текста соседствуют Рильке, Фрейд, Кирхнер, Шпенглер, Виттгенштейн, Томас Манн и Иосиф Сталин.

Основные места действия — Берлин, Париж, Мюнхен, Вена — «четыре главных города модерна». Из этого калейдоскопа имён читатель может найти личность по вкусу и продолжить знакомство с ней, допустим, через кинематограф. Моё внимание привлекла Лу Андреас-Саломе. До того, как она стала ученицей Фрейда и развила своё направление в психоанализе, она успела вскружить голову Ницше, пообещать ему вечную любовь только в случае, если он никогда не будет посягать на её «чистоту». Вскоре она, правда, нарушила свои собственные принципы воздержания (считала, что секс препятствует мыслительной деятельности) и оказалась в постели по уши влюблённого в неё Рильке. Всем интересующимся этой женщиной-бунтаркой, стоявшей на страже женского права мыслить и писать книги, рекомендую художественный фильм «Лу Андреас-Саломе» (2016).

При видимых культурологических плюсах в книге «Лето целого века» может найтись и минус. Всё же фрагментарное повествование и большое количество имён делают книгу несколько скомканной и бросают вызов читательской памяти.

Кстати, любители аудио-книг могут оценить это произведение на слух в прочтении Алёны Долецкой.

Спасибо за внимание!
 

Текст и фото – мои