Единственные эмоции, которые я испытывала при прочтении книги:"А-а-а-а-а!!! А-а-а-а-! Какой восторг! Чудно -то как! А-а-а-а!" 

Похожее я чувствовала при просмотре "Королевство полной луны" Андерсона. Это- полная нирвана.

В школу Мерлина в Кармартéне принимали всякого, кто сумел найти ее, войти в нее, разыскать там профессора Мерлина и ответить ему по билету. Затрепанный этот экзаменационный билет Мерлин выуживал каждый раз из складок своего балахона, всегда один и тот же, и прав будет тот, кто предположит, что он десятилетиями не менялся. Остальные повсеместно известные требования – шестнадцать лет, знание латыни, не сопливый нос и чистый носовой платок в левом нагрудном кармане – были факультативны.

Книгу написала:

Анна Александровна Коростелева 

Родилась в Москве. Окончила филологический факультет МГУ. В 2008 году защитила кандидатскую диссертацию на тему «Эстетическая функция коммуникативных средств русского языка в интерпретации переводного фильма». Специальности: русский язык, сопоставительное языкознание. Преподает русский язык иностранным учащимся на филологическом факультете МГУ.

Анна Коростелева отказалась публиковать свои художественные произведения и выложила их все в свободный доступ на Самиздате. На сегодняшний день «на бумаге» существует только две малотиражки, выпущенные небольшим тиражом силами фэнов.

Вот эта замечательная женщина

Школа в Кармартене – одно из самых ярких и необычных учебных заведений, в котором изучается волшебство, из всех, что встречается при знакомстве с мировой литературой. Данное учебное заведение составит достойную конкуренцию острову Рок в Земноморье, Хогвартсу, Незримому университету Плоского мира.

Основателями школы и её покровителями являются божества ирландского и валлийского пантеона. Среди прочих автор называет «Мананнана, сын Лера, Дайре Донна, Придейна, сына Аэда, в честь которого назван остров Британия, и некоторых личностей, носящих совершенно уже хтонический облик» (с). Учебное заведение, созданное подобными существами, будет экстравагантным во всём: программе, учительском корпусе, сроке обучения, балльной системе, архитектуре здания и т.д.

Так, например ученики первого года обучения помимо основных учебных дисциплин (вроде драконоведения, рунологии или искусства забвения) могут выбрать спецкурсы вроде «Говоры кентавров как особая группа диалектов греческого языка», «Химический состав алхимических элементов» или «Образы животных-патриархов в «Мабиногион» и прочей людской традиции» (лекции читаются на лисьем языке). Ну а на старших курсах они изучат дисциплины вроде «Методы прядения нити у мойр, парок и норн в сопоставлении. Устройство прялок», «Будни крупнейших современных научных обсерваторий» (современные – это храм Кецалькоатля, Бруг-на-Бойне и другие археологические памятники до нашей эры); «Неверие в себя как мощный двигатель прогресса» и т.д.

Ученики – все как на подбор с непривычными для нашего уха валлийскими, ирландскими или шотландскими именами, так что поначалу приходится трудно. Однако уже к середине романа перепутать между собой задиристого Фингалла МакКольма, легкомысленного Ллевелиса и тихого Гвидиона не получится даже  при всём желании. Проработка характеров героев, описание отношений между собой («ученик – ученик», «ученик – преподаватель») составляет одно из важнейших достоинств этой книги.

Перед магами, работающими в этой школе стоит труднейшая задача: из талантливых и подающих надежды юношей и девушек необходимо вырастить могучих чародеев способных двигать горы, путешествовать во времени, понимать язык животных, спасать безнадёжно больных людей и при этом не желающих власти и не рвущихся в Тёмные Властелины. И учительский коллектив с блеском справляется со своими обязанностями! А как иначе, если под крышей одного здания собралось столько неординарных педагогов? Пифагор обучает математике. Орбилий Пупилл (знаменитый римский преподаватель живший в I веке до н.э.) – латыни. Дион Хризостомом (оратор I века н.э.) – древнегреческому. Диан Мак Кехт (бог врачевания в ирландской мифологи) – медицине. Рианон (богиня лошадей у валлийцев) – языку животных и птиц.  Сюань-Цзан (китайский путешественник и буддийский святой) – читает спецкурс по творчеству Лу Ю. Директором школы является Мерлин Амброзий. Да-да, тот самый.

В первых днях июня профессор Орбилий собрался наконец открыть обещанный песочного цвета кувшин с записью речи из покоев Цезаря. Он уже протянул руку вытащить втулку, когда заглянувший к ним Мерлин опрометчиво сказал:

– Ну, что ж у вас все так буднично? Ведь это же экзамен, конец года. Да и кувшин этот… давно вы его приберегали.

– Вы хотите, чтоб я обставил это поторжественнее? – уточнил Орбилий. – А что вы посоветуете?

– Ну, вы хотя бы, что ли, речь произнесите, – посоветовал Мерлин и ушел, не подозревая о последствиях своего мимолетного вмешательства. Он ведь не знал, что Орбилий будет строить речь по всем правилам и поэтому она продлится три часа.

Студенты, должным образом подготовленные этой речью к торжественному событию, предвкушали его с отчаянным благоговением и трепетом. Все твердо знали имена всех соратников Цезаря и были знакомы с текущими политическими событиями так, как если бы провели годы в пересудах возле Колизея, где римские граждане злословили, перемывали косточки своим политикам и разбирали каждый их чих. Орбилий провел рукой по шероховатому боку кувшина, еще раз полюбовался надписью, нацарапанной на нем старшекурсниками, и величественным жестом вынул затычку.

Сначала было тихо. Затем кто‑то капризным голосом попросил заменить ему постельную грелку, так как прежняя уже остыла.

– Это не Гай Юлий Цезарь, – быстро сказал Орбилий. – Это Гай Юлий Цезарь Октавиан, что, впрочем, тоже прекрасно. Слушайте во все уши!

Через несколько секунд Орбилий распознал и собеседника Августа и оповестил быстрым шепотом:

– Он говорит с Азинием Поллионом. Это историк, умница, энциклопедист, автор исторического труда о гражданских войнах. Вам повезло. Слушайте!

– …гладкая, сочная, с пышными формами, – говорил Октавиан Август.

Все некоторое время послушно вдумывались в его дальнейшую речь.

– Uber – это какая? – прошептал Горонви.

– По‑моему, пышногрудая, – отвечал Дилан. – Во всяком случае, uber – это вымя. В общем, с роскошным бюстом.

– Они хвалят какую‑то гетеру. Говорят, что услаждает не хуже, чем сама Сапфо, – прошептала старательно вслушивающаяся Керидвен.

Тут вмешался Орбилий.

– Они используют эти термины: и lenitas – гладкость, и ubertas – сочность, и gracilitas – изящество, – как риторические эстетические категории при оценке писательского стиля. Они говорят о Вергилии.

– А как же gravitas? – с недоверием переспросил Ллевелис.

– Весомость, значимость, – отрезал Орбилий, краснея, как рак.

– А‑а… а я уж думал – ядреная эта гетера, – искренне сказал Ллевелис.

– Какая гетера? – простонал Орбилий. – Они обсуждают достоинства поэмы!..

Азиний Поллион опять что‑то сказал.

– Все члены ее соразмерны, – прошептал Гвидион.

– Membrum – это не только член тела, но и составная часть произведения, – поспешно сказал Орбилий.

– Что вызывает восхищение? – переспросил Лливарх у Афарви.

– Тело, corpus, – прошептал тот.

– Corpus в данном случае – структура произведения, – цыкнул на них Орбилий.

– Она искусна в чем‑то, – озадаченно сказала Крейри. – Особенно искусна в чем‑то.

– В художественной метафоре, – внушительно проговорил учитель, бледнея.

– За что он ее ухватил? – шепотом переспросил Гвидион.

– Не за что, а ухватил глубинный смысл, самую суть мысли Вергилия, – сказал Орбилий, в раздумье беря в руку затычку.

Август с большим восхищением отзывался о предмете описания, Поллион, однако, был полон скепсиса и осторожно заметил, что «в наш прагматичный век требуются иные формы».

– Азиний стоит за приоритет исторических и документальных жанров перед поэтическими, – пояснил Орбилий.

– Мой Тит услаждает меня не хуже… – начал Азиний.

– Очевидно, он имеет в виду знаменитого историка Тита Ливия, – быстро сказал Орбилий и загнал пробку обратно в кувшин.

– А между ними что‑нибудь было? – простодушно спросила Двинвен.

– Между ними ничего не было! – заверил Орбилий, дав, наконец, волю своему возмущению. – И не могло быть! А весь логос в том, что вам, бездельникам, нужно заучивать не только основные значения слов, но и множество переносных! Латынь – чрезвычайно образный, развитый и богатый язык… с обилием переносных значений! Когда вы будете готовы воспринимать истинно изящную дискуссию… – тут Орбилий утер пот со лба и откатил кувшин подальше в угол, – тогда и получите от меня хоть что‑нибудь хорошее. А пока – беседы собачника Фульвия с торговцем ослятиной на углу у общественных бань! Dixi!

И учитель отвернулся, надевая сандалии и выбирая в углу трость потяжелее.

– Пойду изловлю того негодника, что подсунул мне этот сосуд, – бормотал Орбилий себе под нос. – Чувствую, что тут подрастает какой‑то будущий Гораций Флакк!..

– В каком смысле будущий Гораций Флакк? – тихонько спросил Гвидион на лестнице.

– В том смысле, что Гораций тоже изводил Орбилия, – предположил Ллевелис.

Когда они миновали несколько витков лестницы, Гвидион неуверенно сказал:

– А может, они и вправду говорили о литературе?

Отношение со временем у учеников и преподавателей очень непростые. Школа принадлежит Вечности и хотя, формально, она существует в настоящем, а её учителя и ученики являются нашими современниками, для большинства из них нынешний день является гораздо более чуждым чем, например, IV или XV век нашей эры.

Мак Кархи принес на приметы времени свежую газету. Держа ее двумя пальцами на отлете, он осторожным отстраняющим жестом запретил кому бы то ни было к ней прикасаться.

— Итак, это газета, — обреченно сказал он. — О сущности этого предмета мне хотелось бы порассуждать вместе с вами.

Многие знали, что такое газета, но постарались абстрагироваться от этого знания и взглянуть на проблему непредвзято. Гвидион, происходя из неописуемой глуши, честно ничего не знал.

— Упаковочный материал? — спросил Лливарх, который сидел поближе и видел, что газета шуршит и мнется.

— Повнимательней, Лливарх. Вы видите, как я держу ее? Вы думаете, почему я не даю ее вам в руки? Она пачкается свинцовой краской. Ваше предположение отпадает. Ну, смелее — какие еще есть мысли?

Все сунулись посмотреть объект поближе и обнаружили, что поверхность газеты сплошь покрыта каким-то текстом.

— Здесь что-то написано! — раздались голоса.

— Наконец вы ухватили самую суть, — похвалил Мак Кархи. — Газета — это печатное издание. Думаю, больше всего я удивлю вас, если скажу, что газета издается ежедневно, причем за исключением заголовка — видите, «Дэйли Телеграф» готическими буквами, — весь остальной текст газеты от одного издания к другому меняется полностью.

Гвидион с некоторым трудом представил себе сагу «Смерть Кухулина», содержание которой при каждом следующем переиздании меняется от первого до последнего слова. Из типографии выходит множество разных версий смерти Кухулина, объединенных только заглавием. Потом он представил себе, что такие переиздания осуществляются ежедневно, и проникся чувством собственной незначительности.

— Но… как это может быть? — спросил он. — Люди, которые этим занимаются, гениальны?

— Отнюдь, — сказал Мак Кархи. — Просто это не художественная литература. Это вообще не вымысел. В газетах помещают безыскусный рассказ о реальных событиях, — он оборвал на полуслове, вчитываясь в шапку на первой полосе, и глаза его уперлись в одну точку.

Пауза серьезно затянулась. Мак Кархи слегка побледнел, встал и вышел, не дав никаких объяснений.

Через час, благодаря тому, что Ллевелис немножко подслушал под дверью, вся школа знала, что началась Третья Мировая война.

— Скоро шарахнет, — озабоченно говорил Мерлин за дверью. — У нас считанные дни, и потом — вечность. То есть мне-то уже давно пора. Я ничего не говорю. Других вот жалко. Когда там истекает этот мораторий… меморандум…?

— Ультиматум, — поправил Мак Кархи. — Через неделю. Нужно распускать студентов по домам.

— Безусловно. И объясните всем как следует, что происходит, а то я тут немножко подзапутался… в политическом раскладе. Впрочем, это не так уж важно. Вот эту часть, про параметры ядерных боеголовок, лучше выпустите. Нечего детишек раньше времени пугать. Вот когда предстанут перед Страшным Судом, тогда и испугаются… перспектив. Но не раньше.

— А почему бы профессору Курои не спрятать их в прошлом? Они бы там как-нибудь устроились: писцами, белошвейками, — встрепенулся Мак Кархи.

— Страшный Суд — это вам не цунами, Оуэн, — ворчливо сказал Мерлин. — Он прекращает сразу все времена. Идите давайте… к ученикам. Впрочем, нет, погодите: идите в город и разузнайте что-нибудь. Я пойду найду этого чинушу… Эванса.

Через пятнадцать минут Мерлин обнаружил на одной из узких улочек Кармартена встрепанного советника Эванса, который согласился с ним на бегу, что да, он всегда знал, что именно Ближний Восток послужит детонатором, что он с огромным удовольствием эвакуировался бы куда-нибудь сам и эвакуировал бы туда весь город, но некуда, и извинился, сославшись на то, что у него сумасшедшее количество дел в связи с последними событиями. Мак Кархи, вернувшись с автобусной станции, деловито сообщил, что там настоящее столпотворение, флаги Уэльса, люди взвинчены, и негде упасть не только яблоку, но и поддавшему Тэффи-ап-Шону, который уже наклюкался в честь дней былой славы Уэльса, по его собственным словам.

— Вот и собаки выли сегодня утром, и сорока стрекотала, — заключил Мерлин. — Переходим к действиям, Оуэн.

 В романе нет главного героя, за приключениями которого следил бы читатель. Автор описывает жизнь целого курса учащихся, так что в книге присутствует около полутора десятков сюжетных линий. Все вместе они образуют единое целое и только к концу книги понимаешь, что главным героем здесь является сам процесс обучения будущих волшебников.

– Я не могу повиснуть вверх ногами, поскольку в юбке я, то бишь в килте, – напомнил МакКольм в ответ на предложение Мак Кархи повиснуть на верхней декорации с кинжалом в зубах и, раскачавшись, перелететь на декорацию, изображавшую крепостную стену.

– Вы будете в штанах на постановке, – возразил Мак Кархи.

– Что у вас за дикие фантазии?.. Ах, да, тогда же все носили штаны! – хлопнул себя по лбу шотландец. – Да… пещерные люди, – добавил он с порицанием.

– Тогда давайте эпизод с побегом, поскольку вы сегодня без штанов, – предложил Мак Кархи. – Поскольку вы в килте, имел в виду я.

Из-за мозаичной манеры подачи информации книга очень специфична и придётся по вкусу далеко не всем. Тут всё зависит от характера читателя и его эмоционального настроя с которым он откроет этот роман. Кому-то нравится наблюдать, как из отдельных кусочков складывается единая картина событий, кому-то нет. Подобное занятие требует спокойствия, неторопливости, склонности к созерцанию и готовности наслаждаться процессом каждый момент. Понятное дело, что любителям экшена или желающим отдохнуть над книжечкой с предельно лёгким содержанием «Школа в Кармартене» не понравится. Здесь нет погонь, поединков и жгучих тайн от которых зависит судьба мироздание. На страницах этой книги творится магия, которая слабо связана с привычной нам реальностью. Великаны, драконы, боги и полубоги, путешествия во времени и пространстве, говорящие камни, великие волшебники – весь этот мир живёт и существует по каким-то своим неведомым нам законам.

Гвидион с Ллевелисом бегом пересекли рыночную площадь, опаздывая на приметы времени, поэтому один из членов городского магистрата, стоявший перед проемом настежь открытой двери в школу и недоуменно ощупывавший видимую ему одному каменную кладку, вызвал их раздражение. Не дожидаясь, пока тот соберется с мыслями, вспомнит, как это делается, и переступит наконец порог, Ллевелис, самым вежливым образом взяв советника под локоток, буквально втолкнул его внутрь. «Вам директора? – быстро спросил он. – Вон там, на конюшне. Раскланивается со своим пони, видите? Шляпу перед ним снимает». Они бросили ошеломленного представителя властей на произвол судьбы, выбежали из‑под арки и увидели, что семинар по приметам времени уже идет. Мак Кархи взмахом руки создал во дворе модель пригородного поезда и учил всех заходить в двери.

Девочки визжали.

«Это только кажется, что двери закрываются совершенно внезапно, на самом деле этот миг до некоторой степени предсказуем. Показываю еще раз», – и Мак Кархи с обворожительной улыбкой зашел в вагон и снова вышел. Потом он обернулся вороном, взлетел на крышу вагона над дверью и кивком дал всем знак по очереди заходить. Визг возобновился. Ллевелис подозревал, что негласный девиз Мак Кархи – «Не объясняй очевидного», и в сочетании с самым убийственным предметом в школе эффект этого был поразителен. Приметы времени ненавидели все, и в первую очередь – сам Мак Кархи, но из года в год заниматься ими приходилось. Мак Кархи, полагая, что предмет обязывает, неизменно появлялся на пэвэ в потрепанных черных джинсах, но поверх все равно носил мантию с кружевным воротником.

– Слушай, ну зачем нам это уметь? – простонал Ллевелис. – Все равно же это никогда в жизни не понадобится!..

– Никогда не знаешь, куды вопрешься, – задумчиво возразил Гвидион, в сомнительных случаях жизни обыкновенно цитировавший свою прабабушку.

Но при следующей фразе доктора Мак Кархи поежился даже бывалый Гвидион.

– Есть такой поезд, который ходит под землей, – тоном человека, излагающего древнюю легенду, сказал Мак Кархи.

Книга довольно своеобразна и придётся по душе далеко не каждому. Тем не менее «Школа в Кармартене», великолепно описывающая повседневные будни необычного учебного заведения, на голову превосходит большинство произведений русскоязычной фентези, написанных за последние двадцать лет. Теперь всей душой жду экранизации.Желательно тем, кто был режиссером Поттера.Кто там снял самую лучшую серию?

При создании поста использовались материалы сайта fantlab.ru и иллюстрации pda.diary.ру/~sun-silence.

Всем удачи в прочтении!

Счастливчики! Кто-то будет читать это впервые))

Если понравится, еще есть не менее чудесная "Цвет корицы, аромат сливы". Отвечаю!