23-летнему Никите Кукушкину, исполнившему роль эмоционального юноши Миши, переживающего безответную любовь к девушке с ограниченными возможностями в фильме «Класс коррекции», уже пророчат будущее суперзвезды отечественного кинематографа. Голубоглазый актер студии Кирилла Серебренникова чувствует себя в кирпичных стенах «Гоголь-центра» как дома, оставляя за собой сводящий с ума поклонниц шлейф восточного аромата Tom Ford. Оказавшись в тихом зале, где уже несколько десятков раз отгремели спектакли «Мертвые души», «(М)ученик» и «Пробуждение весны», Кукушкин открытой улыбкой дает понять, что здесь он себя ощущает комфортно и готов говорить о многом. Сидя на непривычных для себя зрительских местах, актер, которого уже успели назвать открытием года, рассказал SUPER о дауншифтинге, любви к России и отношениях мужчины и женщины.

О вашем прошлом очень мало информации. Известно только, что вы родились в Москве. В каком районе?

Я родился в Медведкове на улице Северодвинская. Там мы жили с мамой. Потом так сложилось, что мы переехали на Речной вокзал из однушки в двухкомнатую квартиру в пятиэтажке.

Вы скучаете по спальным районам или же вам все-таки ближе исторический центр? Какие ваши любимые места в Москве?

Мне ближе центр Москвы. Когда я учился в начальных классах, я часто гулял во дворе и деревья казались большими. Именно в то время мы гуляли, жарили картошку во дворе, а потом уже пришло время, когда я постоянно ездил в центр. Парк Горького, Музеон и в принципе пешеходные улочки — все это мне очень мило. Вообще, все, что делает Сергей Капков, мне радостно.

Какой ваш любимый город?

Россия, да, скажу именно так. Чем больше я путешествую, тем больше понимаю, как люблю свою Родину. Она грязная, немытая, бесконечная. Только в России Бог с чертом ходят рядом, целуются и обнимаются. То, от чего там открещиваются, здесь это все есть...

Чем в больше я путешествую, тем больше понимаю, как люблю свою Родину. Она грязная, немытая, бесконечная. Только в России Бог с чертом ходят рядом, целуются и обнимаются.

Вы настойчиво поступали в театральный — аж три раза. Вы видели себя исключительно актером?

Я поступал два раза, а на третий у меня получилось. Я со второго класса учился в театральной школе, куда меня отдала мама. Знаете, я не сразу решил, что буду актером. Думал, может быть, мне стать PR-менеджером, психологом, философом, музыкантом. Возможно, я был слишком ленив, чтобы все учить и думать о других университетах. Когда первый раз провалился, потом уже не захотел проигрывать. Если ты даешь себе возможность сдаться, то потом будешь делать это снова и снова. Один раз позволишь себе проиграть, потом второй, а потом смотришь — и ты уже чиновник... Сидишь в какой-нибудь партии и воруешь деньги. Все эти люди когда-то хотели стать творческими людьми, однако они поддались тому, что у них нет денег, и позволили себе думать, что у них нет таланта, а после стали чиновниками, которые воруют деньги.

В одном из последних интервью вы говорили, что планируете однажды уйти из профессии. Чему бы вы хотели себя посвятить?

Я бы хотел просто идти по миру. Ответ на этот вопрос есть в фильме «Остров». Дело не в том, что я хотел бы уйти из актерской профессии в какую-нибудь другую. Если так, я бы тогда просто ушел из мира. Сначала бы ушел в лес, к примеру, на три года. Я об этом много думал, я знаю, что так должно случиться. Потом бы я вернулся, занимался бы другими вещами, которые нельзя объяснить словами.

Вы играете в театре, снялись уже в нескольких фильмах. Что вам все же ближе — сцена или съемочная площадка?

И там, и там есть возможность воздействовать на людей. Для меня не важно, где быть, вообще. Когда ты играешь тяжелый спектакль, например, два дня, ты убиваешь свое здоровье. Когда чудо случается в театре, там оно случается по-настоящему сию секунду — здесь и сейчас. В театре нет преграды между тобой и зрителем, ты можешь его потрогать, если это возможно. В театре чудо приходит сверху, заходит в актера и передается зрителю, а он потом чувствует эту третью силу. Кино же удобно тем, что это чудо вырабатывается и остается на долгое время. Потом не приходится каждый раз ломать себе ноги или еще что-то для того, чтобы еще раз по-настоящему его воплотить. Кино просто удобнее в производстве чуда. Но и театр, и кинематограф — все это огромная фабрика по производству чуда.

В фильме «Около футбола» вы сыграли дерзкого фаната Малого, а в «Классе коррекции» — эмоционального и сильного подростка Мишу. Не боитесь ли вы стать заложником амплуа плохого парня?

Все немного не так. В «Около футбола» у меня настолько маленькая ролюшечка, что я там сыграл не дерзкого фаната, а Малого, которого в кино совсем чуть-чуть. Мне писали девочки, потому что кто-то из них вырезал кадр со мной, когда меня накрасили ярче, чем других актеров. Потом под этим фото появились комментарии: «Милый Малой». Нет там дерзкого парня. В «Классе коррекции» — да, там другое. Если сравнивать «Класс Коррекции» и спектакль «Братья», то можно об этом говорить. Но только дело в том, что сам я совсем не такой. Я ни разу в жизни не бил человека. Хотя в 15 лет один раз ударил Филиппа Авдеева (Прим. ред. — сыграл в «Классе коррекции»), потому что он меня ударил. Но изначально я был виноват.

Я ни разу в жизни не бил человека. Брутал — это точно не про меня, я просто лысый, а раньше у меня были кудри ниже плеч... 

Вы производите впечатление эдакого брутала во всех смыслах этого слова: суровый взгляд, накачанные руки. Как правило, такие парни внутри ранимые и трогательные. Это ваш случай?

Брутал — это точно не про меня, я просто лысый. То, что у меня накачанные руки — я не хожу в спортзал и вообще ничем не занимаюсь. История моей прически связана со спектаклем «Отморозки» — там это надо было быть лысым по сюжету. До этого у меня были кудри ниже плеч. Я бы хотел их снова отрастить, но за меня это сделала моя мама. Теперь у нее локоны такие же, как у меня были когда-то. Вернуть мои кудри невозможно, поскольку впереди у меня много спектаклей, в которых другая прическа будет неуместна. Но если будет роль в кино, для которой надо будет отрастить волосы, то я это сделаю.

У вас есть какие-то ориентиры в отечественной и зарубежной киноиндустрии?

Иннокентий Смоктуновский — именно он ближе всех в этой профессии подошел к тому, о чем и для чего она создавалась.

 Как вы проводите время? Следуете рекомендациям «Афиши»?

Я с детства не любил музеи: мне говорили, что если я туда пойду, то стану умнее и мне будет о чем говорить с вами на интересные темы. Только сейчас, с возрастом, я понимаю что тот, маленький я, был прав. Тот маленький я был счастлив, не прочитав ни одной книги, не увидев ни одной картины. Тогда я был намного счастливее, чем сейчас. Мне не интересно идти с друзьями в музей, и это не потому, что я глуп. Я не вижу смысла формулировать для себя бесконечность и Вселенную, в которой живу. Все эти картины летают вот здесь, они есть в разговоре с вами и в ваших глазах. Для чего мне на них смотреть в музее?

Я с детства не любил музеи. Мне неинтересно идти с друзьями в музей, и это не потому, что я глуп. Я не вижу смысла формулировать для себя бесконечность и Вселенную, в которой живу. Я пойду с ребятами в баню, пойду с ними на речку, поеду с ними в путешествие, погуляю с ними по лесу и поем ягод.

Ради эстетического удовольствия?

Зачем? Я пойду с ребятами в баню, пойду с ними на речку, поеду с ними в путешествие, погуляю с ними по лесу и поем ягод. Можем просто покататься на мопеде. На концерт Radiohead я сходил бы — они мне нравятся. Хотя я понимаю, что и в музыке нет смысла. В той тишине, которая вокруг нас, в ней есть вся эта музыка, а эта музыка звучит из инструментов, которые сделаны из дерева, а это дерево было спилено. Чтобы спилить дерево, нужен экскватор, который сделан из металла. Чтобы он поехал, нужна нефть. Все это огромная система. Даже камера, на которую вы меня снимаете, пытается изменить мир к лучшему, а на самом деле питает собой систему, против которой борется.

Нечасто услышишь такие суждения о музыке. Она не формирует вам настроение?

Именно, она формирует настроение. Только мы созданы так, что внутри мы настолько бесконечны, что нам не нужны никакие допинги в виде музыки и чего-то еще. Наша душа настолько бесконечна и всесильна, что может расщепить тело, в котором находится, на атомы. Если стараться ею жить, то можно будет воздействовать на материю, лечить людей прикосновением рук и знать, что будет в будущем и что было в прошлом.

Вы говорили, что с друзьями бы предпочли поехать на природу. Ваш круг друзей состоит из актеров или в нем есть люди, далекие от кино и театра?

Это и другие люди, и ребята, с которыми я играю в «Гоголь-центре». Сейчас я понимаю, насколько они мне близкие и родные.

Вы представитель поколения 90-х, ассоциирующегося с алкоголем, наркотиками... Вы любите выпить?

Я не пью, не курю и не употребляю наркотики. В 21 год я отказался от этого всего. Я тогда понял, что, если я занимаюсь этой профессией, у меня есть ответственность. Алкоголь, наркотики и сигареты — это рамки, в которые мы себя загоняем. Я не ем рыбу и мясо. Мы, поколение 90-х, отличаемся от предыдущих поколений тем, что наши родители, которые боялись друг друга, в 90-е годы, вместо того чтобы дарить своё тепло и любовь друг другу, дарили её нам, своим детям Поэтому у нас, родившихся в 90-е, так много сил и тепла, которые мы, в свою очередь, можем дарить друг другу.

Я не пью, не курю и не употребляю наркотики. В 21 год я отказался от этого всего. Не ем рыбу и мясо.

На днях о вас написали в GQ — своего рода джентльменской библии. Вы модник? Где вы одеваетесь?

Никак. Вот эти штаны мне отдал Филипп Авдеев, поскольку мои последние джинсы порвались. Рубашку я купил в Бангкоке, на мне советские часы, а кроссовки мне девушка подарила. Да, пальто я купил в JNBY. Но в то же время больше всего я люблю ходить в одной майке и босиком. Стиль — это вообще не важно. Это не высокие слова. Важно, какой ты человек, что ты делаешь. Думаю, Ганди был одет не в модные бренды, однако людям хотелось быть рядом с ним. Стиль, публичность и мода — ничто.

Больше всего я люблю ходить в одной майке и босиком. Стиль — это вообще не важно. Публичность и мода — ничто.

Вы производите впечатление нигилиста и аскета.

Нет, что вы, какой я аскет? Во мне борются две грани. Понимаете, у меня вот есть мотоцикл BMW r1200c Independent. Я купил его не потому, что он дешевый и это дешевле, чем передвигаться на метро. Просто сдуру захотелось: мне тогда было плохо, и я его купил, так что аскеза — это не про меня.

В фильме «Класс коррекции» ваш герой влюбляется в девушку с ограниченными возможностями. Вы бы смогли полюбить такую девушку?

Моя хорошая половина смогла бы, а плохая — нет. Плохая бы постоянно мне говорила: «Что ты делаешь, ты не сможешь посвятить себя человеку». Точно я не могу сказать, поскольку не был в такой ситуации. Я помню, однажды мне понравилась девушка на коляске. Только я не был с ней и не могу вам сказать, полюбил ли.

Я помню, однажды мне понравилась девушка на коляске. Только я не был с ней и не могу вам сказать, полюбил ли.

Несколько дней назад вышел фильм «Класс коррекции», и наверняка сейчас у Вас появятся толпы поклонниц, которых будет волновать такой вопрос: вы сейчас в отношениях?

Нет, сейчас у меня нет девушки.

Вы это как-то связываете с тем, что вы очень глубокий человек и не каждая девушка сможет быть с таким?

Не каждая вынесет. Я больше тяжелый, чем глубокий.

Вы бы смогли измениться, если бы встретили ту единственную?

Да, возможно. Мне кажется, мужчина — это каменный великан, который идет ногами по земле и плотно ее чувствует. Женщина — нечто, парящее над ним и освещающее его путь. Я так для себя это вижу. Женщина знает больше мужчины, она дает ему силы, окрыляет его и связывает его с тем, что наверху. Женщина сначала воспитывает мужа, а потом детей. Только он об этом не знает.

Кто смотрел фильм?