Репутация Данилы Козловского — гроза журналистов, один из самых неудобных героев для фотосессий и интервью. «Готовься, он может встать и уйти посреди разговора, — предупреждали меня коллеги. — Или заявить, что вопросы твои глупые, и всю беседу просидеть с постным лицом. Он трудный, колкий и непонятный». Забегая вперед, скажу, что все так и есть: звезда «Гарпастума», «Распутина», «Духless’а», «Легенды № 17», «Академии вампиров», «Дубровского», а теперь и рекламы Chanel Coco Mademoiselle, в отличие от многих персонажей оте­чественного киноэкрана, не старается быть милым, не генерирует ежесекундно шутки и не сыплет забавными историями из собственной жизни по поводу и без. Он вообще не про пиар. Козловский, который родился в Москве, хотя у публики ассоциируется исключительно с Санкт-Петербургом, и сам как город на Неве: печальный, честный и невыразимо прекрасный. Парадокс в том, что четыре съемочных часа с «неудобным» героем пролетели как один миг. Эмоция за эмоцией: Данила смеется, Данила хмурится, Данила изображает Роберта де Ниро. Итог: сотни кадров, из которых почти невозможно выбрать лучший, сорок минут разговора, из которого не выкинешь ни слова, и команда ELLE, где все как один влюблены в Козловского.

 

ELLE Какое впечатление произвела на вас Кира Найтли?

Д.К. Самое замечательное. Она очень простой в общении, милый, прелестный человек, с которым невероятно легко и приятно работать.

ELLE Какую роль играют запахи в вашей жизни?

Д.К. Абсолютно все имеет свой аромат. Детство, юность, прошлое в целом... Скажем, когда я приезжаю в Москву весной, в меня врезается этот запах — теплый, особенный, и я мгновенно оказываюсь в детстве. Недавно был в Италии и ощутил тот самый аромат, который впервые почувствовал в 2004 году, — мы с курсом приехали в Италию, это была моя первая «заграница». И вдруг, спустя 10 лет, тот же запах — и сразу столько воспоминаний...

ELLE В Chanel о вас отзываются как о настоящем трудоголике. Как вы понимаете, что готовы к роли?

Д.К. Такого не бывает. Готовиться можно вечно, бесконечно, и все равно останется ощущение, что чего-то не доделал. С другой стороны, каждая роль требует своей степени готовности, в зависимости от требований, предъявляемых режиссером, от времени, которым ты располагаешь, от сценария и твоих собственных внутренних стандартов. В «Легенде № 17», например, было необходимо хорошо кататься на коньках. И я, насколько мог, ­освоил это занятие. Может, и не так хорошо, как мне самому хотелось бы, но для работы хватило. А дальше мне помогли дублеры, режиссер Коля Лебедев, ­спецэффекты, монтаж…

ELLE Это такой западный подход — сделать все, чтобы «слиться» с героем? Американские звезды худеют, полнеют, чуть ли не под нож ложатся ради роли. Можно ли, по вашему мнению, вообще сравнивать Голливуд с российской киноиндустрией?

Д.К. Я бы не стал сравнивать. В России очень молодая индустрия, ей всего 24 года. Я начинаю отсчет времени от распада Советского Союза, когда мы практически лишились профессии как таковой и начали развиваться едва ли не с нуля. У нас все впереди, мы растем, я абсолютно убежден в этом. Основная сложность российской киноиндустрии не техническая «отсталость» и не кадры, а проблема с профессиональной культурой, этикой и репутацией.

ELLE Объясните — что это значит?

Д.К. Иногда люди, занятые в кино, не дорожат своим местом, именем, они позволяют себе, совершая ошибки, сильно на эту тему не беспокоиться. Подумаешь, ну ошибся, ну ничего. Даже страх увольнения не пугает.

ELLE А вы склонны к самокритике? Собственные ошибки видите и помните?

Д.К. У нас такая профессия, в которой, если ты ошибаешься, это сразу видно — на экране, на сцене. Критики, а главное, зрители просто не дадут тебе забыть об ошибке.

ELLE Кто для вас безусловный авторитет в российском кино?

Д.К. В первую очередь это Лев Абрамович Додин, мой учитель. Валерий Николаевич Галендеев, грандиозный педагог по речи и мой учитель. Это Владимир ­Меньшов, Валерий Тодоровский, Олег Меньшиков… Все это люди, с которыми меня связывает много большее, чем просто знакомство.

ELLE Вы назвали имена людей, которые, что называется, работают в мейнстриме.

Д.К. Я не делю режиссеров и вообще людей киноискусства на мейнстримовых и артхаусных. Я делю их на тех, с кем хочу работать, и тех, с кем работать, может быть, не обязательно. «Модные» они или нет — это дело десятое. Подобное разделение существует в головах тех, кто занимается не творческими, а больше коммерческими вопросами. Например, картина «Дубровский», которая вообще снималась как телесериал, была в итоге «расписана» тысячей копий. Ее крутили во всех кинотеатрах, хотя фильм никак нельзя назвать блокбастером.

ELLE Дубровский как герой вам близок? Вы скорее по натуре бунтарь, Робин Гуд или существуете в общепринятых рамках приличий?

Д.К. Представляете, если я скажу: «Да, я существую в заданных рамках», все пожмут плечами: «Ну и ладно». Заявлю: «Я — Робин Гуд!», ответят: «Идиот». Вопрос такой… непростой. Как ни поверни, ответ будет довольно странным. В какой-то ситуации я остаюсь в рамках, а где-то позволяю себе за все эти рамки выйти.

ELLE Вам интересно играть классику?

Д.К. Конечно. Но многое зависит от того, в чьих руках она оказывается. Когда это руки Льва Додина, я получаю космическое удовольствие от работы. Сейчас играю «Вишневый сад», и это тот редкий случай, когда жалеешь, что репетиция закончилась. Или «Коварство и любовь» Шиллера. Я сказал Льву Абрамовичу, что мне не нравится пьеса, а потом, через два дня после начала репетиций, подошел к нему и извинился за свою недалекую оценку великого произведения. Конечно, классика — это замечательная, потрясающая литература. Другое дело, когда ее извращают, преследуя непонятные, странные художественные цели, мне это кажется странным и непонятным. Возникает вопрос: а для чего, собственно?

ELLE В таком случае что такое для вас «хорошее кино»?

Д.К. Буду банальным: хорошее кино — это то, которое имеет успех у зрителя.

ELLE То есть критерий — полная касса?

Д.К. И касса в том числе, конечно. Не буду кокетничать, я не жалею, что «Легенда № 17» или «Духless» ­собрали деньги в прокате. Но коммерческий успех — ­далеко не все. Хорошее кино должно задевать, волновать, что-то во мне пробуждать.

ELLE Вам приходится выбирать между кино и театром?

Д.К. Нет. Главное — грамотно все спланировать. Я выпустил «Вишневый сад», а сейчас занимаюсь кинопроектом, который совместно с Сергеем Ливневым продюсирую и в котором играю главную роль, — это фильм Павла Руминова «Статус свободы».

ELLE На странице этого проекта «ВКонтакте» висят объявления из серии: «Ищем студию», «Разыскиваем квартиру для съемок», «Нужны люди для массовки…» То есть спонсора вы не нашли?

Д.К. Мы пытаемся снять наше кино за не очень большие деньги. Это фильм о любви и расставаниях. Грубо говоря, о том, как мальчика бросила девочка и он пытается со всем этим справиться. Вообще, кино профессиональное, в нем играем я и Лиза Боярская, но мы также объединяем волонтеров, которым это интересно. Историю, положенную в основу сюжета, Паша рассказал мне года полтора назад. Помню, мы сидели в кафе, и я буквально заорал: «Паша, пожалуйста, давай писать сценарий! Я тебе все сделаю — и сыграю, и деньги найдем, только пиши». Надеюсь, к Новому году «Статус свободы» появится в прокате.

ELLE Каков ваш личный статус — вы чувствуете себя свободным человеком? Тем, кто может говорить и делать что хочет?

Д.К. Я думаю, это неверное определение свободы — делать и говорить что хочешь. Надо говорить и делать то, что тебе диктуют твои убеждения, культура и воспитание, надо руководствоваться принципами, а не простым желанием высказаться. Если не боишься говорить то, что считаешь нужным, когда этого требуют обстоятельства и ты сам, то ты действительно свободен.

ELLE И как, у вас получается?

Д.К. Это лучше спросить у тех, кто со мной общается. Для кого-то я человек свободных взглядов. Для кого-то — обыкновенный хам. Кто-то считает меня глупым, некультурным, невоспитанным. Но есть люди, которые искренне меня любят и дорожат моим мнением.