После выхода «Криминального чтива» Квентин Тарантино рассказывает о своей любви к насилию и забытом искусстве рассказывания историй. Опубликовано в Time Out London №1257. Автор Джофф Эндрю — У меня разное отношение к насилию в реальной жизни и в кино. Насилие в кино вызывает сильные чувства, а в жизни — только ужас и отвращение. Но, кстати,меня восхищает сцена, где Джин Келли танцует под дождем, однако, если бы я увидел, как кто-нибудь делает то же самое на улице, я бы подумал, что он спятил! Я твердо убежден, что в моей работе нет места морализаторству.Когда видишь режиссера с какими-нибудь там антивоенными взглядами, то сразу думаешь: «Ну, все с ним понятно!» Когда фильм превращается в рупор для политических идей режиссера, как в «Рожденном 4 июля»… Я не пытаюсь подколоть Оливера Стоуна — мне нравятся «JFK. Выстрелы в Далласе» и «Сальвадор», — но я таким не занимаюсь. Просто мои персонажи сами развиваются, а я как бы следую за ними. Поэтому когда у Джулса, убийцы из «Криминального чтива», случается прозрение, это оправдано: именно так должна была сложиться его судьба. Я рассказчик, а не моралист. Рассказывание историй превратилось в забытое искусство. Проблема большинства фильмов в том, что это не столько истории, сколько отдельные ситуации, особенно это касается комедий. Я ориентируюсь на старые фильмы — 1930—1950-х или даже 1970-х годов, и каждый раз поражаюсь, ведь они рассказывают мне настоящие истории. «Криминальное чтиво» — это сборник самых расхожих сюжетов в мире. Боксер должен был поддаться во время боя, но не стал этого делать. Бандит должен вывести жену своего босса на прогулку, но не прикасаться к ней. Ну и самая обыкновенная ситуация в кино: мы проводим утро с двумя парнями, которые должны совершить убийство. Мне кажется, что я выбрал идеальную интонацию, причем еще в сценарии. Если на странице не задалось начало, то я даже не буду пытаться перенести его на съемочную площадку — для меня это все равно что ловить рыбу без удочки. И мне не кажется, что с насилием на экране можно переборщить или, наоборот, недоложить, если все делаешь правильно. Что значит слишком много? Чего бы мои персонажи никогда не сделали? Нет, я не играю с ними в Бога, поэтому не знаю, как бы они не стали поступать. Но я ведь и не показываю так уж много насилия: «Бешеные псы» — не столько жестокий фильм, сколько напряженный. Какойсмысл вообще говорить о насилии? Я вообще могу воспринять это как комплимент: как много раз говорил Брайан Де Пальма, если ты работаешь в жестоком жанре, тебя накажут за качественную работу.Такое ощущение, что на насилие в кино жалуются больше, чем на то, что творят бандиты — судя по всему, это имеет больший эффект для общества. Говорят, что мое киноманство помешает мне стать самостоятельным художником. Это все равно что сказать, что если ты что-то сильно любишь, то тебе кранты. Я с этим не согласен. Все, что я делал до сих пор, имеет глубоко личные корни. Например, когда я писал сценарий «Чтива», я впервые побывал в Европе, познакомился с европейской культурой и был ею совершенно очарован. И это мое личное впечатление попало в фильм, это видно в сцене в машине, когда бандит Винсент возвращается из Европы и рассказывает об этом. Конечно, у меня есть три-четыре идеи, которые я хотел бы воплотить за пределами криминального жанра, но я не буду предсказывать свою судьбу: я слишком молод для этого. И мне кажется, что я могу вырасти из криминальных боевиков: жанр сам по себе открыт для множества различных влияний. Знаете что? Если мне в голову придет хорошая криминальная история, я ее обязательно сниму. Культовый режиссер Квентин снял еще три фильма: «Джеки Браун», «Убить Билла» и «Доказательство смерти». Ему все труднее доказывать, что его киноманство не помешало ему стать самостоятельным художником