Интервью с Мирославой Думой, которая стала мировой звездой стрит-фэшн, воплотив главную потребительскую мечту: менять эффектные наряды несколько раз в день.

Дума — дочь бывшего сенатора, начинавшая как редактор глянца. Она не модель, не стилист и не дизайнер — но американский Vogue печатает ее интервью, марка Chanel назначает ее своим послом, фанаты прославляют в тумблере ее сайт Buro 24/7, в инстаграме у нее почти 300000 подписчиков, а ЦУМ позвал ее работать digital-директором.

— В интернете тысячи ваших фотографий. Узнают на улицах?

— Иногда узнают. Где-нибудь, знаете, в Гонконге, Америке, в арабских странах. На Майорке местные испанские девочки подбежали сзади со словами: «Мирослава Дума?» У нас своя аудитория. Меня нет в телевизоре, я его сознательно избегаю, при этом — честно — каждый день предлагают: «А давайте сделаем передачу про моду?» Телевизор — это массовая история, когда вас начинает узнавать даже милиционер. А меня узнают японские девочки. Сейчас снималась для обложки китайского журнала, у которого тираж 1 миллион 800 тысяч копий в неделю.

— Русские люди разбогатели давно, но для ­китайских журналов и американского Vogue их раньше не снимали.

— Разве давно?

— Лет 10–15 назад.

— Относительно давно. Смотрите, что произошло. Была великая держава — Россия. Весь мир слышал про наших цариц, царей, балы, коллекции искусства, балет. Потом революция, а после нее на протяжении практически 70 лет не было ничего.

— Какая-то мода в Советском Союзе все же была.

— «Легким движением руки брюки превращаются…» — была. Наверное, люди, которые умели шить (как моя бабушка и мама), могли позволить себе выглядеть не как все, хотя это и не приветствовалось. Выделяться в советское время было стыдно и даже опасно для жизни. Все получали одинаковую зарплату — 120 рублей в месяц. Не было богатых и бедных. Все были равны. В 1990-х мы получили нефть, а вместе с ней — страна в целом — огромные возможности. Когда получаешь что-то вдруг, хочется показать: «Смотрите, у меня есть!» Сравните русскую женщину с француженкой или англичанкой: они выглядят просто, но шикарно. Приблизительно как вы: то, что я называю «западный шик», когда человек не старается, но при этом все равно он классный. Русская женщина выглядит примерно как я сейчас, подготовленная к съемке, — боевой раскрас с утра. Почему такая разница? Русские получили все недавно. Им хочется наиграться, наесться. Французы с этим родились и выросли.

— Вы как раз второе поколение, дочь состоятельных родителей.

— Родителям не все давалось легко. Они поехали в Западную Сибирь — зарабатывали деньги в минус пятьдесят. И все это было на моих глазах. Я росла с этим. Видела и уважала их труд. Мама ходила на работу, вечером приезжала домой, готовила, стирала, делала с нами уроки (у меня еще старшая сестра). А ночью, вместо того чтобы спать, она шила одежду. Сначала друзьям, потом — the word of mouth — появились заказы. Она стала зарабатывать больше, чем стандартные 120 рублей. Мама выглядела не экстравагантно, но оригинально. Когда никто не мог достать клеш, она носила клеш. В 1990-х, когда у нас уже были возможности (помните, в «Самой обаятельной и привлекательной»: «Ты что, с Урала?»), она носила костюмы Thierry Mugler, Chanel. Помню какие-то сумочки, духи Climat… Это ведь Lancôme?

Петр Аксенов, Галина Дума, Мирослава Дума

— Не знаю.

— Наверняка знаете, синяя коробочка. И я их случайно разлила — это была такая тра­гедия. Помню свои детские переживания: эти ­духи — они же были на пять лет.

— Вернемся к разговору о России и мире ­моды.

— В 1990-е был культ люкса и где-то, наверное, китч. Если русские покупали дорогую одежду, то обязательно с логотипом. Может быть, рынок подстраивался под клиентов — многие ком­пании тогда производили вещи с большими логотипами: Gucci, Dior.

— То есть это было что-то вроде детской болезни.

— Да, как ветрянка, нужно переболеть. Я это называю «логомания». Помню, мне было лет восемь, мы были в Европе с маминой подругой, которая к тому моменту уже 10 лет жила в Женеве. Пошли в дорогой детский магазин, и я померила какой-то свитерок, не помню, что это было, может быть, Versace Junior. Она мне говорит: «Там же логотипа нет. Зачем ты меряешь? Это же деньги на ветер». Случай, который прекрасно объясняет менталитет русского клиента в 1990-е годы.

«Там же логотипа нет. Зачем ты меряешь? Это же деньги на ветер»

— Сейчас китайцы в этом смысле не заняли место русских?

— Я только что вернулась из Гонконга. Мне всегда казалось, что самые пошлые с точки зрения роскоши и люкса люди — это русские и арабы. На Неделях моды я, видимо, встречаю китайцев из индустрии с очень хорошим вкусом. В стиле минимализм. А тут вдруг зашла в местный ЦУМ, смотрю — какие-то очень странные пред­меты: в стразах, на огромной платформе, очень вульгарного вида ботинки с розовыми шипами. В России уже такого не продают.

— А есть какие-то азиатские красавицы, с которыми вы конкурируете за внимание международного глянца?

— Да мы ни с кем не конкурируем… Как это вообще все получилось? Я работала в журнале Harper’s Bazaar и стала выезжать на показы — вместе с Викой Газинской, которая уже была дизайнером, но по совместительству стилизовала для журнала L’Officiel. Потом присоединились Ульяна Сергеенко, Лена Перминова. А поскольку мы все выглядели относительно оригинально, но были очень разные — цвет волос, рост, стиль, — это привлекло внимание. Шикарная русская красавица Ульяна Сергеенко в павловопосадском платке в садах Тюильри. Вика Газинская со своей ни на кого не похожей, яркой и очень сильной эстетикой, геометричной стрижкой и черной ­помадой еще лет 8 назад, до того как даже Пэт МакГрат начала использовать этот макияж в своих работах. Высокая, худая, с завораживающим лицом Лена Перминова. И представьте нас всех, вдруг оказавшихся в одно время в одном ­месте. Народ и отреагировал. К тому же о России в смысле моды очень долго никто ничего не слышал. А что такое мода? Она живет сезонами. Каждые полгода нужна новая мода — новые люди, чтобы о них говорить, новые тренды, чтобы им следовать. Мы — просто как очередной тренд — оказались в нужное время в нужном месте. До нас из модной России на Западе знали только Алену Долецкую, Эвелину Хромченко, Шахри Амирханову — они были известны профессионалам, они выглядели стильно и нейтрально.

— Так нужно было выглядеть на фоне разбогатевших россиян с большими логотипами.

— Согласна.

— Кстати, стрит-фэшн с показов — тоже относительно новое явление. Раньше показы представляли собой фотографии с подиумов и знаменитостей в первом ряду.

— Тут свои звезды. Бывает, идет какой-нибудь редактор или стилист, его окружают плотным кольцом и очень агрессивно фотографируют. А мимо проходит Милла Йовович или Ванесса Паради — никакого внимания. Кто приходит на показ? Люди, которые делают моду. Если редактору понравится коллекция, он ее поставит на обложку. Байер закупит или не закупит вещи в свой магазин. Стилист оденет, допустим, Леди Гагу или Энн Хэтэуэй на премию «Оскар». От этих людей напрямую зависят продажи.

— Это власть.

— Конечно. Те же редакторы и стилисты — очень часто консультанты модных домов.

— Поэтому вы ходите на показы в вещах ­Вики Газинской?

— Обязательно. Мы русские, и если есть какое-то к нам внимание, надо его использовать и помогать молодым и талантливым дизайнерам, у которых нет рекламных бюджетов. Надел, например, пальто от никому не известного молодого дизайнера, пошел в нем на показы, встречи, презентации, где встречаешь людей из индустрии — от бай­еров Bergdorf Goodman, владелицы парижского Colette до той же Лесли Фримар, звездного стилиста. Если вещь красивая и качественная, на нее обязательно обратят внимание. Все эти люди находятся в поиске чего-то нового и непохожего на все остальное, чтобы привлечь своего читателя и покупателя. Так и работает.

— У вас есть осознание своей миссии за границей?

— Миссия — это очень громко сказано.

— Тут неизбежно следует вопрос про Pussy ­Riot, о которых вы негативно отзывались в интервью для Style.com. Вы же не можете не замечать, что они и на мир моды повлияли в том ­числе. На подиумах, например, появились ­балаклавы.

— Я не заметила никакого эстетического влияния. Единственное, чего они добились, — настроили Запад против России. Меня по крайней мере иностранцы спрашивали: «Как вы вообще там живете?» Опять получается, что медведи ходят по улицам.

— То есть в смысле создания имиджа России за рубежом Pussy Riot — ваши антиподы.

— Я стараюсь никогда никого не осуждать, но если бы девушки, молодые мамы, хотели что-то изменить в нашей стране к лучшему, можно было пойти волонтерами в детский дом, например.

— Мария Алехина как раз работала волонтером в детской больнице и была активистом-экологом.

— Ну и здорово.

— Видимо, она решила, что этого недостаточно и нужен радикальный жест.

— Но в итоге, к сожалению, был резонанс, скандал, много неприятностей… В стране ничего не изменилось, только Запад еще больше против нас настроили.

— Я заметила, что вы в инстаграме не выкладываете фотографии своего ребенка. Только со спины.

— Мода, одежда, аксессуары, то, что на виду, — это моя работа. А ребенок, как и муж, — личная жизнь, которую я стараюсь оберегать, поскольку для меня моя семья — самое дорогое. Его не видел никто, кроме самых близких. Считайте, что мой инстаграм — как глянцевый журнал, только в таком новом виртуальном пространстве.

— Я как раз хотела поговорить про глянцевые журналы, в которых вы начинали. Десять лет назад все девочки мечтали в них работать, а теперь, кажется, уже нет.

— Согласна с вами, об этом сегодня мечтают не так, как раньше.

— Почему же глянец до сих пор существует, сейчас, в эпоху интернета?

— Очень многие раньше были убеждены в том, что люкс может продавать только печать и дорогая бумага. В интернете — красота, техника, возможно, спортивная одежда. Дорогая одежда — ни-ког-да. Сейчас сознание людей перестраивается в сторону всемирной паутины. Что такое кибержурналистика? Быстро, по делу, чтобы читать в пробке или в метро…

— А вы ездите на метро?

— Да, когда Москва стоит, а я опаздываю на встречу.

— И как вам?

— У нас очень красивое метро. Но в час пик тяжело, конечно… Так вот, в XXI веке все с такой скоростью даже не бежит, а летит, что ждать выхода ежемесячного журнала… Кому нужна новая коллекция Céline через полтора месяца, когда ты ее увидел в интернете спустя полчаса после показа? Уже старо. Понимаете, в какой-то экономически благоприятный момент, как грибы после дождя, появилось очень много журналов. Так много просто не нужно. Безусловно, останутся такие, как Vogue, Harper’s Bazaar, потому что это красиво, это искусство, с дорогими моделями, фотографами, профессиональными стилистами, высокобюджетными съемками. Их останется немного.

— Сейчас в России появилось поколение, которое в отличие от нас с вами выросло в ситуации товарного изобилия и к вещам скорее равнодушно. Кто-то даже осознанно носит секонд-хенд, чтобы не подстегивать перепроизводство. Вы слышали об этом?

— Я смотрю на индустрию моды, на то, какими стремительными темпами она развивается… Если раньше было две коллекции в году, то сейчас это еще от-кутюр, и круиз, и какие-то коллаборации — машина, которая завелась и не может остановиться. У некоторых домов моды политика партии не позволяет выставлять одежду на распродажи, ее перерабатывают, как мусор… Производится такое колоссальное количество одежды, что иногда просто не понимаешь, кто это все потребляет. При этом, по последним данным, самые богатые люди планеты — не владельцы нефтяных компаний, а производители одежды для широких масс. Основатель компании Zara Амансио Ортега на 3-м месте в рейтинге Forbes. Выходит так, что сегодня человечество больше потребляет одежду, нежели топливо. Когда об этом думаешь, становится страшно.

Источник. 

P.S. : Не смогла удержаться, странное фото (первое) выбрано для главного в этой статье. Сумка Лего на переднем плане, Мирослава позади......ну Вы меня поняли).