Когда мне исполнялось 8 лет, я попросил у родителей в подарок духовой пистолет или восьми-миллиметровую камеру. Они ни за что не подарили бы мне пистолет. В первом классе мы ужасно боялись Зодиака (серийный убийца, орудовавший в Калифорнии в конце 60-х, о котором Финчер снял одноименный фильм — Esquire). Школьный автобус сопровождала машина шерифа. Я сказал отцу: «знаешь, наш автобус сопровождает полиция». «Тебе следует знать, — ответил он, — что Зодиак убил нескольких человек, и прислал письмо в Кроникл, в котором сообщил, что планирует прострелить шины школьного автобуса и убить всех детей.» Я подумал: «у тебя же машина, ты мог бы отвозить нас в школу? Ты же работаешь дома, тебе ничто не мешает.» Я был в ужасе: моих родителей не волновала моя жизнь. Всегда находятся люди, готовые передрать твои фильмы, поскольку сами ничего не могут выдумать. «Уау, Семь — это о разложении. Это приносит бабки». Я не хочу сказать, что снял шедевр, но я хотя бы не лишен вкуса. Мне хочется делать кино, которое бы действовало на зрителя так, как я задумывал. А не кино, на которое дрочили бы серийные убийцы. Не уверен, что кино должно развлекать. Мне интереснее кино, которое ранит. Я люблю «Челюсти» за то, что с 75 года не купаюсь в океане. Я уверен, что некоторые люди снимаются в кино, только чтобы получать в ресторанах столики получше. После тридцати пяти не остается правды. Только разные степени вранья. Я решил стать режиссером, посмотрев Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид. В нашем районе киноиндустрию никогда не воспринимали, как что-то недосягаемое. Чувак, живший через дом от нас и каждый день выходивший в халате за газетой, был Джорджем Лукасом. У меня много друзей вице-президентов и президентов киностудий, и все они не понимают простой вещи: мое имя будет на афише, а их — нет. Их мнение также ценно, как мнение любого другого зрителя. Продюсеры боятся продавать что-то новое. Им вечно хочется повторять: «не беспокойтесь, это все тот же биг мак со средней картошкой и ванильным коктейлем». Я приглашаю актеров на роли, нужные мне, а не на те, которые им бы хотелось сыграть. Иногда им сложно с этим смириться. У меня простые правила: приходи, выучив текст. Я не против дискуссий для чего это нужно или какова драматическая композиция сцены с тем, кто сделал домашнее задание. Но не с тем, кто просто мучается от похмелья. Это было бы неуважительно по отношению к другим. Никогда не инвестируйте своих денег в кино, если вы не Мел Гибсон. Не так уж часто выпадает возможность сделать что-нибудь вроде Бойцовского Клуба. Если бы все люди, позже купившие его на дивиди, пришли бы на него в первый уикенд, сейчас бы мы смотрели Бойцовский Клуб-2. После выхода фильма мне не говорили «только скажи, чего тебе хочется». Я ждал следующего предложения три года. Развлечение должно сопровождаться маленькой дозой медикаментов. Некоторые ходят в кино, чтобы им напомнили, что все в порядке. По мне это ложь. Все не в порядке. Я в ответе за то, как я заставляю зрителей себя чувствовать, и мне хочется, чтобы они чувствовали себя неуютно. Всякий, кто смотрит по сторонам, чтобы достичь гармонии, — идиот или серьезно болен. Воинственность помогает делать кино. Так же как боязнь провала и навязчивое желание всем нравиться. Но паранойя просто необходима. Достаточно обладать страстью и какой-нибудь сраной идеей, и люди не будут мешаться под ногами, потому что им нужно за кем-то следовать. Режиссура — это работа. Клевые мелочи, вроде придумывания кадров занимают один процент времени. Остальные 99% — это попытки собрать все вместе, когда всюду вокруг долбаный хаос, и чинить поломки приходится собственным дерьмом. Работа режиссера — сохранять убеждение, что результат стоит тех денег, крови и пота, которые на него потрачены. Киносъемки легче всего описать так: ты пишешь акварелью что-то, расположенное в трех кварталах от тебя, глядя через телескоп, сорок человек держат кисть и ты командуешь ими с помощью рации. Однажды я записался на летнюю киношколу в Беркли, со школьным товарищем. Там были люди, полные высоких чувств, и намерений изменить мир. До чего же тупые и говенные фильмы они снимали. В киношколах преподают те, кто не может снимать. Самосовершенствование — онанизм. Я в этом совершенно уверен. Я никогда не интересуюсь чужим мнением.