Пост сумбура и сумятицы.

Но одно большое-пребольшое признание в любви.

Я о ком?

О Маяковском.

It-man

Так в 1920-е называли щеголей, менявших дам как дорогие перчатки и дорогие перчатки — как дам.

Маяковский был истинным it-man.

Всегда сногсшибательный, всегда в необычных стильных образах.

И женщины были у его ног.

Нет на свете прекраснее одежды, 
чем бронза мускулов и свежесть кожи.

Он всегда был разный.

Хотите — 
буду от мяса бешеный  
— и, как небо, меняя тона — 
хотите — 
буду безукоризненно нежный, 
не мужчина, а — облако в штанах!

Однажды, в студеную зимнюю пору, Я из лесу вышел...

Родился 19 июля 1893 года в селе Багдати, Грузия, в семье лесничего. У Маяковского было 2 сестры, а 2 его брата умерли еще будучи детьми.

Володя Маяковский. 1900 год

Первое образование в биографии Маяковского было получено в гимназии города Кутаиси, куда он поступил в 1902 году.

найди маленького Маяковского

Русский советский поэт Владимир Владимирович Маяковский — гимназист, 1905 год

Был Маяковский не только поэтом. Сами сейчас убедитесь вы в этом!

Талант живописца у Маяковского проявился еще в семилетнем возрасте, во время учебы в кутаисской гимназии. Когда семья переехала в столицу, он поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества.

В.Маяковский — ученик Училища живописи, ваяния и зодчества. Москва. Фото Бергмана, 1911 год

 В 1911 - 1915 годах создал много работ - от смешных рисунков и шаржей до вполне профессиональных портретов. Писал пастелью, маслом, тушью, акварелью, углем, карандашом.

Владимир Маяковский — студент Московского училища живописи

К жирафам у поэта была особая любовь. В начале XX века целый ряд его рисунков получил название «Жирафья серия». Жираф - образ и самого Маяковского, так его называли друзья. А как иначе, если двухметровый поэт частенько появлялся на публике в желтой кофте с черными манжетами и воротником? 

Стильный оранжевый галстук

Это был его ответ бедности. В свои прекрасные семнадцать лет Маяковскому было нечего носить. Если нет денег, списывай все на эксцентричность.

Он ходил в странных блузах, опоясывался бечевой. Штаны с пузырями, волосы взъерошены . Но поэт в России больше, чем поэт.

Он придумал выход:  взял у сестры отрез желтой материи и повязал у ворота. Получился модный художественный бант, который тогда носила артистическая богема. 

и еще одно фото с Фридой

Розовая кофточка

Молодого поэта запомнили по яркой жёлтой кофте. Жёлтый как символ бунтарства и революции- она стала его визитной карточкой.

Мы говорим жёлтая кофта, подразумеваем — Маяковский. Мы говорим Маяковский, подразумеваем — жёлтый. 

Маяковский знал, что публике нужен скандал. Скандал — залог успеха. Поэт решил выступать со стихами непременно в ярких нарядах: будет скандал — будет успех. Известно, что материю для полосатой кофты он откопал в московском магазине Цинделя и что ее сшила мать, хотя и не понимала вкусов сына. Когда Маяковский выступал в этих балахонах, публика неистовствовала.

Я сошью себе чёрные штаны 
из бархата голоса моего. 
Жёлтую кофту из трёх аршин заката. 
По Невскому мира, по лощёным волосам его, 
профланирую шагом Дон-Жуана и фата. 

Женщины, любящие моё мясо, и эта 
девушка, смотрящая на меня, как на брата, 
закидайте улыбками меня, поэта, — 
я цветами нашью их мне на кофту фата!

А кто-то запомнит Маяковского, одетого в розовый муаровый пиджак с чёрными атласными отворотами, сшитый у лучшего портного, и чёрные брюки. Кому-то он запомнился с ручной белкой на плече, которую в театральном буфете поэт кормил печеньем и пирожным — большим лакомством в те годы. 

Белки нет- возьмите это

А как же я?- как бы говорит нам откормленная поэтом белочка

- Белки...Это хорошо, но вообще-то мне гораздо больше хотелось бы иметь собаку

Он не щадил чувств тогдашней публики.

А если сегодня мне, грубому гунну, 
кривляться перед вами не захочется — и вот 
я захохочу и радостно плюну, 
плюну в лицо вам 
я — бесценных слов транжир и мот.

Маяковский был  денди, который не боится яркого — легко носил самые сложные цвета, не гнушался оттенками женского белья (вот откуда пошли розовые рубашечки мальчиков поколения МБА).

К примеру, у него был муаровый смокинг — нежно-розовый, панталонного оттенка, с черными отворотами.  Поэт носил кумачовый пиджак, алый жилет с темно-красным цветочным узором, пестрые куртки и пестрые банты. 

Смотрите, люди, я Денди!

В самом начале поста я обещала вам сумубур?

Вот вам сумбур

Не знала, как втиснуть сюда этот рассказ, поэтому просто втискиваю.

Репин и Маяковский впервые встретились в 1915 году.

«Репин с огненной ненавистью относился к той группе художников, которую он называл «футурней».

«Футурня» со своей стороны уже года три поносила его. Поэтому, когда у меня стал бывать Маяковский, я испытывал немалую тревогу, предвидя его неизбежное столкновение с художником.

Маяковский был полон боевого задора. Репин тоже не остался бы в долгу. Но отвратить их свидание не было возможности: мы были ближайшими соседями Репина, и поэтому он бывал у нас особенно часто. И вот в одно из воскресений, когда Маяковский декламировал у меня на террасе отрывки из незаконченной поэмы, стукнула садовая калитка — и вдали показался Репин.

Он пришел неожиданно, с одной из своих дочерей.

Маяковский сердито умолк: он не любил, чтобы его прерывали. Пока Репин (помню, очень изящно одетый, в белоснежном отложном воротничке, стариковски красивый и благостный) с обычной своей преувеличенной вежливостью медлительно и чинно здоровался с каждым из нас, приговаривая при этом по-старинному имя-отчество каждого, Маяковский стоял в выжидательной позе, словно приготовившись к бою.

Вот они оба очень любезно, но сухо здороваются, и Репин, присев к столу, просит, чтобы Маяковский продолжал свое чтение.

Спутница Репина шепчет мне: «Лучше не надо». Она боится, что припадок гнева, вызванный чтением футуристических виршей, вредно отзовется на здоровье отца. … Маяковский начинает своего «Тринадцатого апостола» (так называлось тогда «Облако в штанах») с первой строки. На лице у него — вызов и боевая готовность. Его бас понемногу переходит в надрывный фальцет:

Это опять расстрелять мятежников 
грядет генерал Галифе! 

Пронзительным голосом выкрикивает он слово «опять». И славянское «грядет» произносит «грьядёт», отчего оно становится современным и действенным. Я жду от Репина грома и молнии, но вдруг он произносит влюбленно: 

— Браво, браво!   

И начинает глядеть на Маяковского с возрастающей нежностью. И после каждой строфы повторяет:   

— Вот так так! Вот так так! 

«Тринадцатый апостол» дочитан до последней строки. Репин просит: «Еще». Маяковский читает и «Кофту фата», и отрывки из трагедии, и свое любимое «Нате!»:  

Через час отсюда в чистый переулок 
Вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, 
А я вам открыл столько стихов шкатулок, 
Я, бесценных слов мот и транжир. 

Репин восхищается все жарче. «Темперамент! — кричит он. — Какой темперамент!» И, к недоумению многих присутствующих, сравнивает Маяковского с Гоголем, с Мусоргским… Маяковский обрадован, но не смущен. Он одним глотком выпивает стакан остывшего чаю и, кусая папиросу, победоносно глядит на сидящего тут же репортера «Биржевки», который незадолго до этого взирал на него свысока.

 А Репин все еще не в силах успокоиться и в конце концов говорит Маяковскому:

— Я хочу написать ваш портрет! Приходите ко мне в мастерскую.

Это было самое приятное, что мог сказать Репин любому из окружавших его. «Я напишу ваш портрет» — эта честь выпадала не многим. Репин в свое время наотрез отказался написать портрет Ф. М. Достоевского, о чем сам неоднократно вспоминал с сожалением...

...По Маяковскому он при первом же знакомстве сказал:

— Я напишу ваш портрет.

— А сколько вы мне за это дадите? — дерзко ответил ему Маяковский.

Эта дерзость понравилась Репину.

— Ладно, ладно, в цене мы сойдемся! — ответил он вполне миролюбиво и встал, чтоб уйти (уходил он всегда внезапно, отрывисто, без долгих прощаний, хотя входил церемонно и медленно).

Мы всей компанией (такой установился обычай) вызвались проводить его до дому. Он взял Маяковского дружески под руку, и всю дорогу они о чем-то беседовали. О чем, не знаю, так как шел далеко позади, вместе с остальными гостями.

На прощание Репин сказал Маяковскому:

— Уж вы на меня не сердитесь, но, честное слово, какой же вы, к чертям, футурист!..

Маяковский буркнул ему что-то сердитое, но через несколько дней, когда Репин пришел ко мне снова и увидел у меня рисунки Маяковского, он еще настойчивее высказал то же суждение:

 — Самый матерый реалист. От натуры ни на шаг, и… чертовски уловлен характер.

 У меня накопилась груда рисунков Владимира Владимировича. В те годы он рисовал без конца, свободно и легко — за обедом, за ужином, по три, по четыре рисунка — и сейчас же раздавал их окружающим.

 Когда Маяковский пришел к Репину в Пенаты, Репин снова расхвалил его рисунки и потом повторил свое:

— Я все же напишу ваш портрет!

— А я ваш, — отозвался Маяковский и быстро-быстро тут же, в мастерской, сделал с Репина несколько моментальных набросков, которые, несмотря на свой карикатурный характер, вызвали жаркое одобрение художника.

— Какое сходство!.. И какой (не сердитесь на меня) реализм!..».

А портрет Маяковского Репин так и не написал. Приготовил широкий холст у себя в мастерской, выбрал подходящие кисти и краски и все повторял Маяковскому, что хочет изобразить его «вдохновенные» волосы. В назначенный час Маяковский явился к нему (он был почти всегда пунктуален), но Репин, увидев его, вдруг вскрикнул страдальчески:

— Что вы наделали!.. о!

Оказалось, что Маяковский, идя на сеанс, нарочно зашел в парикмахерскую и обрил себе голову, чтобы и следа не осталось от тех «вдохновенных» волос, которые Репин считал наиболее характерной особенностью его творческой личности.

 — Я хотел изобразить вас народным трибуном, а вы…

 И вместо большого холста Репин взял маленький и стал неохотно писать безволосую голову, приговаривая:

 — Какая жалость! И что это вас угораздило!

 Маяковский утешал его:

 — Ничего, Илья Ефимович, вырастут!

 Всей своей биографией, всем своим творчеством он отрицал облик поэта как некоего жреца и пророка, «носителя тайны и веры», одним из признаков которого были «вдохновенные» волосы. Не желая, чтобы на репинском портрете его чертам было придано ненавистное ему выражение, он предпочел обезобразить себя, оголив до синевы свой череп.

Вот такой он был, товарищ Маяковский.

Быть может,  кто-то поднимет знамя из моих ослабевших рук и продолжит тему.

А в заключении вот еще немного поэта