11 ноября 1821 года в Москве родился знаменитый писатель Фёдор Достоевский.

Безобразная в своей скупости фраза.

Но что же есть  Достоевский?

«Достоевский дал мне больше, чем любой мыслитель.»

— Эйнштейн

«Морализирующая блевотина»

— Ленин

«Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски.»

— Чубайс

Что мы знаем о Достоевском?

Фёдор Михайлович Достоевский (бояр. Ѳёдоръ Михайловичъ Достоевскій) — искушённый препаратор темнейших закоулков человеческой души и смакователь пороков оной, безнадёжно распиаренный в этой стране и вне её (последнее — в масштабах, сравнимых, пожалуй, лишь с Толстым) как эталонный романист, адепт Истинного Православия, светоч Духовности™ и апологет русского менталитета.

В особо клинических случаях духовно богатые заграничные товарищи учат русский язык специально для чтения сабжа в оригинале. Иногда не учат.

Основатель движения почвенников, стремящихся в некотором роде к компромиссу между западниками и славянофилами — разумеется, ближе ко вторым. Совесть нации, эпилептик со стажем, заслуженный игроман России, умеренный антисемит и просто хороший человек.

Из Лукмора

Какой был Федор Михайлович?

«Не скрою, мне страстно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель будет смущен приведенными доводами.»

— Набоков

"… важно свидетельство Достоевского — … единственного психолога, у которого я мог кое-чему поучиться: он принадлежит к самым счастливым случаям моей жизни, даже ещё более, чем открытие Стендаля.»

— Ницше, «Сумерки идолов»

«Гениальность Достоевского неоспорима, по силе изобразительности его талант равен, может быть, только Шекспиру. Но как личность, как «судью мира и людей» его очень легко представить в роли средневекового инквизитора … Достоевский — гений, но это злой гений наш. Он изумительно глубоко почувствовал, понял и изобразил две болезни, воспитанные в русском человеке его уродливой историей, тяжкой и обидной жизнью: садическую жестокость во всем разочарованного нигилиста и — противоположность ее — мазохизм существа, способного наслаждаться своим страданием, не без злорадства, однако, рисуясь им пред всеми и пред самим собою.»

— Горький

Что мы должны знать о нем?

Вклад писателя в русскую и не только культуру столь же противоречив, сколь и огромен. Но.

Его писательский авторитет признан Эйнштейном и Ницше, Джойсом и Хемингуэем; Вирджиния Вульф выше ставит разве что прозу Шекспира.  

Ф. Ницше, О. Уайльд, А. Стриндберг, К. Гам-су н, С. Надсон, Т. Майн, А. Жид, М. Баррес, Э. Род, Р. Стивенсон, А. Ренье, Ш. Филипп, Ален-Фурнье, М. Пруст, Ж. Дюамель, А. Сюарес, Ж. Ривьер, Ф. Маринетти, Г. Д'Аннуцио, А. Капуана, Г. Деледда, М. Швоб, Г. Гауптман, Я. Вассерман, Ф. Верфель, Р. Тагор, Б. Келлерман, А. Мальро, Ж. Бернанос, А. Сальмон, Ж. Ромен, Ф. и К. Мориаки, Ж. П. Сартр, А. Камю, С. Цвейг, Г. Фал лада, Д. Конрад, Г. Белль, М. Брод, Г. Мейринк, Г. Гессе, Б. Франк, Л. Франк, Б. Брехт, 3. Носсак, 3. Ленц, Ш. Франко, Дж. Селлинджер, Р. Роллан, X. Борхес, X. Кортасар, Р. М. Рильке, X. Додерер, И. Бахман, Н. Саррот, Р. Акутагава, К. Оэ, У. Фолкнер, Дж. Джойс, Л. Пиранделло, В. Газенклевер, Г. Герман, Ж. Ануй, А. Миллер - называли его своим учителем.

Почти каждый из романов Федора Михайловича породил кучу экранизаций и театральных инсценировок, а также оперы, спектакли и неисчислимые статьи разнообразных авторов  планеты Земля с попытками анализа, дифирамб и критики различной степени успешности.

Цитаты:

-Мир спасёт красота.

-Умная жена и ревнивая жена — два предмета разные.

-Юмор есть остроумие глубокого чувства.

-К сожалению, правда почти всегда бывает не остроумна.

-Ограниченному обыкновенному человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний.

-Ставрогин если верует, то не верует, что он верует, а если не верует, то не верует, что он не верует.

-Если кто погубит Россию, то это будут не коммунисты, не анархисты, а проклятые либералы.

-Хозяин земли Русской — есть один лишь русский (великорус, малорус, белорус — это всё одно) — и так будет навсегда.

-Тайное сознание могущества нестерпимо приятнее явного господства.

-В наш век в России не знаешь, кого уважать.

-Говорят, сытый голодного не разумеет; а я, Ваня, прибавлю, что и голодный голодного не всегда поймет.

-Меа culpa, mea culpa, как говорит Римская папа… то-есть: он Римский папа, а я его называю: «Римская папа».

-Пойми меня: может быть, тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы убийства. Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…

-… нет бессмертия души, так нет и добродетели, значит, все позволено.

И моя любимая

-Самая большая надежда России это ее женщины, они станут незаменимы в трудные минуты испытаний.

Юмор Достоевского

Троллинг барчука КО-style пера ФМ

— Что везешь? — Дрова. — Как дрова, дурак, это сено. — Коль сам знаешь, так чего спрашиваешь? — Как ты смеешь так отвечать! Чей ты? — Женин, батюшка. — Дурак! Я говорю, чей ты? Кто у вас старше, кто всех больше? — Никита длинный всех больше, батюшка, вытянулся. — Дурак! Я спрашиваю, кто старший, кого вы боитесь? — А у соседа Михайлы сучка есть, презлющая! Без палки никто не ходи.

«Скверный анекдот»

Эти мечты, конечно, были очень приятны, но неприятно было то, что среди всех этих розовых надежд Иван Ильич вдруг открыл в себе еще одну неожиданную способность: именно плеваться. По крайней мере слюна вдруг начала выскакивать из его рта совершенно помимо его воли. Заметил он это на Акиме Петровиче, которому забрызгал щеку и который сидел, не смея сейчас же утереться из почтительности. Иван Ильич взял салфетку и вдруг сам утер его. Но это тотчас же показалось ему самому до того нелепым, до того вне всего здравого, что он замолчал и начал удивляться. Аким Петрович хоть и выпил, но все-таки сидел как обваренный.

«Игрок"

Но на пятом разе бабушка совсем соскучилась. — Брось этот пакостный зеришко к черту. На, ставь все четыре тысячи гульденов на красную, — приказала она. — Бабушка! много будет; ну как не выйдет красная, — умолял я; но бабушка чуть меня не прибила. (А впрочем, она так толкалась, что почти, можно сказать, и дралась). Нечего было делать, я поставил на красную все четыре тысячи гульденов, выигранные давеча. Колесо завертелось. Бабушка сидела спокойно и гордо выпрямившись, не сомневаясь в непременном выигрыше. — Zéro, — возгласил крупер. Сначала бабушка не поняла, но когда увидела, что крупер загреб ее четыре тысячи гульденов, вместе со всем, что стояло на столе, и узнала, что zéro, который так долго не выходил и на котором мы проставили почти двести фридрихсдоров, выскочил, как нарочно, тогда, когда бабушка только что его обругала и бросила, то ахнула и на всю залу сплеснула руками. Кругом даже засмеялись. — Батюшки! Он тут-то проклятый и выскочил! — вопила бабушка, — ведь эдакой, эдакой окаянный! Это ты! Это всё ты! — свирепо накинулась на меня, толкаясь. — Это ты меня отговорил. — Бабушка, я вам дело говорил, как могу отвечать я за все шансы? — Я-те дам шансы! — шептала она грозно, — пошел вон от меня. — Прощайте, бабушка, — повернулся я уходить.

Я люблю Достоевского.

А вы?