Все мы знаем, про Галину Павловну, про ее характер, про ее карьеру, про мужа, про ее книгу  "Галина", она обо всем, как нам казалось говорила и рассказывала открыто! Но на самом деле, она говорила, только то, что ей было выгодно. Не очерняя себя, но обливая грязью своих коллег. Об этом знал весь музыкальный мир и Большой театр в частности. Поэтому ее коллеги по театру и не любили и это мягко говоря! Но величие ее от этого, конечно не меркнет!

Перевожу статью из испанской газеты "Ельмундо"

Россияне знают, что голоса таких оперных звезд 1950-60-х годов, как Галина Вишневская, достигали последнего ряда. Однако мало кто знал, как нелегко давалась им слава. Облокотившись на фортепьяно, Валентина Левко (родилась в Москве в 1926 году, контральто) вспоминает те годы с восхищением и ненавистью. Она - ровесница Вишневской. Обе певицы своим талантом способствовали укреплению величия СССР и умели держать язык за зубами, «особенно, когда выступали за границей», вспоминает Левко.
Галина Вишневская сыграла на сцене Большого театра 30 различных ролей и, к великому сожалению, еще одну за кулисами: время от времени она работала на КГБ. Недостаточно было блестяще исполнять арии из опер Верди или Чайковского. Галина Вишневская пользовалась благосклонностью режима, использовавшего ее в своих целях. Но потом впала в немилость, и ей было указано на дверь. Сначала ее имя исчезло из сообщений о культурной жизни, а потом ее лишили советского гражданства, когда она была на гастролях за рубежом.
В 1978, в самый что ни на есть брежневский застой, Вишневская и ее муж Мстислав Ростропович придерживались либеральных взглядов, вступавших в противоречие с официальной идеологией. Кроме того, они осмеливались поддерживать отношения с писателем-диссидентом Александром Солженицыным. Ростропович и Вишневская не могли вернуться на родину вплоть до 1990 года. К тому времени СССР уже находился в состоянии распада, а музыкальная карьера Вишневской закончилась. Но ее имя вновь стало упоминаться в прессе благодаря Горбачеву.
Ее жизнь – это еще одна история запоздалой реабилитации. В СССР культурная смерть наступала медленно, но неумолимо, хотя в оперных кругах до трагической развязки дело доходило редко. «Могло случиться так, что твое имя переставало появляться на афишах и газетных полосах. Так обычно все начиналось», - рассказывает Лариса Лувьенко, преподаватель пения, дебютировавшая в те годы.
В качестве примера она приводит случай, произошедший с композитором Дмитрием Шостаковичем, который сначала добился успеха, а затем был обвинен в формализме. В 1936 году Сталин пошел на его оперу «Леди Макбет Мценского уезда», но не досидел до четвертого акта. Через два дня газета «Правда» поместила передовую статью, где говорилось о том, что его музыка - настоящая какофония. Гений должен был исправиться.
Другим повезло больше, и партийная верхушка их не заметила. «Я была счастлива, у меня сложилась отличная карьера, и это при том, что я даже не была членом КПСС. Конечно, членство в партии было большим плюсом, но я не могу жаловаться», - говорит Валентина Левко.

В СССР, вспоминает она, деньги не имели большого значения. Но на мировых сценах доллары лились на них дождем в виде контрактов, которые они подписывали или отвергали в соответствии с указаниями, которые давала организация, обеспечивавшая их гастроли. Социалистический строй был хозяином ее голоса и всего, что она получит за свои гастроли.

После успешных выступлений Валентина Левко возвращалась в СССР на борту самолета, пересекавшего Атлантику. Она дремала в кресле, прижимая к себе сумочку. «Мне могли заплатить 2 тысячи долларов, но я отдавала все до последнего сразу же по прибытии в Москву. Все деньги я везла с собой, но оставить себе ничего не могла», - вспоминает Валентина Николаевна, возглавляющая в настоящее время центр обучения пению в российской столице. Когда на следующее утро она просыпалась в своей московской квартире, которую оплачивало государство, то 2 тысячи долларов превращались для нее в 200 рублей (зарплата солистов Большого того времени). «Я пела почти на всех континентах, заработала много денег, и до сих пор не знаю, куда они подевались», - пояснят она с нотками обиды. Конечно, были другие времена: обучение пению было бесплатным, для всех существовали равные возможности, и, «что бы там ни говорили, государство не вмешивалось в нашу жизнь, за исключением таких случаев, как с Галиной Вишневской».

Немногие оперные дивы той поры, которые еще живы, знают, что такое петь с температурой или воспалением горла. Галина Вишневская унесла с собой в могилу некоторые тайны тех лет, в частности, как представители советской партийной верхушки отдыхали в театральных ложах, слушая великолепные оперные голоса. А о других случаях она была вынуждена рассказывать агентам КГБ, которые заставляли ее приходить на совещания в гостиницу «Метрополь».
Там, в одном из салонов на третьем этаже, совсем недалеко от Красной площади, были составлены десятки докладных записок о слухах, которые такие же певицы, как она, собирали в Большом. Были и более грязные случаи, причем не обязательно связанные с той порой, когда она жила в коммуналке со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В своих воспоминаниях она рассказывает о том, как за ней пытался ухаживать председатель Совета Министров СССР Николай Булганин, хотевший сделать ее своей любовницей. В обмен за это он обещал улучшить ее жизненные условия. Ростропович, которому пришлось вынести это унижение, был категорически против.
Вишневская была стойкой женщиной. Она сумела побороть туберкулез, несмотря на то, что отказалась от прописанного врачами лечения, потому что оно могло погубить ее дивный голос. Она пережила блокаду Ленинграда и избежала сталинских чисток. Свою красивую и звучную фамилию она получила от своего первого мужа: моряка, который был не прочь выпить.
Мужем Валентины Левко был работник авиационно-космической отрасли, так что ее жизнь прошла между кипением страстей в Большом театре и космическим соперничеством с США. «Однажды муж принес домой скафандр, в котором Юрий Гагарин должен был отправиться в свой первый космический полет. Я потрогала его, он был какой-то волшебный», - вспоминает она.
Оперные дивы тех лет вспоминают о прошлом по-разному, но ностальгия всегда преобладает.

___________________________________________________

Евгений Нестеренко. «Записки русского баса». Галина Вишневская, самозваная примадонна     Вскоре после премьеры «Руслана и Людмилы» Покровский сказал мне:

– Евгений Евгеньевич, мне кажется, что вам хорошо было бы сделать роль Ланчотто Малатесты.  Я возобновляю «Франческу да Римини».

Я очень ценю творческое достижение Марка Фридриховича Эрмлера, который великолепно дирижировал «Франческой да Римини». Алексей Масленников исполнил роль Паоло, в роли Франчески была Галина Вишневская.  В 1975 году «Мелодия» записала эту оперу, но уже с Маквалой Касрашвили и Владимиром Атлантовым, которые, конечно, были лучшими исполнителями партий Франчески и Паоло. Маквала была очень красива на сцене в гриме и очень убедительна актёрски, и мой Ланчотто каждый раз влюблялся в неё. Дивный же голос Касрашвили и её чуткое постижение столь сложного образа делали её лучшей исполнительницей этой роли. Она была изумительной партнёршей. Кроме того, Касрашвили репетировала больше, чем Вишневская.

С Галиной Павловной, которая называла себя примадонной Большого театра,  я уже несколько раз  встречался в операх текущего репертуара, и вот теперь совместное участие в новой постановке. Должен сказать, что работа с ней была малоприятной. Однако это скрашивалось некоторыми комичными происшествиями.

Например, однажды после   спектакля «Евгений Онегин» в коридоре «мужской стороны», за сценой неожиданно появилась Галина Павловна – видимо, кто-то был ей нужен. В баритоновой комнате был включён магнитофон, которым был записан сегодняшний спектакль, как раз «Письмо Татьяны». Вишневская остановилась и на хорошей опоре возмущённо выкрикнула:

– Кто это так фальшиво поёт?!

– М…м-м-м… Это вы, Галина Павловна, мы записали по театральной радиотрансляции.

Пауза.

– Плохой магнитофон!  – И «примадонна» быстрыми шагами уходит по коридору.

При всей работоспособности и актёрской   одарённости она не могла сыграть женскую нежность, ласку, чистоту, доброту, восторг, наивность: всегда и во всём лезли наружу её основные человеческие качества: злоба и надменность. Поэтому для меня она никогда не была ни Татьяной, ни Марфой в «Царской невесте»,  ни Франческой. Она роскошно одевалась, лицо и руки всегда были ухожены, можно сказать, что она была красивой женщиной – некоторые виды змей тоже красивы. Но её художественная индивидуальность подходила только для таких ролей, как Катарина в «Укрощении строптивой», Катерина в «Леди Макбет Мценского уезда», Полина в «Игроке» Прокофьева, да ещё для леди Макбет в  опере Верди «Макбет» –  если бы голоса и техники хватило.

Но в целом, несомненно, Г.П. Вишневская была по-своему яркой личностью и оставила след в истории Большого театра. Наследила, так сказать…

Сезон 1973-1974 годов ознаменовался крайне неприятным и, я бы сказал, ненормальным событием, известным многим в изложении Г.П. Вишневской в её книге «Галина», где много злобы, но мало правды.

Скандал, в который оказался втянут и я, возник по конкретному случаю.  В марте 1974 года В.А. Атлантов и Т.А. Милашкина  на «Мелодии» начали запись «Тоски». В 1971 году я присутствовал на генеральной репетиции этого спектакля и он  мне очень понравился. Главную партию пела Вишневская, а во втором составе была Милашкина.  Когда Владимир Атлантов решил записать оперу, он, естественно, пожелал, чтобы его партнёршей была Тамара Милашкина. Во-первых, она была певицей более высокого класса, чем Галина Павловна, а во-вторых, она была его женой.  По словам Владимира Андреевича, Вишневская, узнав об этой работе, явилась к В.И. Пахомову, директору фирмы «Мелодия», и потребовала, чтобы с оркестром ГАБТа начали параллельно записывать «Тоску» с ней и З.Л. Соткилавой под управлением М.Л. Ростроповича. На следующий день оркестр, уже уставший после утреннего сеанса с Ростроповичем, не мог в полную силу работать с Атлантовым и Милашкиной: другой дирижёр, другие темпы, нюансы. Посыпались шуточки, едкие замечания, на которые так горазды оркестранты. В итоге сеанс был практически сорван. Володя просил меня помочь ему в этой трудной обстановке. Мы тогда дружили, и отказать своему однокашнику и коллеге я не мог, тем более, что прекрасно знал Галину Павловну, стиль её существования в театре, живо представлял всю ситуацию, в которую попали первый тенор и первое сопрано Большого театра.  Я согласился помочь. Да и лично я был сыт по горло постоянным вызывающим поведением Вишневской. Её очередная выходка, о которой мне рассказал Атлантов, не имела прецедентов и далеко выходила за рамки театральных приличий.

В своей неадекватной книге Вишневская называет другую дату встречи и не всех присутствовавших в кабинете Фурцевой. Не знаю. Память ли её подвела или в этом был какой-то расчёт, но тем не менее это не так. Кстати, самозваная «примадонна» впервые называет меня по имени и фамилии именно в своей книге. До этого для неё я был просто «тем, кто приехал из Ленинграда».

Так вот, 27 марта 1974 года в кабинете у министра культуры СССР Е.А. Фурцевой присутствовали В.А. Атлантов, Т.А. Милашкина, И.К. Архипова, Е.В. Образцова, Ю.А. Мазурок, Е.Е. Нестеренко и главный дирижёр Большого театра Ю.И. Симонов. Екатерина Алексеевна выслушала жалобу и просьбу Атлантова и Милашкиной. При нас она позвонила В.И. Пахомову и в очень жёсткой форме поинтересовалась, как но мог допустить такую глупость, как запись двух версий одной и той же оперы одновременно с одним и тем же оркестром. Приказала ему закончить первую версию «Тоски» с Атлантовым и Милашкиной  и только потом начинать запись второго варианта.

После этого мы задержались на час, обсуждая разного рода вопросы. Атлантов, в частности, выразил своё неудовольствие репертуарной политикой Б.А. Покровского, которого он, кстати говоря, и призвал на должность главного режиссёра Большого театра, подписав в 1971 году коллективное письмо вместе с некоторыми солистами по инициативе Вишневской. У меня лично никаких претензий к Покровскому не было. Я пришёл только для того, чтобы поддержать моих друзей в вопросе записи «Тоски».

Конечно, всё происшедшее было из ряда вон выходящим. Как я понимаю, Фурцева связалась с Петром Ниловичем Демичевым, который тогда был кандидатом в члены политбюро и секретарём ЦК по идеологии. В этот же день вся ситуация стала известна Вишневской и Ростроповичу, с их стороны начались какие-то действия и ближе к вечеру мы были приглашены на беседу к Демичеву. Он принял нас в своём кабинете в Центральном Комитете партии, выслушал и счёл справедливыми требования Атлантова и Милашкиной. На этом вопрос был закрыт.

Но шум, который был поднят в театре клевретами Вишневской, был просто невообразимым. На меня вылили ушат грязи, работать нормально стало невозможно. Однако если бы всё это повторилось сегодня, я точно так же поддержал бы своих коллег.

Все знали, что у Ростроповича были в то время очень напряжённые отношения с властью.  Его не приглашали дирижировать в Большом театре, он ввязался в постановку «Летучей мыши» в театре оперетты, но незадолго до премьеры от его услуг отказались. Вероятно, знаменитый музыкант планомерно создавал конфликтную ситуацию.  Многие уже давно заметили, что Ростропович и его жена всё время играли на столкновениях с властями, привлекая к себе  внимание Запада. Расчёт звёздной пары был очевиден…

С Борисом Александровичем Покровским мы вскоре объяснились в Нью-Йорке, на гастролях в Метрополитен-опера, и оставались в дружеских отношениях до конца его жизни. То, что написала в своей книге Вишневская, остаётся на её совести. Отмечу ещё один факт: во время моего разговора с  Покровским на сцене Большого театра после генеральной репетиции «Игрока» около нас никого не было, а Вишневская сочинила диалог на полстраницы. Остаётся только поражаться буйству её фантазии, когда она клевещет на артистов, тогда уже профессионально превосходивших её по всем параметрам.

Галина Павловна пишет  в своих «мемуарах», что в ГАБТе у неё проблем никогда не было. Так ли всё было хорошо? Интриговала, выживала талантливых соперниц из театра. Назначила М.И. Чулаки директором на второй срок, действуя через ЦК КПСС. Потом ей потребовался Б.А. Покровский. Это легко понять: кто ещё мог «натаскать» её на репетициях так, чтобы она со своим ситцевым и фальшивым голосом  производила впечатление хорошей артистки? Она организует письмо всё в те же высшие инстанции – ставят главным Покровского, а прежнего главного режиссёра И.М. Туманова снимают с работы, сняв заодно и М.И. Чулаки, уже успевшего прекрасно сработаться с коллективом. Всё и всегда сходило ей с рук, но вдруг ей сказали: «Нет!» Фальшь в пении, фальшь и злоба в жизни, и всё для того, чтобы больше хапать, топить вокруг себя как можно больше артистов, заставлять считать себя уникальной, выдающейся, несравненной «примадонной».

Тем временем Ростропович и Вишневская развивали свою деятельность. Хотя, как я уже писал, с их стороны началисьспланированные действия  по раздуванию конфликта с правительством СССР, в то же время их ближайшим другом был, например, министр  внутренних дел генерал армии Щёлоков. Это знали многие, об этом же пишет в своей книге Вишневская. Позднее, уже после отъезда Ростроповича и Вишневской за границу (но до написания «примадонной» её книги), Щёлоков был уличён в злостных преступлениях, его привлекли к уголовной ответственности, а затем он застрелился.

Очень трогательно рассказывает «примадонна» в своей книге, как их милицейский друг сообщал им о каждом шаге группы ведущих солистов Большого театра – оказывается, за нами вели слежку агенты министерства внутренних дел. Прямо от кабинета Фурцевой!

Такими были у Ростроповича и Вишневской друзья во власти. Вообще их связи в верхах были очень обширными. Это все знали и все чувствовали.

Вскоре Вишневская и Ростропович обратились  в правительство с просьбой дать им два года «погастролировать» за границей. Конечно, в этом был свой замысел. Очевидно, они рассчитывали, что им не разрешат выехать, и тогда они развернутся «в мировом масштабе». Но неожиданно для них им сказали: «Пожалуйста!»

Я помню, что их  отъезд комментировала вся музыкальная и театральная Москва. Ростропович и Вишневская уехали вызывающе, непорядочно и нехорошо. Советская пресса перепечатала несколько интервью, которые они сразу же дали западным журналистам. Уже тогда всё было ясно. Через два года они не выразили желания вернуться. Через три года им напомнили, что пора бы вернуться. Через четыре года напомнили ещё раз. Они не возвращались. И тогда правительство  поставило вопрос о лишении их гражданства  (от редакции: задумались ли, от чего меньше вреда – от   продолжения «гастролей» или от всемирного скандала, которого вожделенно ждали зарубежные коллеги КГБ?)  

Такова была эта история. Сейчас всюду можно прочитать, что их изгнали из СССР. Их не изгоняли. Нет. Они попросили гастроли – им дали гастроли. Они попросили два года – их ждали четыре. А то, что они не вернулись… Конечно, на западе им было более выгодно жить. Галина Павловна поначалу записала оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», но стать востребованной на мировой оперной сцене так и не смогла. В жёстком мире западной конкуренции все её попытки выдвинуться в число по-настоящему значительных оперных артистов  были заведомо обречены на провал – не тот класс. А вот Мстислав Леопольдович Ростропович, будучи действительно большим музыкантом, реализовался на западе очень полно.

В начале мая 1977 года в Стокгольме я шёл по улице и вдруг вижу: по другой её стороне навстречу мне идёт Ростропович. Я сделал вид, что не замечаю его, но он перешёл на мою сторону, остановился и спросил:

– Женя, я всё-таки не понимаю, почему вы это сделали. Я понимаю других, они давно работают в театре, у них свои счёты, а у вас тогда это был лишь третий сезон.

– Я только хотел помочь своим друзьям закончить работу, которую они давно запланировали и уже начали. Кстати, они великолепно записали «Тоску».

– М-м-да. А вы знаете, что Галину Павловну приглашают преподавать в Московской консерватории и стать заведующей кафедрой сольного пения?

– Очень интересно было это узнать. Кстати, я уже два года заведую этой кафедрой.

– Что вы говорите?..

На этом разговор закончился, и каждый пошёл своей дорогой.

Когда по миру на разных языках разошлась книга Вишневской «Галина», какая-то венская бульварная газетёнка напечатала заметку, где фигурировал и я. Я тогда имел много спектаклей в венской «Штаатсопер», и моё имя было у всех на слуху. В этой заметке была приведена цитата с грязной и злобной ложью обо мне. Один знакомый австриец дал мне эту газетёнку.

– Но это же клевета! – возмутился я. – Я подам на неё в суд.

– А у тебя есть столько денег, сколько у Ростроповича?

– Нет, конечно.

– Тогда молчи.

Сейчас я не считаю нужным молчать. Я изложил факты, которые хорошо знаю.
_______________________________________________________________    

Елена Образцова 

   

— Сейчас все читают книгу Галины Вишневской «Галина», там есть нелестные строки о вас. Вам никогда не хотелось возразить ей? 
— До сих пор я не давала интервью по этому поводу ни здесь, ни за рубежом. И что же? Галина Павловна уже и по телевидению обличает своих бывших коллег. Тут любому терпению придет конец. Вы обратили внимание, как написана эта книга? Как автор говорит о людях, с которыми жила многие годы и которые не были ей врагами? Зачем нужно было вспоминать о том, как Архипова сбилась в «Пиковой даме» и спела дуэт Лизы и Полины в унисон с сопрано? Архипова поет уже 40 лет, и поет прекрасно и правильно, а случиться такое может с каждым. Мы все живые люди. Почему же Вишневская не вспомнила, как на гастролях в Милане весь конец акта в сцене Графини за нее пропел Зураб Анджапаридзе (это к слову!). 
— А разве вам, молодой певице, не помогала Вишневская? 
— Вишневская написала, что у меня в молодости «качался» голос, и что она мне за неделю его успокоила. Слава богу, этого не читала мой педагог, покойная теперь профессор А. А. Григорьева. У меня было много недостатков: я не умела брать высокие ноты, не могла удерживать тесситуру, были не сглажены регистры, но «качки» голоса не было никогда. И потом, профессионалу понятно, что такой недостаток, как «качка» голоса, к сожалению, за неделю устранить невозможно. Если бы Вишневская действительно обладала этим секретом, к ней стояла бы очередь бесконечная! Истины ради должна сказать, что Вишневская помогла мне сделать партию Марины Мнишек. Я благодарна ей до сих пор за участие в моей судьбе, но… Притча о подаренном мне платье тоже обошла земной шар и очень мне напомнила персонаж из повести М. Горького «В людях». Хозяйка, у которой работал в услужении Алексей Пешков, то и дело попрекала:"Я твоей матери шелковую тальму подарила", на что тот, выйдя из себя, наконец сказал: «Что же мне за ту тальму шкуру снять с себя для вас?». 
— А письмо интеллигенции с осуждением творчества Солженицына вы подписывали? 
— Этот случай я хорошо помню. Меня вызвал Чулаки, бывший директор Большого, и сказал: «Лена, ты должна подписать со всеми ведущими артистами оперы письмо, осуждающее творчество Солженицына». Я тогда это письмо не подписала, сказав, что не читала его книг. Я запомнила этот случай, потому что это был мой первый социальный протест и моя первая победа над собой. Я помню, как дома рассказывала домашним о своем «героическом» в то время поступке. Но на второй день вышла газета, и среди прочих в списке была моя фамилия. Что было делать? Писать опровержение, возмущаться? Все равно бы не напечатали. 
— А по поводу «культпохода» в Министерство культуры? 
— Теперь о походе молодых и совсем не бесталанных артистов Большого театра к Демичеву. В ГАБТе была постановка «Тоски». Премьеру пела Вишневская, и пела, кстати, прекрасно. В то время это было событие. Тогда же молодым артистам Милашкиной и Атлантову предложили записать пластинку «Тоски». Они начали писать диск. Но уже на второй день к вечеру Ростропович и Вишневская организовали свою запись. Это было неожиданностью для всех, и главное, было ясно желание перебить запись молодых. Мы пошли к министру с просьбой перенести запись пластинки Вишневской на более поздний срок, речь ни о чем другом не шла. И уж, конечно, ни о каком нашем участии в отлучении Вишневской от родины не может быть и речи! Всем абсолютно понятно, что от нас ничего не зависело… Правда, Вишневская перед моей премьерой «Кармен» в Вене дала интервью, где назвала меня и Мазурока агентами КГБ… Пусть это будет на ее совести, хотя христианке это не к лицу. 
— На Западе среди артистов нет таких страстей? Или там больше простора, никто никого не толкает локтями… 
— Толкают всегда и везде, но так открыто своей неприязни не высказывают. 
(Независимая газета. 1992. 14 мая)

_____________________________________________________

Ирина Архипова

Владислав Пьявко (муж и солист Большого) работал над ролью Хозе в «Кармен». И вот тут-то разразился скандал, который вспоминают по сей день. Более того, своеобразную интерпретацию того, что произошло, мне довелось услышать в далеком Буэнос-Айресе, где я была первой советской певицей, выступающей в театре «Колон». Отголоски скандала докатились и через океан. Я слышала столько домыслов и столько версий, что, наверное, уже пора внести сюда некоторую ясность.

Владислав уже начал со мной готовить Хозе, и я даже передала ему некоторые мизансцены. А в это время Галина Вишневская тоже надумала петь Кармен. Разумеется, партнером она видела Владислава. Предполагалось, что состоится новая постановка этой оперы, Ростропович будет дирижировать, а ставить - Покровский. Естественно, возник вопрос: а что делать с Архиповой, куда ее девать? Значит, будет два состава: один - Вишневская, другой - Архипова. В разных редакциях это будет интересно и все такое прочее. Я долго думала и поняла, что не должна участвовать в этой постановке. Я очень хорошо знала, что Вишневская и Ростропович намного лучше меня умеют делать то, что на современном языке называется рекламой. Я же никогда в жизни этим не занималась. Кармен - партия, которая принесла мне уважение, признание, сделала имя. Чтобы это было зачеркнуто прессой, телевидением? Сталкиваться лбами с Галиной? Я подошла в репертуарной части к Покровскому и сказала:

- Борис Александрович, я петь Кармен в новой постановке не буду!

- Почему не будете?

- Вы же знаете своих друзей, - сказала я ему честно. - Будет абсолютная помпа. Зачем мне все это нужно?

- Невозможно, - ответил Покровский. - Тогда эта постановка не имеет смысла...

Мне предстояло петь с Владиславом его первый спектакль «Кармен» на сцене Кремлевского Дворца съездов. Он спел оркестровую репетицию, и специальная комиссия должна была решить, давать ли ему спектакль. Комиссию возглавляла Галина, поскольку она была председателем цехкома оперы. И вот грянул фантастический скандал. Галина требовала, чтобы Владиславу ни в коем случае не разрешали сейчас петь. Вот будет новая постановка (с ее участием. - Ред.), тогда он и войдет в состав. Я же считала, что ему необходимо сделать эту партию, тогда легче будет ориентироваться, ведь Ростропович очень требователен. Галина не хотела категорически - только в новой постановке. И все! Думаю, здесь примешивалась в какой-то степени ревность. На самом заседании меня не было. Ко мне подошел Хайкин и сказал, что заседание решило: Владиславу выходить в «Кармен» не нужно. Естественно, я возмутилась и хотела высказать свое мнение. Галина уже ушла с того заседания. Все происходило наверху, на шестом этаже театра. Я подошла к лифту. Галина еще не успела уехать - лифты у нас ходят медленно. Я говорю:

- Галя, почему ты себя так ведешь? - Мы, как подруги, разговаривали, естественно, на «ты».

Вдруг она встала в позу:

- Как вы смеете со мной так разговаривать?

Только масла в огонь подлила, конечно. Я вспыхнула и выразилась достаточно крепко. Потом Василий Феодосьевич Кухарский, заместитель министра культуры, мне сказал:

- Да ты же ее матом послала!

Я никогда не ругаюсь матом, не умею даже. Просто то, что я сказала, прозвучало интонационно очень убедительно. А так ничего особенного.

Потом меня вызвали на партсобрание, потому что Галина, как в анекдоте, написала заявление в партком. От меня требовали, чтобы я извинилась. А я сказала:

- За форму я извиниться могу, а за содержание - не буду. Она неправильно себя ведет.

Этим заседанием парткома и закончился один из самых грандиозных скандалов.

Подпишитесь на наш
Блоги

О Галине Вишневской

21:46, 2 декабря 2015

Автор: Babka

Комменты 57

A

Сплетницы, не поверите (и кто же вас будет судить за это?), но я знакома с человеком, который лично видел прыжок Нуриева "через барьер". Вот прям рядом стояли. Когда я спросила, как это технически возможно, как-то засмущались, но упорно твердили, что перепрыгнул. Ога. И в длину и в ширину. Перепрыгнул. Из тоталитарного строя в исключительно демократический. Да я, собственно, о чём? Давайте делить на 16 (или на32) все эти рассказы. Знаковые фигуры правды о себе не рассказывают. Вернее, у них своя правда. Ну, а мы будем делить. На 16 или на 32. О'k?

Аватар

какая бы она ни была, но нестеренко- бабка базарная, мужчине не пристало так отзываться. а у автора какая-то личная неприязнь к вишненвской? почему?

M

Про Образцову знаю от врача, стажировавшегося в Большом, что она украла гастроли у более заслуженной и великой Архиповой прямо из под носа, накрапав на нее в КГБ. оболгала ее так, что Архипову так и не услышали на западе.

Аватар

Описание одних событий с разных сторон, в этой ситуации все грешат. Но говорить, что у Вишневской ситцевый голос, это неприлично. Сразу доверие к такому свидетелю падает.

Аватар

Как то довольно давно смотрела интервью с Вишневской, дословно не воспроизведу, но фраза звучала примерно так " когда я уехала у меня была такая ненависть что я готова была бросить атомную бомбу в эту страну" прочитай я это в каком то издании может бы и не поверила, но она это произнесла в телевизионном интервью, после этого не могу воспринимать ее как приличного человека.

Подождите...