Она красива, но не любит, когда ей об этом говорят. Она стала актрисой, чтобы бросить вызов своей природной застенчивости. И именно благодаря актерской игре преодолела свои страхи. Встреча с Евой Грин, которая не боится быть неочевидной.

Она гримасничает, морщит нос и активно жестикулирует. В ней нет ничего от той фам-фаталь, коварной волшебницы, прекрасной ведьмы, какой мы видели ее на экране. В реальности Ева Грин очень соответствует своей фамилии – она какая-то... экологичная. Натуральная, без красителей и консервантов. Я ее даже не узнала, когда она вошла в кафе в лондонском Примроуз-Хилл («Туда и приходите, я там живу рядом. А называется «У Бена», – пригласила она меня двумя днями раньше, будто к себе на чай).

Худощавая женщина в очках в тяжелой костяной оправе затормозила у двери, ища кого-то глазами. Черная кожаная куртка, черные джинсы, черная рубашка в еле заметную синюю клетку, черные ботинки на шнурках, маленький черный берет. Но я узнала ее, как только поймала взгляд лучистых, ясных, светлых глаз, в которых не видится ни желания оставаться тайной, ни намерения обольстить… Ни грамма косметики, тяжелые волосы убраны под беретку, тонкие пальцы расстегивают ворот рубашки. «Не смотрите, что я так одета. Все почему-то ждут, что я поражу их туалетами, а я почти всегда хожу в черном. Так проще одно к другому приладить. Магазинов не люблю. Мама даже называет меня «покупательница с краю» – в том смысле, что я обычно захожу в магазин, покупаю, что висит с краю, и быстрей к выходу!» – объясняет она.

И в своем желании объясниться насчет одежды ошибается. Потому что меня удивляет вовсе не то, как она одета. А то, как для первой же своей кинороли она решительно разделась.

Вы, возможно, единственная из звезд нового поколения, кто вошел в круг зрительского внимания, прямо скажем, скандально. Я имею в виду вашу роль в «Мечтателях», известных откровенными эротическими сценами и полным обнажением исполнителей, вашим обнажением в частности…

- Ну вот, и вы про то же. Когда говорят о «Мечтателях», первое, что вспоминают, это моя полная «обнаженка». Я так и вижу, как собеседник вспоминает мою грудь и попу! Даже мой папа, который собирает своего рода DVD-коллекцию фильмов со мной и у которого есть все издания всех прочих моих фильмов, даже и на разных языках, только этот фильм и не поставил на свою заветную полку «родительской гордости». Да, я снялась почти в порно! Но ведь фильм совершенно не об этом! Эротика в нем – только инструмент, демонстрация освобождения героев от общественных табу. Это фильм о личностном освобождении и бунте, о восстании против устаревшего, о 1968-м, о революции в умах.

А вам лично это знакомо – освобождение и бунт? Вы пережили собственное восстание?

- Знаете, тот факт, что я стала актрисой, был моим крупномасштабным бунтом против себя. То есть мама моя тоже была против – она в прошлом профессиональная актриса и даже звезда, играла во французских хитах 1970-х, даже у Годара в «Мужском-женском». Она считала, эта профессия категорически не для меня – я слишком хрупка для жесткой соревновательности и постоянного «самодоказательства». Ведь эта работа требует быть настойчивой, уверенной, а иногда и наглой. Принадлежать к этой профессии – значит постоянно находиться в зависимости от досужих суждений о тебе, что было совсем не по мне. Я даже привлечь чье-то внимание боялась, о мальчиках в старших классах и речи быть не могло… И мама, конечно, была права, и вовсе не с ее мнением я боролась. Это был бунт против моей натуры, моей природной стеснительности, замкнутости, моей неуверенности в себе и моих страхов.

В детстве вы были стеснительной?

- В детстве и юности я боялась всего – новых людей, обстоятельств, вообще всего нового, включая смартфон и новые программы в компьютере типа скайпа. В школе я была перфекционисткой и отличницей, даже выходные проводила за учебниками – чтобы спрятаться от иной, внешкольной жизни. Я была помешана на том, чтобы контролировать все со мной происходящее. Старалась нравиться учителям, ненавидела себя за малейший промах. Боялась не освоиться, боялась ошибок, боялась проявить себя истинную. Получалось так, что за неуверенностью я уже не различала, какова я истинная. Вот это и заставило меня бороться – не за актерство, а с собой. Потому что я не мыслила себя никем другим, а чтобы стать актрисой, мне самой надо было стать другой.

И у вас получилось стать другой?

- Ну, отчасти. Но это был не конец бунта. Потом, уже много всего сыграв в театре, я вдруг осознала, что меня просто съедают эти джульеттоподобные героини, трепетные и… вообще-то вполне безмозглые. Тут-то я собралась бросить это дело – покинуть актерский цех. Но возникли «Мечтатели». Вызов, потребовавший обнажиться. И вовсе не только в физическом смысле.

Так откуда же в вас взялась эта смелость для «Мечтателей»?

- Это была скорее не смелость, а внутренняя необходимость. Каждый должен пережить свой «fuck-off»-период. Ну, когда ты говоришь всему привычному: «Отвали!» Я слишком долго была правильной. Наша семья – очень буржуазная в самом лучшем смысле этого слова: крепкая, стабильная, с правильными ценностями. Мама, когда мы с сестрой родились, ушла из кино, чтобы сосредоточиться полностью на нас, на семье, на папе. Теперь она пишет детские книжки… Мы с сестрой были хорошими девочками, ни о каких сцене-экране и речи не было!

Джой – ваша сестра-близнец. Характеры тоже у вас схожие?

- Нет, Джой земная, практичная, как раз в духе семьи. Закончила бизнес-школу, вышла замуж за итальянского графа… Правда-правда, граф с поместьем и родовым именем Антинори! У них теперь конезавод – выращивают элитных лошадей. Мы не идентичные близнецы и никогда не были близки, даже мало разговаривали друг с другом, просто росли вместе. Так что, когда недавно сестра позвонила сказать, что посмотрела мой новый фильм, я была и удивлена, и страшно польщена… В общем, у нас была хорошая протестантская буржуазная семья. Потом я училась исступленно… Так вот, «Мечтатели» и стали моим «fuck-off». Конечно, такой период обычно переживают подростки. Но у меня тогда хватило духу только на то, чтобы позаимствовать образ у Нины Хог, окраситься в радикально-черный цвет и освоить этакий вампирски-готский макияж. Потом я уехала в Лондон, учить английский, провела месяцы в Ирландии – и вот там все оказалось очень круто: тебе 16, а ты за рулем, хлещешь виски, и с тобой крутейшие британские парни! Но от этого не становишься взрослее.

И что вам было нужно, чтобы стать взрослее?

- Принять радикальное, смелое решение. А потом – понять, что родители все-таки правы. Вот мама – она куда более чувственный, эмоциональный человек, чем я, я слишком рациональна. Мама очень любит выражение сarpe diem, «лови день». В смысле – пользуйся тем, что дает тебе сегодня, не старайся контролировать, просто пользуйся. Так вот, я теперь стараюсь жить примерно под этим лозунгом.

Вы близки с матерью?

- О да! Она – самый близкий мне человек! И если мне надо с кем-то посоветоваться, я сразу несусь к ней в Париж. Но тут есть свои ограничения... Я, например, ни за что не приглашу маму на съемочную площадку – даже если за неделю до того требовала ее профессиональных советов. Потому что, приди она, я стану ее дочерью, дочерью актрисы, сыгравшей в знаковых картинах 1970-х. А я на площадке – это я, а ничья не дочь.

Значит, вам удалось справиться со страхами, с неуверенностью?

- Можно предположить, что так. Хотя думаю, на самом деле я просто изменила свое отношение к ним. То, чего я боюсь, я теперь воспринимаю как… как легкоатлет – барьеры. Они просто зовут их перепрыгнуть, преодолеть. Вот и я – если я боюсь какого-то поступка, выбора, меня будто что-то зовет совершить его. Странное чувство – будто ты под кайфом.

После «Мечтателей» у вас были другие образы – фам-фаталь, колдунья, ведьма, соблазнительное порождение темных сил, сил ночи... Вашу героиню в «Казино Рояль» даже зовут Веспер – Венера, вечерняя звезда. Почему такой выбор ролей?

- Да ведь это лучший способ освободиться от себя! Не диктовать себя герою, образу, роли. Я обожаю глянцевые фотосессии: могу быть девушкой-пинап – да кем угодно! Но ненавижу, когда меня просят улыбаться. Улыбка – само естество, а просьба быть натуральной – такое лицемерие! Я ненавижу быть собой на экране, на фотографиях в журналах – в этой сфере я равна своей роли. Когда мне говорят, какая я красивая, я подумываю о самоубийстве – я привыкла не быть собой в глазах чужих людей, зрителей. Знаете, я ведь на самом деле блондинка. Причем во всем – я пуглива и несколько инфантильна. Но окрасила волосы – и вот я вамп! И фактически живу много лет под чужой фамилией. Меня знают как «Грин», потому что читают фамилию по-английски, но на самом деле она звучит как Грэн, папа ведь швед. Но и это помогает – создает зазор между мной и тем, что я играю: на экране не я, а некая мадемуазель Грин, и мне нечего стесняться.

Значит ли все это и обратное – что вы избегаете игры в жизни?

- Да, в реальности я полностью реальна.

Вы хотите сказать, что не позволяете себе в жизни даже легкого кокетства? В романтических отношениях, например?

- Ну, по количеству моих близких контактов вы вполне можете судить, насколько мне удается игра и флирт! А было их… Ну, прямо скажем, немного для 33-летней женщины.

Вы не влюбчивы?

- Понимаете, чтобы влюбляться, надо любить любовь. А я… Когда я влюблена, я чувствую, как любовь деформирует меня – я реальная становлюсь какой-то иллюзорной. В своих собственных глазах я делаюсь ненатуральной. Ведь когда любишь, так стремишься нравиться тому, кого любишь, во всем угождаешь ему... По крайней мере, я так это ощущаю – и терпеть не могу такую деформацию. Знаете, взрослые люди говорят, что над отношениями надо работать. Я теперь смутно догадываюсь, что они имеют в виду именно это – что надо работать над тем, чтобы твое отношение к человеку тебя не искажало.

Интервью Вероника Паркер (Veronica Parker)/Famous Features Подготовила Виктория Белопольская 

Источник psychologies.ру