В судьбе фильмов у себя в странах есть любопытные параллели: обе столкнулись с обвинениями в очернении действительности. "Иду" – повествование о девушке, обнаружившей, что она еврейка и что ее родителей во время войны убила семья польских крестьян, – в Польше кое-кто из зрителей назвал "антипольским" фильмом за "распространение неправдивых стереотипов о поляках-антисемитах". Но речь идет, конечно, о реакции частных лиц, власти горячо приветствовали успех картины. Режиссеру фильма Павлу Павликовскому звонил сам президент Бронислав Коморовский.

"Левиафан" Андрея Звягинцева – рассказ об ужасных злосчастьях живущего на русском севере автослесаря – в России, напротив, был встречен властями безо всякого энтузиазма, заслужил нелестные оценки министра культуры Владимира Мединского, столкнулся с предпрокатными проблемами, что, впрочем, создало фильму дополнительную рекламу.

Кинодокументалист Виталий Манский, сам находящийся в конфликте с министром культуры, и дружащий и со Звягинцевым, и с Павликовским, говорит, что на "Оскаре" желал успеха российскому фильму:

– Я вынужден признаться, действительно, дружу с двумя претендентами, но как-то болел за "Левиафан", хотя при этом согласен с решением академиков премии "Оскар", "Ида" кинематографически более безупречна, этим она заворожила и захватила.

– Оба эти фильма, в разной, конечно, степени, но вызвали в своих странах упреки в очернении действительности.

– Знаете, я не вполне готов принять вашу исходную позицию. Я бы не сравнивал градус дискуссии по поводу "Левиафана" в России и того, что происходило в Польше. Мне Павликовский рассказывал об этом, но это носило характер частных высказываний, и это даже было не главным упреком, что, дескать, как-то не так выглядят поляки, их роль во время Второй мировой войны в отношении еврейского вопроса. Но мы должны понимать, что Польша является европейским демократическим цивилизованным государством, где любая дискуссия в рамках закона имеет право на существование, само собой, позиция художника защищена законом и обществом, принятыми правилами поведения. Тем более никакой чиновник или структуры, если что-то подобное пытались бы высказать по поводу картины или режиссера, то, что делают наши чиновники, они просто на следующее утро не работали бы в этих ведомствах. А у нас, наоборот, звонкие и разухабистые заявления чиновника утверждают его в должности, в статусе. Чиновники наперегонки стараются что-нибудь более разухабистое выдать, заявить стране и миру, чтобы доказать и показать, как они жестко стоят на страже всех вверенных им позиций.

– Почему в России так много внимания уделяется "Левиафану"? Это фестивальное кино, не для массового зрителя, то есть оно не окажет какого-то разрушающего воздействия на умы, в этом смысле это не "кино – важнейшее из искусств".

– Мне кажется, что здесь не столько картина явилась предметом дискуссии, а сам факт ее существования был неким общественным тестом на меру допустимого, на степень свободы, на некое определение состояния общества. Неслучайно дискуссия иной раз о картине велась людьми, которые картину не видели. Это не "я Пастернака не читал, но скажу", здесь, может, был важен факт существования в нашем стремительно закрывающемся обществе картины, которая возникла вопреки общей тенденции по все более ужесточающимся, цензурным правилам существования художника, продюсера, массмедиа. Это отчасти было тоже очень важным предметом дискуссии – право художника на высказывание. Вот что произошло с "Левиафаном" в контексте "Оскара", контексте других престижных премий, контексте пресловутого закона, принятого Думой относительно запрета публичной демонстрации картин с нецензурной лексикой. У этой картины, совершенно очевидно, нецензурная лексика является неотъемлемой частью повествования и художественного достоинства картины. Поэтому здесь можно вполне теоретизировать об этом, даже не видя фильма.

– На российских экранах, на телевизионных экранах полно сериалов, где российская действительность рисуется в таких же мрачных тонах, но почему-то именно "Левиафан" вызывает такую реакцию.

– Я об этом как-то тоже думал. Действительно, это не первая картина, жестко относящаяся к происходящему в стране, и даже некоторые сериалы вполне себе критичны. Сейчас, я думаю, это будет выправлено, но тем не менее согласимся, что это не первое такое высказывание. Все совпало, в этой картине все сошлось: и личность режиссера, и момент, извините, исторический, и совокупность факторов государственного изменения самой атмосферы в обществе. Все эти составляющие действительно превратили "Левиафан" в некий Рубикон, в некую границу, некую точку, в которой возникла необходимость определиться. Не знаю, в какой степени это связано с художественными достоинствами картины, наверняка высокими, но не только они послужили залогом этого общественного резонанса. Повторяю: здесь очень много факторов. Мы же понимаем, что в 2013 году мы жили в другой стране. 2014 год переломный для России в целом. Картины, которые предшествовали "Левиафану", были сняты в другой стране. Я так это определяю, не говоря уже о том, что образ Русской православной церкви может быть для власти более священным, нежели сама власть. Русская православная церковь – это некая индульгенция для власти, потому что она по сути дела освящает действия власти, она не критикует власть, власть за ней прячется. Вот эту ширму "Левиафан" весьма очевидным образом попытался снести, и это тоже подлило масла в огонь.

– Поговорим о восприятии фильма как обиды, как оскорбления. Опять вернусь к "Иде", может быть, это неверная параллель или не параллель вовсе, но, по моим представлениям, обидеть может что-то, от чего ты пытаешься отвернуться. Показали, что какая-то семья поляков убила евреев, такие случаи, насколько известно, были, но для тех, кто пытается отвернуться от этого, это обидно. И так же в России есть некоторые вещи не проговоренные, которые прячутся по углам за вывесками "мы лучшие", "мы самые прекрасные", а когда кто-то тыкает в это, то становится обидно. Может быть, это просто комплексы, обострившиеся именно сейчас?

– Я думаю, конечно, здесь присутствует этот элемент обиды определенных частей общества на то, что художник позволил себе вернуться к каким-то нелицеприятным моментам: в случае "Иды" – в истории нации, в случае "Левиафана" – сегодняшнего и завтрашнего дня нации. Но, согласитесь, что подобного рода обиды могут случаться после их нанесения, а в случае фильма – после просмотра фильма. Как я понимаю, конфликт и накал возник до широкого просмотра "Левиафана" в России. Он действительно носил более принципиальный характер, потому что люди, дискутируя по поводу "Левиафана", не так часто ссылались на сам "Левиафан", они ссылались на некие догматы, которые были поставлены под сомнение в картине. Условно говоря, они обсуждали и осуждали "Левиафан" на основе его краткого синопсиса. Синопсис для общества был в тот момент достаточным аргументом для такого жесткого противостояния. Дискуссия отчасти предваряла прокат и делает его еще более заметным и успешным. Мы видим ситуацию, когда дискуссия заставила людей пойти посмотреть, а в результате подумать, прийти к какому-то умозаключению. В этом смысле роль "Левиафана" сегодня очень велика, – считает Виталий Манский.

По данным "Бюллетеня кинопрокатчика", "Левиафан", вышедший более чем на 600 экранах по всей стране, к середине февраля собрал в кинотеатрах около 80 миллионов рублей, фильм посмотрели почти 300 тысяч человек.

Интервью вели: Валентин Барышников, Алексей Дзикавицкий

svoboda.орг