Елена Павловна Яковлева, старшина, медсестра:
У меня в тот день было свидание... Я летелa туда на крыльях... Я думала, он
мне в этот день признается: "Люблю", а он пришел грустный: "Вера, война! Нас
прямо с занятий отправляют на фронт". Он учился в военном училище. Ну, и я,
конечно, тут же представила себя в роли Жанны д'Арк. Только на фронт и только
винтовку в руки. Мы должны быть вместе. Только вместе! Побежала в военкомат,
но там мне отрезали сурово: «Нужны пока только медики. И учиться надо шесть
месяцев». Шесть месяцев – это же обалдеть! У меня - любовь...
Как-то меня убедили, что надо учиться. Хорошо, буду учиться, но не на
медсестру... Я хочу стрелять! Стрелять, как и он. Как-то я уже была к этому
готова. Я всегда знала, что хочу умереть за Родину. В нашей школе часто
выступали герои гражданской войны, и те, кто воевал в Испании. Девушки
чувствовали себя наравне с мальчиками, нас не разделяли. Наоборот, с детства,
со школы мы слышали: «Девушки - за руль трактора!», «Девушки - за штурвал
самолета!» Ну, а тут еще любовь! Я даже представляла, как мы с ним погибнем
вместе. В одном бою...
Училась я в театральном институте. Мечтала стать актрисой. Мой идеал – Лариса
Рейснер. Женщина-комиссар в кожаной куртке... Мне нравилось, что она
красивая...»
Антонина Максимовна Князева, младший сержант, связистка:
Одно желание у всех: попасть на фронт... Страшно? Конечно, страшно... Но все
равно... Пошли в военкомат, а нам говорят: "Подрастите, девочки... Вы еще
зеленые..." Нам по шестнадцать – семнадцать лет. Но я добилась своего, меня
взяли. Мы хотели с подругой в снайперскую школу, а нам сказали: "Будете
регулировщицами. Некогда вас учить".
Мама несколько дней сторожила на станции, когда нас повезут. Увидела, как мы
шли уже к составу, передала мне пирог, десяток яиц и упала в обморок...
Лилия Михайловна Бутко, хирургическая медсестра:
Приказ: построиться... Стали мы по росту, я самая маленькая. Командир идет,
смотрит. Подходит ко мне:
– А это что за Дюймовочка? Что ты будешь тут делать?
Может, вернешься к маме и подрастешь?
А мамы у меня уже не было... Мама погибла под бомбежкой...
Самое сильное впечатление... На всю жизнь... Было это в первый год, когда мы
отступали... Я увидела, мы прятались за кустами, как наш солдат бросился с
винтовкой на немецкий танк и бил прикладом по броне. Бил, кричал и плакал,
пока не упал. Пока его не расстреляли немецкие автоматчики. Первый год воевали
с винтовками против танков и «мессеров»...
Клавдия Григорьевна Крохина, старший сержант, снайпер:
Первый раз страшно... Очень страшно... Мы залегли, и я наблюдаю. И вот
замечаю: один немец из окопа приподнялся. Я щелкнула, и он упал. И вот,
знаете, меня всю затрясло, я слышала, как стучали мои кости. Стала плакать.
Когда по мишеням стреляла – ничего, а тут: я убила! Я! Убила какого-то
незнакомого мне человека. Я ничего о нем не знаю, но я его убила.
Потом это прошло. И вот как.... Как это случилось... Мы уже наступали, было
это где-то возле небольшого поселка. Кажется, на Украине. И там, когда мы шли,
около дороги стоял барак или дом, невозможно было уже разобрать, это все
горело, сгорело уже, одни угли остались. Одни углиОбгоревшие камни... Многие
девочки не подошли, а меня как потянуло... В этих углях мы увидели
человеческие кости, среди них звездочки обгоревшие, это наши раненые или
пленные сгорели. После этого, сколько я ни убивала, мне уже не было жалко. Как
увидела эти горящие черные косточки...
Вернулась с войны седая. Двадцать один год, а я вся беленькая. У меня тяжелое
ранение было, контузия, я плохо слышала на одно ухо. Мама меня встретила
словами: «Я верила, что ты придешь. Я за тебя молилась день и ночь». Брат на
фронте погиб. Она плакала:
– Одинаково теперь – рожай девочек или мальчиков. Но он все-таки мужчина, он
обязан был защищать Родину, а ты же девчонка. Об одном я Бога просила, если
тебя изуродуют, то пусть лучше убьют. Все время ходила на станцию. К поездам.
Однажды увидела там военную девушку с обгоревшим лицом... Вздрогнула – ты! Я
за нее тоже потом молилась...
Софья Константиновна Дубнякова, старший сержант, санинструктор:
Бомбежка... Бомбит и бомбит, бомбит и бомбит, и бомбит. Все бросились куда-то
бежать в овраг... И я бегу. Слышу чей-то стон: "Помогите... Помогите..." Но
бегу... Через несколько минут до меня что-то доходит, я чувствую на плече
санитарную сумку. И еще - стыд. Куда девался страх! Бегу назад: стонет раненый
солдат. Бросаюсь к нему перевязывать. Затем второго, третьего...
Бой кончился ночью. А утром выпал свежий снег. Под ним убитые... У многих руки
подняты кверху... К небу... Спросите меня: что такое счастье? Я отвечу...
Вдруг найти среди убитых - живого человека...
Серафима Ивановна Панасенко, младший лейтенант,фельдшер мотострелкового батальона:
Мама прибежала к поезду... Моя мама была строгая. Она никогда нас не целовала,
не хвалила. Если что-то хорошее, то она только ласково посмотрит, и все. А тут
она прибежала, схватила мою голову и целует меня, целует. И так смотрит в
глаза... Смотрит... Долго... Я поняла, что больше уже никогда не увижу свою
маму. Я почувствовала... Захотелось бросить все, отдать вещмешок и вернуться
домой. Мне стало всех жалко... Бабушку... И братиков...
Тут заиграла музыка... Команда: «Ра-зойдись!! Са-дись! По
ва-го-о-о-нам...!»
Я долго махала и махала рукой...
Любовь Ивановна Любчик, командир взвода автоматчиков:
«Мой отец, я знала, убит... Брат погиб. И погибнуть или не погибнуть - уже
не имело для меня значения. Жалко было только нашу маму. Из красавицы она
мгновенно превратилась в старую женщину, очень обиженную на судьбу, она не
могла жить без папы.
- Зачем ты идешь на войну? - спросила она.
- Отомстить за папу.
- Папа бы не перенес, когда бы увидел тебя с винтовкой.
А папа мне в детстве косички заплетал. Банты завязывал. Он и сам любил
красивую одежду больше, чем мама.
Служила я в части телефонисткой. Больше всего запомнила, как командир кричал
в трубку: «Пополнение! Прошу пополнение! Требую пополнение!!» И так каждый
день...
Ульяна Осиповна Немзер, сержант, телефонистка:
Я - не героиня... Я была красивая девочка, меня в детстве баловали...
Пришла война... Умирать было неохота. Стрелять страшно, я никогда не думала,
что буду стрелять. Ой, что вы! Я темноты боялась, густого леса. Конечно,
зверей боялась... Ой... Не представляла, как это можно встретиться с волком
или диким кабаном. Даже собак с детства боялась, маленькую меня укусила
большая овчарка, и я их боялась. Ой, что вы! Такая я... А всему в партизанах
научилась... Стрелять научилась - из винтовки, пистолета и пулемета. И
сейчас, если надо, покажу. Вспомню. Нас даже учили, как действовать, если
нет никакого другого оружия, кроме ножа или лопаты. Темноты перестала
бояться. И зверей... Но змею обойду, к змеям не привыкла. По ночам в лесу
часто выли волчицы. А мы сидели в своих землянках - и ничего. Волки злые,
голодные. У нас были такие маленькие землянки, как норы. Лес наш дом.
Партизанский дом. Ой, что вы! Я стала бояться леса после войны... Я сейчас
никогда не езжу в лес...
Но всю войну думала, что могла бы просидеть дома, возле мамы. Моей красивой
мамы, мама была очень красивая. Ой, что вы! Я бы не решилась... Сама - нет.
Не решилась... Но... Нам сказали... Город взяли немцы, и я узнала, что я -
еврейка. А до войны мы все жили дружно: русские, татары, немцы, евреи...
Были одинаковые. Ой, что вы! Даже я не слышала этого слова «жиды», потому
что жила с папой, мамой и книгами. Мы стали прокаженными, нас отовсюду
гнали. Боялись нас. Даже некоторые наши знакомые не здоровались. Их дети не
здоровались. А соседи нам говорили: «Оставьте все свои вещи, они все равно
вам уже не нужны». До войны мы с ними дружили. Дядя Володя, тетя Аня... Что
вы!
Маму застрелили... Случилось это за несколько дней до того, как мы должны
были переселиться в гетто. Везде по городу висели приказы: евреям не
разрешается - ходить по тротуарам, стричься в парикмахерской, покупать
что-либо в магазине... Нельзя смеяться, нельзя петь... Ой, что вы! Мама к
этому еще не привыкла, она всегда была рассеянная. Наверное, не поверила...
Может, она зашла в магазин? Ей что-нибудь грубое сказали, и она засмеялась.
Как красивая женщина... До войны она пела в филармонии, ее все любили. Ой,
что вы! Я представляю... Если бы она не была такая красивая... Наша мама...
Была бы она со мной или с папой... Я все время об этом думаю... Чужие люди
принесли нам ее ночью, принесли мертвую. Уже без пальто и ботинок. Это был
кошмар. Ужасная ночь! Ужасная! Пальто и ботинки кто-то снял. Снял золотое
обручальное кольцо. Папин подарок...
В гетто у нас не было дома, нам достался чердак в чужом доме. Папа взял
скрипку, самая дорогая наша довоенная вещь, папа хотел ее продать. У меня
была тяжелая ангина. Я лежала... Лежала с высокой температурой и не могла
разговаривать. Папа хотел купить каких-нибудь продуктов, он боялся, что я
умру. Умру без мамы... Без маминых слов, без маминых рук. Я, такая
балованная... Любимая... Ждала я его три дня, пока знакомые не передали, что
папу убили... Сказали, что из-за скрипки... Не знаю, была ли она дорогая,
папа, уходя, сказал: «Хорошо, если дадут банку меда и кусок масла». Ой, что
вы! Я - без мамы... Без папы...
Пошла искать папу... Хотела найти его хотя бы мертвого, чтобы мы были
вдвоем. Была я светлая, а не черная, светлые волосы, брови, и меня в городе
никто не тронул. Я пришла на базар... И встретила там папиного друга, он уже
жил в деревне, у своих родителей. Тоже музыкант, как и мой папа. Дядя
Володя. Я все ему рассказала... Он посадил меня на телегу, накрыл кожухом.
На телеге пищали поросята, кудахтали куры, ехали мы долго. Ой, что вы! До
вечера ехали. Я спала, просыпалась... Так попала к партизанам...
Подарок.
В самом начале войны я находилась на оборонных работах под Ленинградом. Спали
мы в бараках. Народу было много. Все женщины. В бараках темно, и лишь лампочки
тускло светят под потолком. 30 сентября у меня был день рождения. Этот день
всегда проходил у меня весело. А тут война. Какое уж тут веселье? От мыслей о
прошлом я заплакала. В это время в барак вошли двое военных. Спросили у
дежурной: кто это у вас так громко рыдает? Она им все объяснила про меня. Они
вскоре ушли. А я, наплакавшись, уснула. Через час меня разбудил один из этих
военных. "Держи, племянница, - сказал он и протянул в подарок буханку хл:) и
селедку.. - Только не плачь, - добавил он. - А веселые дни рождения у тебя еще
будут. Вот увидишь". И, пожав мне руку, ушел. А утром, когда мы вышли из
барака, я захотела найти этих военных, чтобы поблагодарить их за подарок. Но
оказалось, что часть, останавливавшаяся неподалеку, ночью ушла на фронт. Так
мне и не удалось еще раз увидеть этих ребят.
И поэтому сейчас каждый год 30 сентября я мысленно говорю: "Если вы живы,
ребята военной поры, то будьте счастливы, а если нет, то вечная вам слава,
дорогие мои солдаты".
У войны не женское лицо
07:34, 9 мая 2013
Автор: pin_upper
Комменты 19
Моя бабушка в ледяной воде сплавляла лес,это тоже подвиг пусть и незаметный.
до слез.... бедные наши девочки...
Зато у нас сегодня на Параде места для ветеранов занимали светские б****!! Одна из них даже в Инстаграмм выложила фото пригласительных на ширинке своих брюк, те на пиз***! Это Ида Лоло!!!! Позорище.
надеюсь, что такого больше никогда больше не повторится в нашей жизни
от таких простых историй мурашки по коже - приходит понимание, что эти девушки были точно такие, как мы, и не собирались становиться героями, жили себе, любили родителей, боялись, и искренне боялись, попав в эти условия... ох.