Художник Антон Глотов — один из самых узнаваемых персонажей акций протеста «рассерженных горожан». На Якиманке он был человеком-танком, на автопробеге по Садовому кольцу украсил машину унитазом, на Пушкинской посадил сам себя в клетку. «МН» спросили Антона о пределах свободы, об идеях его перформансов и о том, смог бы он выйти на митинг в поддержку действующей власти. До событий декабря 2011 года преподаватель Московского института дизайна и технологий (МГУДТ), художник музея Михаила Булгакова и автор книги о подземных мутантах Антон Глотов не выплескивал свое искусство на площадь. — Как и многие другие люди, я политикой особенно не интересовался. Появившийся недавно интерес к политике у творческих людей — феномен, для меня во многом необъяснимый. Точный ответ, почему это вдруг стало модным, я пока дать не могу. Для себя я связываю это с изменением уровня вовлеченности в социальные сети. По крайней мере, у меня так получилось. Я завел ЖЖ, потом Фейсбук, потом Твиттер. Твиттер понадобился непосредственно во время митингов: чтобы более оперативно отслеживать события. Оперативность общения людей в социальных сетях намного выше, чем традиционная, и именно оперативность стала оружием демократического фронта. — История ваших гражданских выступлений началась 24 декабря на митинге оппозиции на проспекте Сахарова? — На проспекте Академика Сахарова был первый митинг, в котором я участвовал. У меня был большой плакат, на котором было написано: «Международная лига защиты полосатых тритонов против кремлевских гондонов». На следующем митинге был танк, в котором я ездил по Садовому кольцу и ходил по Якиманке. На втором автопробеге у меня был новый проект — на моей машине был укреплен белый фаянсовый унитаз и большая надпись «Не ссать». Последний проект — «Свободное пространство», когда я вышел в клетке на Пушкинскую площадь 5 марта. О костюме на следующий митинг пока не думал, но поучаствую обязательно.

— Почему вы выходите на улицу и что хотите сказать? — К сожалению, митинги часто ассоциируются, прежде всего, с теми персоналиями, которые вещают с трибуны. Но это не есть истина. Многие люди, которые приходят на эти митинги, не слушают этих ораторов, а те, кто слушает, не обязательно разделяют их точку зрения. Они поголовно имеют высшее образование, сформированную гражданскую позицию и обладают достаточно богатыми интеллектуальными возможностями. Поэтому общение на языке митингов — это нелепый формат для этой категории граждан. Это не стадо, а толпа, состоящая из личностей, и организаторам не нужно надеяться на ответный рев. Я как художник предпочитаю вербальным средствам коммуникации знаковые. Поэтому я пытаюсь со своей колокольни передавать свою точку зрения другим языком — языком перформанса. Не могу сказать, что у меня есть особая гражданская позиция: мне просто это нравится. Мой выбор как художника, может быть, даже неправильный. Но кроме прочего, хождение на эти митинги для меня — это удовлетворение желания побыть среди себе подобных. — Как реагируют люди на ваш костюм? — Более чем адекватно. Люди все прекрасно понимают и вопросов «что это значит?» не задают. В знаковой системе больше смыслов и вариантов прочтения.

— Почему именно танк? — Идея танка апеллирует к такому литературному штампу, как бумажный солдат (танк был сделан из бумаги и папье-маше). Бумажный солдат — это символ борьбы без особой надежды на результат. Он безумно храбрый и не боится погибнуть, бросается в огонь, понимая, что здесь он сгорит.

С одной стороны, мой танк — это постмодернистское развитие этой темы. Но коннотаций в прочтении этого образа может быть много. Танк — это символ государства и государственного решения конфликта. Все мы знаем, как бывает: в критический момент властями вводятся в город танки. Мне хотелось показать, что у оппозиции есть свои танки, пусть картонные.

На танке был флаг с надписью «Танки мрази не боятся» и «Дранг нах Путин», стилизация под немецкий слоган Drang nach Osten («Натиск на Восток»). В то время была еще какая-то надежда, что что-то изменится демократичным путем: существовала идея предвыборного натиска.

— Как появилась идея клетки? — Я решил отказаться от образа человека-танка, хотя это было трудно сделать, потому что он достаточно раскручен. Клетка несла двоякую функцию. Во-первых, я предполагал, что 5 марта будет более жесткий митинг с попытками задержания. Поэтому клетка была определенным гарантом безопасности и защищенности. Человека в клетке нельзя погрузить в автобус. Во-вторых, клетка — это символ, который плотно ассоциируется с тюрьмой. Эту ассоциацию я подтвердил месседжем «Тюрьма снаружи», который был написан на клетке. Название проекта «Свободное пространство» дальше развивает эту мысль. Каждый человек имеет свое собственное представление о масштабах того пространства свободы, которое у него есть. Для одних оно ограничено масштабом квартиры, другие чувствуют себя свободно в своем ЖЖ или Фейсбуке, третьим нужно выйти на площадь, которая оказывается целиком в их распоряжении, для четвертых достаточно пространства собственного воображения. В этой инсталляции территория моей свободы ограничивалась клеткой. Таким образом я показывал, что свободы маловато. При этом возникает каламбур: находясь в клетке, я вижу людей через решетку и непонятно, кто из нас находится за решеткой. — Многие говорили, что люди, вышедшие на Пушкинскую, отличались от тех, кто был на предыдущих митингах. Вы заметили изменения? — Конечно, у людей изменилось настроение, они рассержены. Все равно, конечно, я видел много приятных интеллигентных лиц. Были люди, которые затесались туда с желанием подраться. Это было видно. Побоище происходило у меня под ногами: я-то в клетке стоял, меня не могли никак повредить. Но людей выхватывали из толпы в непосредственной близости от меня, и я видел, что их хватали выборочно. Вероятно, это были люди, которые специально устраивали провокации. Тех, кто остались у фонтана, естественно, погрузили всех. Я считаю, что активного противостояния можно было избежать и, наверное, это было бы правильно. Нужно было раньше разойтись, а не подставлять людей под дубинки сотрудников полиции, которые выполняли свою работу: они люди подневольные. Они, как роботы, обвинять их все равно, что обвинять автомобиль или танк.

— Какой костюм вы надели бы на митинг сторонников Путина, например на Манежной 4 марта? — Человека-бензопилы. Нет, это шутка. Сложно сказать. Я думал о том, чтобы пойти на Манежную. С христианско-миссионерской позиции, это было бы «более лучше». Но мне все же хочется выступать перед подготовленной аудиторией, мнение которой я уважаю, и которая лояльно ко мне относится. Это гораздо приятнее для артиста: все-таки я не боец, а художник. Я не боюсь, что меня побьют на «нашистском» митинге. Но зачем мне смотреть на эти лица? Я прекрасно вижу их, если спускаюсь в метро. Наверное, среди них есть адекватные люди, готовые оценить хорошую шутку, но по большей части эти митинги выглядят убого. У этих людей есть свой набор культурных ценностей, который им нравится. Зачем лезть со своим самоваром в чужой огород? Они сами веселятся, мне приятнее повеселить других людей. "Московские новости"