Харбин – это особый город в российско-китайской истории. Русский Харбин – тема столь обширная, что стоит, наверно, нескольких диссертаций, а не поста в блоге. Город, изначально посад, был основан русскими в 1898 году как железнодорожная станция Трансманчжурской магистрали. Одним из основателей города был Николай Сергеевич Свиягин, руководивший строительством КВЖД (после революции умер и похоронен в Харбине). В 1900 году город выдержал осаду ихэтуаней. В 1901г. являлся штаб-квартирой Заамурского пограничного округа Отдельного корпуса пограничной стражи Министерства финансов, созданного на базе Охранной стражи КВЖД. Наряду с китайской в городе была русская администрация и полиция. В 1910—1911 годах город пережил эпидемию чумы борьба с которой затруднялась наличием двух администраций и отсталостью китайских законов. К 1917г. число жителей Харбина перевалило за 100 тысяч. Из них русских насчитывалось более 40 тысяч. После Октябрьской революции многие дворяне, офицеры и белогвардейцы бежали в Харбин и внесли большой вклад в его развитие и возвышение. В результате к 1924г. в городе насчитывалось около ста тысяч русских эмигрантов.

26 мая 1931г. в Харбине, на 1-м съезде русских фашистов была образована Российская фашистская партия во главе с К.В.Родзаевским.В 1932г. город был оккупирован Японской Императорской армией. В 1935г. СССР продал долю собственности КВЖД  Японии, после чего отток русских из Харбина существенно увеличился. Во время Второй Мировой 20 авг. 1945 года Харбин был занят советскими войсками и после капитуляции Японии передан под контроль китайских коммунистов, для победы которых промышленные мощности Харбина были крайне важны.

Строили город по проекту из Санкт-Петербурга, а освященный лес для первых церквей привезли аж из Вологды.Первоначально Харбин задумывался как временное пристанище для тех, кто строил и охранял Китайскую Восточную железную дорогу (КВЖД), но уже в 1917 году в городе постоянно проживало 100 тысяч русских — намного больше, чем китайцев. Пестрый, шумный, яркий, многонациональный, этот город действительно в чем-то схож с Санкт-Петербургом, а местами — с Москвой или другими крупными городами Российской империи. 

Полоса отчуждения — вот еще одно наименование этого края, который пересекала КВЖД. Наименование, которое можно толковать географически, политически, а можно и символически — не было ли изначально предначертано этой земле стать частью русского Рассеяния и вместить в себя все те скорби и радости, что были присущи островам Рассеяния во Франции и Чехии, Германии и Соединенных Штатах Америки… Грустим о Северной Пальмире, Но грусть о ней не так сильна, Когда с изгнаньем горьким мирит Руссейший облик Харбина, —

писал журналист и поэт Михаил Шмейссер, осознавая отличие этой области Рассеяния от других и даже в поэтическом раздумии ставя ударение так, как ставят его и сегодня выходцы из «русского» Китая — из Харбин», в Харбине… И в этой особенности чувствуется, видится связь с давними и прочными корнями: спустя десятилетия после революции 1917 года русская колония продолжала хранить традиционный, дореволюционный, уклад жизни.

Совсем другим по сравнению с Россией был  климат Маньчжурии — очень морозные, почти бесснежные зимы и жаркое лето. Весной из пустыни Гоби ветер приносил горячий песок: он проникал в дома, покрывая полы и мебель желтоватым ровным слоем. Порой приходилось убирать квартиру по нескольку раз в день — ветер все нес и нес горячий пустынный песок…И небо было не таким, а тоже каким-то иллюзорным. «Над Желтой рекою незрячее белое небо», — как писал в стихотворении «Китай» Александр Вертинский. Оно и было бледно-голубым или иногда молочного оттенка. Непривычно…И все же, все же именно здесь строился новый русский город, маленький кусочек старой России, которую привозили с собой сюда в багаже и в душе приезжавшие на строительство.

Здесь созидался новый мир, прокладывалась важнейшая железнодорожная магистраль; рассеянные по всему Китаю русские тянулись поближе к строительству; из России приезжали специалисты и рабочая сила. Это было, если вдуматься, смешение нескольких миров. Не случайно в руководстве КВЖД были и русские, и китайцы, как не случайно и то, что названия станций были и русскими, и китайскими — вперемежку: Затон, Касинов, Петля, Дровяной, Нагорный, Яблоня, Лукашево, Самохвалово и — Модаоши, Мулинь, Эрдахэйцзы, Гаолиньцзы, Цаган, Ваньгун…

Поначалу типичными были застройки как в Харбине, так и на станциях линии: небольшие каменные дома под серой китайской черепицей с хозяйственными постройками, окруженными садиками. Клубы, школы, столовые…Кстати, о столовых. Отец Г. В. Мелихова оставил свидетельство о гастрономических чудесах, которыми славились станционные буфеты КВЖД: «Дело в том, что пассажирские поезда долгое время не имели вагонов-ресторанов, поэтому любителям вкусно поесть было хорошо известно, что на Западной линии в буфете станции Дуйциньшань продавались необыкновенно вкусные блинчатые пирожки, на станции Аньда — чудесные молочные продукты; Цицикар славился летом и осенью своими арбузами, Чжаланьтунь — великолепными борщами и т. д. Южная линия снабжала фруктами, а, например, станция Яомынь давала неисчислимое количество кур, гусей, уток и, думается, тысячи мешков птичьих потрохов. Восточная линия была известна своими ягодными плантациями, виноделием и отличным пивом. Конечно, все это было только лишь небольшой частью огромных разнообразных богатств Маньчжурии, но важно было то, что они были освоены и развиты русскими».

А позже появились пункты питания под названием «Домашние обеды» и в самом Харбине. Как вспоминал десятилетия спустя бывший харбииец Б. Козловский, «отпускались эти обеды и ужины прямо в частных домах или квартирах, где жили предприниматели. В большинстве случаев для этой цели предоставлялась пара комнат, 2 или 3 маленьких столика и один большой обеденный стол.                И обеды эти действительно были домашними! Простые, ничего хитрого, но вкусные и питательные, из свежих продуктов… Можно было, например, за 10–15 центов получить тарелку густого борща со сметаной, с куском вареного мяса и есть с белым сытным хлебом, за который не надо было платить и который можно было съесть в каком угодно количестве. Не надо было больше никакого второго блюда. Ну а уж если аппетит разыгрался, то заказывалось второе блюдо. Приносились какие-нибудь там пара котлет с гарниром, а котлеты были такого гигантского размера, что в тот день не надо было больше ничего есть. И все удовольствие стоило что-то вроде 40 центов. Туг же можно было заказать стопку водки или даже полбутылки».

Не считая окраины, заселенной исключительно китайцами и носившей название Фуцзядань, город Харбин делился на три части: Пристань, Новый Город и Модягоу. Название Пристань было связано с близостью к реке Сунгари, в этой части города находился порт, были сосредоточены лавки, магазины, конторы, гостиницы. Новый Город — центральный район, где располагались Управление и Правление КВЖД, здесь были широкие проспекты, живописные скверы, здание Железнодорожного собрания, окруженное парком, в котором летом играл оркестр. На главной площади — Свято-Николаевский собор, от которого шла вниз, с холма, широкая улица, упиравшаяся в здание Харбинского вокзала.

Третья часть города — Модягоу — была самым зеленым районом, напоминавшим пригород своими одноэтажными застройками, окруженными палисадниками. Наталия Ильина вспоминала в книге «Судьбы»: «Тут были скамейки за оградами… для отдыха, бесед и щелканья семечек, попадались и дома с завалинками и резными наличниками окон… Некоторые жители держали коров, они паслись на зеленом пустыре, и вечерами улицы оглашались мычанием — коровы шли домой. И еще доносились мерные удары колокола из монастыря, чья стена белела где-то там, за пустырем…»

По данным переписи населения за 1913 год, только на Пристани проживали люди 22 национальностей. Из общего числа 30 730 человек больше всего было русских — 45,03 %! За ними следовали евреи, японцы, поляки, немцы, татары, украинцы, грузины, осетины, корейцы, чехи, армяне, латыши, греки, литовцы, болгары, датчане, французы, англичане, итальянцы.Вавилон, да и только!..

В выходные дни состоятельные горожане ездили на берег Сунгари, устраивали пикники. Левобережный район Харбина — Затон — был любимым местом отдыха и зимой, и летом. Русские или китайские лодочники с ранней весны до поздней осени переправляли желающих на другой берег: брали по пятачку с человека. Постепенно русские лодочники уступили место китайским. «Они зазывали пассажиров еще издали, — вспоминает Г. В. Мелихов, — приглашали, тянули за рукав в свои лодки. А когда вы спускались по лестнице вниз к реке, какие же оглушительные возгласы-приглашения вы слышали!..»А как ласкали слух имена этих лодок: «Москва», «Казань», «Рязань», «Наташа», «Красотка», «Любимая», «Дорогая», «Шутишь»!.. Можно было взять лодку напрокат и хоть с утра до вечера бороздить Сунгари, любуясь живописными берегами…

Пристань на реке Сунгари в Харбине.

Что же касается зимних развлечений на Сунгари, их темпераментно воспел в своем стихотворении «Толкай-толкай» харбинский поэт Василий Логинов.

Синь льда, блеск солнца, свежесть снега, Кует морозный воздух сталь. От санок радостного бега В душе крутится чувств спираль. Так хорошо. Река — как чудо! В душе поет осенний хор: Аквамариновую груду Разрубит солнечный топор. Пока же шестик беспощадный Лёд режет, точно каравай, Питая резкий воздух жадно, Китаец мчит «толкай-толкай». Мне чудится: «толкай» наш скромный Стал «времени машиной» вдруг, И он помчал меня в огромный Вселенский планетарный круг. И я лечу в мирах нездешних Сквозь дождь блистающих комет Туда, где юный, вечно вешний, Немеркнущего Бога свет. Да, гордая победа рельса И самолета торжество Не свергли иго чрез Уэльса, Фантазий огненных его. Вот почему в морозный воздух, Когда блестит во льду река. Лететь звездой, мечтать о звездах Так славно на «толкай-толкай»!

А еще были крутые ледяные горки — с них спускались на рулевых санках…

Все — как в провинциальном российском городе; у Харбина был действительно «руссейший облик» и — удивительная судьба, он словно и не ощущал своей оторванности от России.

Старой, уже не существующей России…

Пройдет несколько десятилетий, и советский комендант Харбина генерал-майор Скворцов напишет: «Когда я 20 августа 1945 года попал в Харбин, у меня было впечатление, что я внезапно оказался в прошлом. По улицам раскатывали бородатые извозчики в поддевках, пробегали стайки смешливых гимназисток, господа приподнимали котелки, здороваясь друг с другом, а попы в черных рясах степенно крестились на купола церквей»

.В Харбине все говорили по-русски, включая китайцев. Большинство русских семей держали китайскую прислугу — поваров, садовников, горничных, пянь. Это было значительно дешевле. Многие выходцы из «русского» Китая сохранили самые нежные воспоминания о нянях («ама» — так это звучит на китайском). В «Семейных хрониках» Бородиных едва ли не самый трогательный очерк Елены Бородиной (Митаревской) так и называется — «Амочка». Рассказывается в нем о немолодой китайской женщине, настолько сильно привязавшейся к своим русским питомцам, что в час отъезда Митаревских на родину по морщинистому лицу ее все бежали и бежали дорожки слез…

Уже в середине августа 1901 года, до пуска КВЖД, начала выходить в свет газета «Харбинский листок ежедневных телеграмм и объявлений». Издателем был П. В. Ровенский, представитель Харбинской партии эсеров. Газета то закрывалась, то вновь открывалась, но просуществовала до ноября 1905 года. После закрытия «Листка» Ровенский выпускал газеты «Маньчжурия» и «Молодая Россия».Накануне введения КВЖД в эксплуатацию, в июне 1903 г., вышел первый номер печатного органа Управления дороги «Харбинский вестник» и на протяжении 17 лет эта газета, чрезвычайно популярная, распространялась едва ли не по всему Китаю, оказав значительное влияние на русскую журналистику. Позже она была переименована в газету «Железнодорожник» и существовала до 1920 года.Появлялись и исчезали такие издания, как газеты «Харбин», «Девятый вал», «Новая жизнь», еженедельник «Железнодорожная жизнь на Дальнем Востоке»…Особенно бурно журналистика и издательское дело развивались во время Октябрьской революции и Гражданской войны. Чжан :)цзюнь сообщает, что в 1920 году в Харбине появилось 25 новых периодических изданий и с каждым годом число их возрастало. Так, в 1901–1926 годах в Харбине издавалось 102 газеты и 141 журнал, не считая значительного количества таких временных изданий, как экстренные выпуски, бюллетени, рекламные листовки.

По мере развития Харбина в различных районах города стали появляться зрительные залы, сценические площадки. Возникали музыкальные, драматические, литературные, художественные студии, кружки, объединения.

Отец Г. В. Мелихова оставил воспоминания о музыкальной жизни Харбина. Страстный меломан, поклонник оперного искусства и оперетты, еще будучи учеником харбинских коммерческих училищ, Василий Мелихов ухитрился посмотреть за сезон 1919/20 года 31 оперетту (это при том, что учащимся средних учебных заведений запрещалось посещать оперетту и в театр всякий раз приходилось проникать тайком, озираться вокруг во время антрактов!). В зале Железнодорожного собрания собирался едва ли не весь Харбин, влюбленный в искусство оперетты. 1918 год провожали 31 декабря «пикантной опереттой» «Ночь в Мулен-Руж». А уже в первые дни наступившего 1919-го в помещении театра «Модерн» принимали гостей из Владивостока — «Столичную оперетту» под руководством Л. Я. Патушинского и А. И. Кречетова, где блистали известные артисты Н. Глориа и Н. Бравин.

«Веселая вдова», «Цыганская любовь», «Мадемуазель Нитуш», «Ночь любви», «Принцесса долларов», «Граф Люксембург», «Король веселится», «Жрица огня», «Добродетельная грешница», «В волнах страстей»…

Костюмированный бал в театре.

В 1920— 1930-х годах культурная жизнь в городе буквально била ключом. Здесь гастролировали артисты и музыканты с мировыми именами: скрипачи Я. Хейфиц и Е. Цимбалист, пианисты Л. Сирота и Л. Крейцер. В 1927 году в Харбин приезжал с оперной труппой Сергей Лемешев, выступали Неаполитанская опера, зарубежный казачий хор имени атамана Платова.  В городе были свои симфонический оркестр, опера, оперетта, драматический театр, балет, которым руководили артисты Императорского московского балета, питомцы школы Мариинского театра. «Руссейший облик Харбина» впитал в себя все богатство и величие русской культуры.

А еще харбинцы очень любили балы. Их часто устраивали, например, художники, которых в Харбине было достаточно много. Они группировались вокруг студии «Лотос», где регулярно проводились выставки. Каталог Передвижной выставки 1924 года включал в себя 161 работу!.. Среди участников можно было встретить имена Н. Вьюнова, П. Поговского, Ф. Соболева, М. Кичигина, Я. Лихоноса, И. Сверкунова, С. Бирнбаума, М. Горева, М. Аветова, П. Доброгаева и многих других…

Харбинский оркестр.

25 января, в Татьянин день, устраивали балы студенты харбинских вузов — этот старинный русский обычай соблюдался неуклонно: веселились, танцевали, влюблялись, кокетничали и, конечно, избирали королеву и принцесс бала — самых красивых студенток…

Очень популярны были бал Инвалидов 8 декабря, бал Георгиевских кавалеров 9 декабря, Рождественские балы, Журбалины (так именовались балы Харбинского общества журналистов), Розовые балы, «Бал Белых косынок» (традиционные балы Мариинской общины Российского общества Красного Креста), балы польской колонии, еврейской общины, балы Общества изучения Маньчжурского края, балы железнодорожников, спортсменов, охотников, балы врачей Центральной больницы КВЖД, Школы языкознания… И часто это были не просто танцы, а настоящие маскарады.Почти все балы без исключения были благотворительными: на них собирались немалые средства в пользу нуждающихся, будь то неимущие студенты, инвалиды, журналисты или художники…

Сцена из спектакля харбинского театра.

«Во времена своего расцвета, — пишет Б. Козловский, — город Харбин был большим торговым культурным городом, который постоянно посещали из-за границы мировые культурные артистические силы и торговые представители разных стран мира.Для обслуживания лиц, приезжающих в Харбин, имелся целый РЯД отелей и гостиниц, которые вполне могли соревноваться с лучшими отелями мира. Были такие, например, фешенебельные отели, как «Гранд-Отель» и «Ориант» в Новом Городе или отель «Европа». На Пристани был первоклассный отель «Модерн». Были, конечно, и обыкновенные, не отличающиеся особой роскошью, но вполне приличные гостиницы, как, например, «Новый Мир», принадлежавшая Акционерному Обществу Гостиниц».Б. Козловский подробно рассказывает, какие кафе, шашлычные, бары и прочие заведения существовали в то время в Харбине, кого но какому поводу куда следовало приглашать.

«Если нужно было угостить кого-нибудь или устроить банкет или просто деловую встречу, не могло быть лучше места, чем ресторан «Яхт-Клуб» на правом берегу Сунгари с прекрасным видом на реку, на набережную или же ресторан «Бар Лукулл».

В летнее время за Сунгари открывалась масса разнообразных ресторанов, кафе, баров, киосков и так называемых «забегаловок», где можно было опрокинуть рюмку водки под пирожок и плотно покушать…

Выло много кафе. Располагались они в бойких местах города. В этих кафе устраивались деловые встречи. Стол в них был прекрасный и недорогой. Можно было или просто выпить по чашке кофе с булочкой или пирожком, или сытно поужинать. Обычно кафе открывались в 8.30 утра и закрывались не позже 10 вечера. Много было и совсем небольших кафе, а некоторые были хорошо отделаны, с прекрасными столиками, чудной сервировкой и разнообразными меню. Обслуживали такие кафе официантки, которые были нарядно одеты в специальные стильные формы».Самыми популярными кафе были «Марс» и «Виктория» на Пристани, кафе Зазунова рядом с универсальным магазином И. Я. Чурина и кафе Азадовского в Новом Городе, опять-таки напротив универмага Чурина — наверное, трудно было сыскать в Харбине место более бойкое, чем торговые дома Чурина!.. Сделав покупки, люди шли в кафе перекусить или отметить удачное приобретение.

Ценители кавказской кухни посещали шашлычные на Пристани и в Новом Городе: «Новый Казбек», «Кавказ», «Иверия», «Алла-Верды», «Татос», «Рогозинский» или один из самых фешенебельных ресторанов города — «Эдем».

Люди русского Харбина.

Известный русский театральный художник, историк моды и коллекционер Александр Васильев несколько лет назад писал в журнале «Театр», что в справочнике «Весь Харбин» за 1925 год он обнаружил информацию об огромном количестве русских ресторанов в Харбине.

«Ресторан «Вокзальный» принадлежал Лаврентию Филипповичу Абашидзе. Ресторан «Амур» по Диагональной улице, 17, — Екатерине Максимовне Поповой. Ресторан «Биржа» Михаила Пантелеймоновича Гидуляна расположился на Биржевой, 43, а Ресторан «Буфф» Андрея Ивановича Шевинского — на Китайской, 127. Ресторан «Буфет» содержала некто Е. В. Симбуховская, а ресторан «Гранд-отель» арендовал Густав Германович Унтербиргер… Рестораны «Дарьял» и «Кавказ», «Москва» и «Новый мир», Модерн» — с баром и бильярдом и «Общедоступный» — без оных, «Океан» Любови Львовны Спивак и Помпея» Григория Матвеевича Шварупака, «Мартьяныч» Григория Житничепко и «Михалыч» Матвея Попова… А какие столовые и закусочные! Какие имена, какая географическая широта! «Светланка», «Андреич», «Басилашвили», «Дядя Сепя», «Николай», «Ялта», «Алтай», «Бессарабия», «Урал», «Пермь», «Рим» и даже «Зеленоград», а также «Русский буфет», «Украинский буфет», «Чайный буфет» и так далее и так далее».Интересно, что по этим названиям можно судить о происхождении тех, кто оседал в Харбине, о их пристрастиях, за многими из названий скрывается неизбывная тоска по Родине.

Знаменитый магазин Чурина.

Е. Ширинская вспоминает: «Мое детство было настолько русским, что я не подозревала, что живем мы в Китае. Вокруг меня были все русские люди. По улицам ходили китайские ремесленники и выкрикивали такие предложения: «Сапоги починяй», «Паяй», «Стары вещи покупай»… Эти «харбинские соловьи» обслуживали наши скромные нужды. Работали китайцы очень хорошо и относились к нам доброжелательно, всегда с улыбкой и шуткой. Соседний лавочник мог дать продукты в долг, когда в семье было туго с деньгами, в наши праздники Рождества и Пасхи наш лавочник приносил нам подарки: корзину фруктов или цветы. В гости он не ходил, но считал нас своими друзьями, да и мы тоже считали его своим верным другом, каким он и был».

Самое время рассказать о литературной жизни Харбина, об одной из самых ярких ее страниц — литературном объединении «Чураевка». Оно возникло в 1926 году и стало одним из центров русской культуры в дальневосточной диаспоре. Основателем объединения был именно Алексей Ачаир — название для «Чураевки» он позаимствовал из популярного в эмигрантской среде романа прозаика-эмигранта Г. Д. Гребенщикова «Чураевы», опубликованного в 1922 году. В романе описывалась жизнь молодых людей, обитателей деревни Чураевка, которые объединились для высоких творческих целей. Основой харбинской «Чураевки» была поэтическая студия, которой руководил Николай Александрович Щеголев. Он родился в 1910 году в Китае, на станции КВЖД Иректэ, в семье служащего железной дороги. Его отец располагал достаточными средствами для того, чтобы дать сыну хорошее образование; Николай Александрович закончил Коммерческое училище, затем Высшую музыкальную школу им. А. Ползунова, а затем колледж Христианского союза молодых людей (ХСМЛ). Дипломная работа Щеголева «Художественное мастерство В. Маяковского в поэме «Хорошо»» получила высокие оценки, она стала известна и в Советском Союзе, что было величайшим «исключением из правил»!.. Увлекшись литературой, Щеголев вскоре стал председателем поэтического объединения «Чураевка». Один из студийцев, Э. Ипдриксоп, вспоминал впоследствии: «Подтянутый, корректный, золотоволосый юноша умело руководил литературной студией «Чураевки» на многолюдных открытых «вторниках». А на закрытых «пятницах» был строг, по объективен». Щеголев публиковался в газете «Молодая Чураевка», в журнале «Рубеж», в сборниках «Семеро» и «Излучины», был высоко оценен Алексеем Ачаиром, а в 1933 году одно из его стихотворений напечатал парижский альманах «Числа». Это был триумф!

В 1920—1930-х годах поэтов на Дальнем Востоке (здесь имеются в виду и те, кто жил на советском Дальнем Востоке, и те, кто родился в Маньчжурии, и те, кто эмигрировал в эти края в конце 1910-х годов) было, пожалуй, больше, чем где бы то ни было в мире. Может быть, только Париж можно назвать исключением.

Андерсен и Андреева, Хаиндрова и Ачаир, Визи и Етин, Колосова и Коростовец, Крузенштерн-Петерец и Лесная, Логинов и Несмелое, Обухов и Паркау, Перелешин и Резникова, Светлов и Сергии, Тельтофт и Н. Петерец… и многие, многие другие. Когда я думаю о судьбе поэтов «русского» Китая, с болью вспоминаются строки Георгия Иванова:

Хожденье по мукам, что видел во сне — С изгнаньем, любовью к тебе и грехами. Но я не забыл, что обещано мне — Воскреснуть. Вернуться в Россию — стихами.

Ведь они до сих пор по-настоящему не вернулись, несмотря на издание нескольких солидных антологий в годы перестройки — в них имена поэтов «русского» Китая растворены в огромном количестве поэтов Рассеяния, чьи имена у нас давно на слуху: В. Ходасевич и М. Цветаева, Г. Иванов и Г. Адамович, Н. Берберова и И. Одоевцева, И. Северянин и А. Ладинский, Н. Тэффи и 3. Шаховская, 3. Гиппиус и Д. Мережковский, Ю. Иваск и Р. Блох… В отличие от них поэты «русского» Китая в наш культурный обиход так и не вошли. И вовсе не потому, что их поэзия слабее или менее выразительна. Просто так сложилась судьба.

Маньчжурская семья и семья П.В. Шкуркина.

В 1905 году в Харбине было создано Грузинское общество, поставившее своей целью оказание материальной и моральной поддержки грузинам, приехавшим в Маньчжурию. Поначалу их было немного. Позже, после революции, количество грузин в Маньчжурии увеличилось — белогвардейцы, беженцы из России… Общество выдавало пособие самым бедным и неспособным к физическому труду, хоронило умерших, оплачивало лечение. В течение долгого времени председателем Общества был Иулиан (Юлиан) Хаиндров, приехавший в Харбин, вероятно, в 1910 или 1911 году. Человек деятельный, энергичный, Иулиан Леванович принимал активное участие в создании Первой Грузинской аптеки, работавшей на коммерческих началах, в приобретении для собраний Общества и обеспечения жилищем нуждающихся грузин доходного дома в районе Пристани. Но главным его детищем стала Общественная бесплатная библиотека-читальня, Грузинская библиотека, где были книги не только на грузинском, но и на русском, и на иностранных языках. В 1940-х годах библиотеке было присвоено имя Шота Руставели. Она была создана еще до приезда Иулиана Левановича в Харбин. В 1917 году торжественно праздновалось ее 10-летие, но она стала едва ли не главным делом его жизни.

У Хаиндрова были сын и дочь, Леван и Лидия.Дети и внуки Левана Хаиндрова по сей день живут в Тбилиси.Лидия Юлиановна жила в Харбине, потом в Шанхае, писала стихи, в 1928 году начала печататься, выпускала собственные сборники стихов, участвовала в коллективных сборниках чураевцев и шанхайских поэтов. В Харбине она служила кассиршей в ресторане и, как писал в своих воспоминаниях поэт В. Перелешин, «была своего рода магнитом. У поэтов, включая и меня, просто не было сил пройти мимо кафе и не зайти туда… Если захожий гость не торопился, то Лида рылась в сумочке и извлекала оттуда новые стихи. Писала их много и охотно, так же охотно читала их».В СССР Лидия Хаиндрова приехала в 1947 году вместе с многими русскими, устремившимися после войны на Родину, что называется, при первой возможности, не задумываясь о том, что может их ожидать в России, хотя по примерам близких и далеких людей было уже достоверно известно, как сложится жизнь на Родине, о которой они так тосковали. Поселилась Хаиндрова в Краснодаре, где в 1976 году вышел сборник ее сгихов «Даты, даты…». Она умерла в 1986 году на 7б-м году жизни.

О Лидии Хаиндровой и Ларисе Андерсен  вспоминает в своей книге «Пересекая границы» Елена Якобсон, встретившаяся с ними в литературном объединении «Чураевка» в начале 1930-х годов: «Царили на собраниях «Чураевки» две молодые поэтессы — Лариса Андерсен и Лидия Хаиндрова. Лариса была красивой, высокой и стройной. Ее прекрасное лицо с серо-зелеными глазами всегда имело несколько отрешенное выражение (мне кажется, она была очень близорука, а носить очки не хотела). Она сама знала, что красива, и принимала ухаживания мужчин так же естественно, как королева принимает выражения преданности от своих подданных. Лидия тоже была довольно привлекательной и имела свой круг поклонников».

Лариса Андерсен родилась в Хабаровске в 1914 году и попала в Харбин позже, чем те, о ком уже шла речь. Став членом кружка «Молодая Чураевка», печаталась в различных периодических изданиях. А еще, по воспоминаниям Ю. Крузенштерн-Петерец, «в течение пятнадцати с лишним лет она была звездой дальневосточной эстрады, танцевала в оперетте, иногда в больших балетных постановках». Позже она переехала в Шанхай, а в 1950-х годах уехала на Таити, а затем вышла замуж и отправилась во Францию, где живет до сих пор в городе Иссанжо.

Лариса Андерсен.

Стихи Ларисы Андерсен относятся к лучшим образцам русской любовной лирики XX века.

Так старательно на могиле, Улыбаясь, цисты цветут… То, что мы не договорили, Сиротливо блуждает тут. Вот и я, улыбаясь людям, Прохожу по земным лугам… Хороню, что когда-то будем Все мы в этом безмолвном — «там». До конца никому не вверясь, Не страдая и не любя, Я пройду до последней двери. Отделяющей от тебя.  

А тем временем вокруг текла жизнь, полная опасностей и неожиданностей.

Сунгари нередко разливалась, случались наводнения. Лидия Вертинская вспоминает, как «в одно небольшое наводнение мы, дети, повытаскивали наши ванночки и плавали в них, как в лодке, гребя руками. Для нас это было большое развлечение».

В 1932 году, весной, Сунгари вышла из берегов и затопила улицы, серьезно нарушив жизнь горожан, особенно в районе Пристани. Были разрушены магазины, склады, конторы. Люди, лишившиеся крова, искали убежища в других районах Харбина. Богатые китайские семьи снимали часть домов у русских, менее состоятельные русские искали приюта у знакомых, порой — и у китайцев.К наводнению прибавились и другие ужасы.Одним из них стали хунхузы — китайские бандиты, которые похищали людей и требовали с родных выкуп. Название «хунхузы» означало «рыжебородые» — в китайской национальной опере разбойники обычно носили рыжие бороды. В начале 1930-х годов эти бандиты особенно распоясались. Наталия Ильина в книге «Судьбы» вспоминает о похищении хунхузами своего дяди, Александра Воейкова, крупного ученого-биолога.