"Будем   фигачить ,  как   огромная   швейная  машинка »

Владимир Путин в декабре поручил правительству создать площадку для продвижения всего российского в интернете. Выполнить задачу неожиданно взялся далекий от интернета бизнесмен Руслан Байсаров. 

Руслан Байсаров — один из самых известных бизнесменов из Чечни, глава республики Рамзан Кадыров называет его своим другом. Но на вопросы РБК о том, помогает ли эта дружба вести бизнес, Байсаров отвечать отказался, мотивировав это тем, что его бизнес с политикой не связан.

«Мы будем не по ресторанам ходить, а работать»

В декабре вы написали письмо Владимиру Путину о том, что хотели бы принять участие в создании интернет-площадки для продажи российских товаров за рубежом. Вы раньше вроде бы не занимались интернет-проектами, не владели магазинами. Откуда взялась эта идея? —

Да раньше и интернета не было! А сейчас этот бизнес активно развивается, и наша страна [в этой области] движется немного запоздало по сравнению с Китаем, Европой. Мы постараемся идти в ногу со временем. —

Лично с президентом обсуждали проект? —

Я писал письмо на имя президента. Этого достаточно, по крайней мере для начала. —

Был ответ? —

Он расписал письмо в правительство (на обращении, копия которого есть у РБК, стоит резолюция «рассмотреть и поддержать»). Сейчас мы в ежедневном режиме ведем консультации с Минэкономразвития, обсуждаем, как мы будем совместно с государством строить интернет-бизнес. —

Как эта площадка будет устроена? Это традиционный магазин, как китайский AliExpress или российский Ozon? Что он будет продавать? —

Помимо обычной торговли эта площадка будет выполнять важную функцию — мы будем сопровождать новые бизнес-проекты молодых российских компаний с изобретениями или оригинальными идеями. Будем поставлять проекты на мировой рынок, помогать им в привлечении инвестиций, контактом с иностранными рынками. —

Вы уже договорились с кем‑тоиз таких молодых компаний? —

С тех пор как стало известно об этом проекте, нам поступает множество предложений со всей страны, есть очень интересные. Детали я пока не могу раскрывать, потому что люди доверились нам — открыли свои идеи. Если можно, я вам об этом потом расскажу, когда мы юридически закрепим свои права на эти разработки. —

Один из наших источников назвал ваш проект «русская Alibaba» — получается, не совсем верное сравнение? —

Вы даже не представляете, насколько вы попали в точку с Alibaba! —

Как «ваша Alibaba» будет называться? —

Сейчас регистрируем бренд и компанию, пока не могу раскрыть название. Отдельная структура под этот проект еще не создана, сейчас его курирует ТЭПК (Тувинская энергетическая промышленная корпорация, специализирующаяся на добыче угля, — основной бизнес Байсарова. — РБК). Но уже есть домен — nthub.ru, сайт заработает в этом году. Мы будем двигаться очень быстро. —

Но то, что вы описали, больше похоже на b2b-бизнес… —

В том числе. Наша задача — выставить нашу продукцию для всего мира, такая электронная витрина. При этом если у вас уникальный товар и ваша идея утечет, вы потеряете самое ценное, поэтому мы еще будем эти идеи защищать. Мы предлагаем финансовое и юридическое сопровождение. То есть наша задача в том, чтобы любой товар российского производства был защищен в соответствии с западным законодательством. —

То есть вы будете продавать одновременно и какую‑нибудь суперручку российского производителя, и его самого — долю в его компании? —

На сайте — ручку, но после этого компания сможет быстро вырасти и найти еще и финансовых партнеров. Это уже второй этап, если это хороший перспективный бизнес. Небольшие российские компании получат помощь, доступ к мировому капиталу и потребителю — можно не уезжать в Кремниевую долину, где, как многие считают, тебе сразу же дают деньги на любую идею… —

Просто в Штатах выстроена система бизнес-инкубаторов… —

Вот! А мы только начинаем ее выстраивать. Не надо больше никуда лететь, тем более туда, где инвесторы в обмен на относительно небольшие деньги забирают существенную долю в проекте. —

Это же сложный бизнес — отобрать несколько стоящих идей из  — огромного  количества предложений, которыми и сейчас засыпают венчурных инвесторов. Никто не  будет  давать деньги просто так, если, конечно, ему нужно вернуть их…

Посмотрите, какое —  огромное  у нас здание — 190 тыс. кв. м! (Показывает на офисный центр Prezident Plaza, в котором проходит интервью.) Посадим тут всех желающих [работать в компании и отбирать предложения],  будем  фигачить ,  как   огромная   швейная   машинка .

Большой штат —  будет  у вашей новой компании?

Сейчас у нас уже около 200 человек, будем расширяться. Может быть, наберем 10 тыс. человек, может быть, 150 тыс.! Мы недавно разговаривали с нашим вице-президентом по финансам о том, что еще не успели толком развернуться, а уже посыпалось столько интересных предложений! —

У вас есть система фильтрации для этих предложений? —

Конечно, мы будем делать отбор. —

Сколько собираетесь потратить? —

Мы думаем о десятках миллиардов рублей. —

А по доходам какая у вас цель? —

Мы сегодня не ставим никакой планки. —

Как же так? Вы же говорите, это настоящий бизнес. На чем именно вы будете зарабатывать — на комиссии? —

Это могут быть комиссионные, это могут быть инвестиции. В зависимости от вида товара. —

Если говорить о товарах, что Россия может предложить на экспорт, кроме нефти, газа и зерна? —

Чуть позже мы сможем раскрыть полный перечень — начиная от сельского хозяйства и заканчивая наукой. —

И все‑таки, как будет выглядеть этот магазин? Как каталог несырьевого российского экспорта? Как список, в котором будут YotaPhone, российское лекарство от Эболы, что‑то еще? —

Да, примерно. —

Но, по идее, и сейчас иностранный покупатель может приобрести YotaPhone в интернете. —

Но есть ведь не только Yota­Phone, а если я хочу увидеть все российские телефоны? А если я хочу инвестировать в небольшого российского разработчика? На какую площадку мне идти? Эта логистика — самое сложное, что сейчас существует в торговых отношениях между странами. —

Если какая‑то наша компания выставит свою продукцию, то 5 тыс. компаний со всего мира ее увидят — так это будет работать. Наши небольшие компании, по сути, совсем изолированы от внешнего мира.

Как в любом венчурном бизнесе, у вас будут высокие риски, вы к ним готовы? Вы поэтому хотите заручиться поддержкой властей? —

Ну, вы опять про господдержку, я уже ответил — это будет настоящий бизнес. —

Может, вы станете сотрудничать с какими‑то государственными институтами? Вы общаетесь, к примеру, с министром, курирующим «открытое правительство», Михаилом Абызовым? —

Знакомы. У меня другая позиция — мне не нужен лоббизм, связи. Разбалованный ребенок не становится полноценной личностью. У меня сегодня нет никаких проблемных долгов — спросите любой банк! Ни личных, ни на компаниях. Мы так и собираемся дальше двигаться. Мой принцип — не иметь долгов. Мы будем не по ресторанам ходить, а работать. —

Но вы в начале разговора сказали, что будете строить бизнес «совместно с государством». На какую‑то госпомощь вы все‑таки рассчитываете — письмо ведь зачем‑то написано? —

На финансовую — нет. А в какой‑то правовой поддержке — да. Мы сейчас готовим обращение в правительство. —

В чем могут заключаться преференции? О чем именно речь? —

Для нас самое главное — движение товаров. —

Это вам тогда с «Почтой России» надо договариваться, нет? —

Не только с почтой. Нам нужно, чтобы наши товары шли за рубеж гораздо быстрее, чем они приходят в Россию. Мы сейчас ищем пути решения этой задачи. —

Сейчас сколько — неделя? —

Неделя — это уже много. Нужно, чтобы было два-три дня. Для этого мы создадим по всей стране логистические центры, у нас будут офисы по всей территории России. —

Но это же огромные вложения! —

Где‑то будем договариваться [о покупке площадей], где‑то брать в аренду, где‑то строить. Нам не нужно сейчас всех выталкивать, мы будем сотрудничать со всеми. Если в каком‑то регионе России есть логистическая организация — зачем ее создавать? Мы уже ведем переговоры. —

Для страны это необходимый бизнес: человек может работать над проектом десять лет, но выставить его куда‑то в Германию, Францию, Китай, Малайзию, Сингапур он не может. Через нас же он сможет найти инвесторов и каналы сбыта за считаные минуты. Наша задача в том, чтобы умные и талантливые люди не уезжали из страны, а могли, сидя у себя в квартире, показать, на что способны.

В послании Федеральному собранию президент сказал — у нас есть что предложить [из товаров]. Но предлагать мы еще не умеем, у нас нет опыта. Другие страны десятилетиями шли к созданию такого рода инфраструктуры.

«Считайте, президент — автор этой идеи»

Этой темой — созданием высокотехнологичной продукции и продвижением ее за границей — многие пытались заниматься, те же «Ростех», «Роснано», «Сколково». Почему вы считаете, что у вас получится лучше? —

Мы четко понимаем, что мы будем делать. —

Путин в отличие от Дмитрия Медведева никогда вроде бы не был увлечен интернет-проектами, поэтому его декабрьское предложение об онлайн-торговле с иностранцами прозвучало неожиданно. И никто из опрошенных нами интернет-бизнесменов тогда не знал, о каких проектах идет речь. А сейчас, когда стало известно про ваш проект, некоторые говорят: у Байсарова же нет экспертизы в интернете, моя компания справилась бы лучше… —

Кто так говорит? —

Те, у кого уже есть опыт в создании популярных сайтов. —

Ну, пусть звонят мне, я буду им помогать. Это же не значит, что я сейчас сделаю монополию, буду один продавать наши товары за рубеж. —

Часто ли бизнесмены пишут вот так президенту и часто ли он сразу отвечает «рассмотреть и поддержать», как было написано на вашем к нему обращении? Не часто ведь, согласитесь? —

Он же сам, еще до моего обращения, коснулся этой темы [продажи российских товаров за рубеж через онлайн-площадки], дал поручение правительству подготовить предложения. Считайте, президент — автор этой идеи. —

Хотя, честно говоря, мы готовимся к этому проекту уже два года. Идея, которую озвучил президент, очень серьезная, глобальная.

Российский интернет — это такое устоявшееся сообщество на первый взгляд. Вы с кем‑то оттуда общаетесь? —

С кем‑то общаемся очень плотно, с кем‑то просто знакомы. По мере развития нашего проекта будем общаться плотнее, конечно же. —

Рассказывают, что вы хорошо знакомы с новым советником президента по проблемам интернета Германом Клименко. Даже говорят, он вам посоветовал насчет магазина… —

Я не буду обсуждать никакие вопросы, связанные с политикой, только бизнес. Вот вы спросили, что мы будем предлагать в интернет-магазине. На примере Китая: можно вернуться на десять лет назад и увидеть, что тогда они были, мне кажется, в худшей ситуации, чем сегодня Россия. Но сейчас все мы знаем, на каком уровне китайцы находятся в любой отрасли, это явный пример для нашей страны. У нас есть все, чтобы выйти на мировой уровень. Для этого и нужен интернет: мы наши товары за считаные минуты будем выставлять по всему миру. —

С кем‑то именно из интернет-магазинов общаетесь? —

Да, мы собираемся, честно говоря, некоторых покупать уже… —

Просто версия — «Юлмарт»? Просто у них сорвалось IPO… —

Давайте без названий. —

Вы лично совсем не ассоциируетесь ни с IT, ни с торговлей… —

Это не так — в начале 2000‑х годов я создал компанию, которая занималась, по сути, электронными платежами, — это была система карточек для покупки бензина водителями компаний с крупными автопарками. —

Мы думали, как уйти от денежного оборота. Была громадная проблема — предприятия давали водителям деньги, кто‑то покупал не бензин, а водку, контролировать это было практически невозможно. Сначала мы сделали талоны, напечатали в Гознаке — просто как замену обычным деньгам, купить на них можно было только топливо. А потом перешли на карточки, написали софт. Наше программное обеспечение стояло по всем заправкам.

Помню, делали презентацию мэру города: я рассказывал час, и они ничего не поняли. Но в итоге эта система разрослась так, что наша карта около 2 тыс. заправок в России обеспечивала. Оборот компании составлял около $400 млн в год. С нами не конкурировала ни одна компания. Многие крупные компании, госучреждения, были нашими клиентами.

Вы эту систему сам придумали или где‑то подсмотрели? —

Сам. —

Много на этом заработали? —

Да, это были большие деньги по тем временам. Я эту компанию продал совладельцам Sibir Energy (сумму Байсаров не раскрыл. — РБК). —

Нет у вас сейчас интереса к платежным системам, электронным деньгам? —

Есть, подробности сейчас не расскажу. —

Вы сами активный интернет-пользователь? Покупаете что‑нибудь в интернете? —

Вся моя семья практически все покупает в интернете — от продуктов до одежды и обуви. Но этот рынок еще на начальной стадии, поверьте. И мы не будем конкурировать с проектами, нацеленными на внутренний рынок. —

«Не влезть туда на 5–7% — это надо быть совсем ленивым»

Главный ваш проект — ТЭПК, которая с 2013 года владеет лицензией на гигантское Элегестское месторождение угля в Сибири. Но вы никак не можете приступить к его разработке, потому что нет инфраструктуры — строительство железной дороги и порта требует многомиллиардных инвестиций. Вы рассчитывали на средства Фонда национального благосостояния (ФНБ). Но сейчас ФНБ фактически заморожен. Ваш проект тоже? —

Да, ФНБ собирался выделить деньги, но сейчас, конечно, нецелесообразно обращаться к государству за инвестициями, так как мы знаем, что происходит в экономике страны. В связи с этим мы переориентировались — будем привлекать банковские деньги, хотя они гораздо дороже. Но мы посчитали, что наш проект подешевел больше чем на $1 млрд за счет падения курса рубля. Сам проект рассчитан на экспорт. Доллар вчера еще стоил 35 руб. Сейчас он вырос в два раза, а себестоимость добычи у нас осталась той же, в рублях. —

Сколько денег вы уже инвестировали в ТЭПК? —

Свыше 10 млрд руб. —

Какую сумму рассчитываете получить от банков? —

На весь проект нужно свыше 235 млрд руб., мы собираемся вложить собственные средства — примерно 25% от общей суммы, остальное придется привлекать у пула банков. Мы ведем переговоры с банками, они всем известны. Самые большие банки России. Деньги у них есть. —

Вы все еще претендуете на гос —гарантии для того, чтобы получить эти кредиты?

Мы понимаем, что у государства и так сложности. Я лучше договорюсь с банками, в банках деньги есть — если проект эффективный, они с удовольствием вложатся. Поэтому моя задача — сделать проект эффективным. Они сейчас смотрят проект с новыми параметрами — без участия ФНБ. —

Кто именно смотрит? —

Я не могу разглашать, у меня в меморандуме есть специальное условие насчет этого. Меморандум был подписан в конце декабря. —

С банками? С одним? —

Пул банков. —

Раньше назывались Сбербанк и ВЭБ. Но ВЭБу сейчас явно не до крупных проектов? —

ВЭБ пока на паузе, они не говорят ни да ни нет. —

Сроки окупаемости изменились? Раньше вы говорили, что разработка Элегеста окупится довольно быстро для такого большого проекта — за девять лет. —

Сроки остались прежними. Так что берем кредит рублевый и строим. —

Когда начнете? —

Пока не знаю, скорее всего, в этом году, если успеем. Будем строить одновременно ГОК, железнодорожную ветку и терминал в Ванино. Это очень, очень хороший проект. Наше месторождение — это почти 1 млрд т коксующегося угля, можете представить? Вот построим дорогу, будем всю Азию углем снабжать. —

А как же конъюнктура? Мировые цены на семилетнем минимуме, спрос в Китае снижается… —

Мы будет экспортировать 12–15 млн т в год — это ничто по сравнению с тем, что азиатские страны потребляют сегодня, даже в условиях кризиса, даже с учетом того, что Китай снизил свою потребность. Суммарно эти страны потребляют под 150–200 млн т в год — только коксующегося угля, я не говорю сейчас про энергетику. Не влезть туда России на 5–7% — это совсем надо быть ленивым. Из Австралии тащат уголь в Китай, через весь океан. Я был в Корее — они закупают около 30 млн т, а нам же до них рукой подать. Сначала по железной дороге, потом через порт Ванино в Хабаровском крае. —

В прошлом году вы купили у попавшего под санкции Геннадия Тимченко 25% в крупном строительном подрядчике «Мост». Он и будет вести вашу стройку века? —

«Мост» — один из претендентов на это строительство, поэтому мы и купили в нем пакет. —

Сделка была денежной или в обмен на будущий контракт? —

Денежной. —

Вы не собираетесь наращивать долю в «Мосте»? —

Нам достаточно 25%, чтобы контролировать строительство железной дороги. —

Вы мирно зашли в эту компанию? Была информация, что другие совладельцы «Моста», его основатели Владимир Костылев и Евгений Сур, сами хотели выкупить долю Тимченко, но у них денег не хватило… —

Нет, они, наоборот, были заинтересованы строить Кызыл — Курагино (маршрут железной дороги, которая должна связать Элегестское месторождение с Транссибом. — РБК). Любая [инфраструктурная] компания в России в этом заинтересована. Пока ни одна компания подряд не получила, строим мы сами, своими силами. Но мы публично объявим тендер, укажем все условия. —

Но зачем было покупать долю? Тем более что бизнес строительных подрядчиков сейчас считается очень рискованным, многие из них после Олимпиады обанкротились. И у вас у самого была неудачная попытка инвестиций в компанию «Стройгазконсалтинг» (СГК) Зияда Манасира. —

Почему неудачная? Все, что я вложил, себя оправдало. Я очень доволен. —

СМИ писали, что на покупку у Манасира 74% акций этого подрядчика вы потратили больше $9 млрд. СГК был когда‑то крупнейшим подрядчиком «Газпрома», но это все равно какая‑то невероятная цифра. Откуда столько денег у вас? —

Мы не будем обсуждать цифры. Не понимаю, какие там оценки были в СМИ. —

Почему вы тогда продали эту компанию, если вас все устраивало? —

Из «Стройгазконсалтинга» я вышел, потому что это был очень большой проект — мне нужно было бы заниматься только им. Я четко оцениваю свои силы. СГК строит стратегически важные объекты для страны, очень серьезные. И если у тебя есть СГК, нужно заниматься только СГК. Это даже не бизнес… —

А что, «газовый Минстрой»? —

Да. Если отвечать за эту компанию, нужно летать из одного конца страны в другой, каждую неделю, по девять часов в день проводить в самолете. Там было 80 тыс. сотрудников, свыше 15 тыс. единиц техники. —

А со стороны выглядело так, что вам пришлось продать эту компанию, потому что СГК проиграл битву за подряды «Газпрома» Аркадию Ротенбергу и Геннадию Тимченко… —

Нет, не поэтому. Заказы действительно стали сокращаться, но как и у всех подрядчиков. У нас были сильные конкуренты, но нельзя сказать, что мы с ними особо пересекались. —

В прошлом году вы с Манасиром объявили о продаже СГК Газпромбанку и фонду UCP Ильи Щербовича. Теперь они занимаются реструктуризацией долгов компании. Верно ли, что вам после всей этой истории досталась часть проектов в недвижимости, которые вел Манасир? —

Да, у нас есть четыре офисных центра в Москве — всего 320 тыс. кв. м. Мы сдаем помещения, зарабатываем на этом. Один центр сдан, еще два — в процессе, а четвертый мы пока заморозили. —

В каком соотношении вы владеете ими с Манасиром? —

50 на 50. Я управляю этим бизнесом, я здесь гендиректор: отвечаю за стройку, за сдачу в аренду, эксплуатацию. —

Про Манасира говорили, что вложения в недвижимость были главной причиной его проблем. Слишком много кредитов под нее набрал. Это верно? —

Кредиты были, но это не проблемные долги. Все объекты, которые появились в тот период, были сданы в срок. На тот момент я, как председатель совета директоров СГК, лично участвовал в оперативном управлении, строительстве и сдаче газовых объектов. Кредиты компания сейчас возвращает. —

Манасир не уехал из России? —

Нет, здесь живет, никуда не переехал, мы с ним общаемся. —

«Я нефтью мечтал заниматься с детства»

Сколько всего у вас сейчас направлений в бизнесе? Интернет-торговля, добыча угля, недвижимость… —

Еще туризм, строительство. Есть «Ведучи» (всесезонный горнолыжный курорт в Итум-Калинском районе Чеченской Республики; открытие было запланировано на 2015–2016 годы. — РБК), по ним мы сделали бизнес-план [для кредиторов], и на следующий год «Курорты Северного Кавказа» (госкомпания, созданная для развития туристической отрасли на территории СКФО, Краснодарского края и Республики Адыгея. — РБК) нам выделили на инфраструктуру 1 млрд руб. —

Этого хватит? —

На инфраструктуру — конечно. Это подъемники, коммуникации, снабжение, газ. Я туда тоже вкладываю деньги, уже почти 2 млрд руб. вложил. В связи с кризисом мы разделили проект на два этапа. Первый — стоимостью 2 млрд руб.: мы построим четырехзвездную гостиницу, не будем замахиваться на пять звезд, посмотрим, какая будет загрузка. Следующим этапом мы будем строить еще две гостиницы на 14 млрд руб. —

Получается, ваш основной бизнес — добыча угля, ТЭПК еще, строго говоря, не начала работу, курорт — тоже, интернет-проект только развивается. Что же приносит вам деньги сейчас? —

Сейчас недвижимость. —

Кризис на этом бизнесе сказался? У вас арендные ставки в рублях? —

Да, кризис серьезно ударил. Ставки в рублях — от 25 тыс. руб. [за 1 кв. м в год]. —

Из 320 тыс. кв. м сколько сдано в аренду? —

Коммерческая тайна. —

Проблем с парковкой, как в «Сити», не будет? —

Ну, нет, у нас здесь 1,2 тыс. машино-мест, под —земный паркинг. Там так же красиво, как здесь. На крыше проектируем вертолетную площадку.

У вас есть бизнес в Чечне, кроме курорта в Ведучи? —

Только курорт. Ведучи — это моя родина, я там часто бываю. Думаю, заниматься туризмом в нашей стране становится все интереснее. Пока не замечаю, что кризис серьезно сказывается на этой сфере. —

Forbes оценивает ваше состояние в $900 млн. Вы согласны с этой оценкой? —

Не знаю, как они оценивают, а сам я не считал. —

Вашим партнером по нефтяному бизнесу и московскому НПЗ в середине 2000‑х годов был Шалва Чигиринский — бизнесмен, близкий семье Юрия Лужкова. Этот бизнес (компания Sibir Energy) вы продали в итоге «Газпром нефти». Эта сделка была для вас крупнейшей? —

Да, наверное, это так (сколько Байсаров заработал на ней, он не раскрыл. — РБК). —

Как вам удалось сделать состояние на нефти, причем не в Чечне, а в России, где за нефтяные активы была огромная конкуренция? —

Я в 1985 году переехал в Москву. Мне было 16 лет. Учился в МИСИ (Московский инженерно-строительный институт), куда меня старший брат заставил поступить. Потом ушел в армию отсюда на два года. А потом понял, что строительство мне не очень интересно, и перевелся в нефтяной институт. Я нефтью мечтал заниматься с детства: у нас в Грозном был нефтеперерабатывающий завод, который перерабатывал 20 млн т нефти в год, — крупнейший в Союзе, все было построено вокруг него. Грозненский институт (Грозненский государственный нефтяной технический университет имени академика М. Д. Миллионщикова) я в итоге и окончил, перевелся туда, он был очень популярен. Потом я получил образование в МГУ и сейчас снова учусь — нужны знания в угольной отрасли. —

И где учитесь? —

В Московском институте стали и сплавов, на третьем курсе факультета «Финансы и менеджмент горного производства». —

Куда‑то еще будете вкладывать деньги? —

У меня нет задачи быть везде. —

В каких городах, кроме Москвы, вы проводите время? —

В городах Китая, Гонконге, Корее, Японии, много бываю в Европе. Сейчас мне придется очень много летать в связи с новым проектом. —

Кризис повлиял на ваш образ жизни? —

Да, конечно. Мы на 37% сократили управление и операционные расходы. Раньше вице-президенты летали бизнес-классом, теперь — экономклассом. —

Сокращали людей? —

Нет, просто не поднимали зарплаты, порезали премии, корпоративы сократили. —

Ваша инвестиционная стратегия как изменилась? В каких инструментах вы храните сбережения? —

Я считаю так: максимально все, что у тебя есть сегодня, ты должен вкладывать в бизнес в России. Понятно, что страна наша находится в сложной ситуации. И все, что ты сегодня вложишь, принесет много денег в будущем. Я вкладываю в недвижимость, в ТЭПК, в интернет-магазин — вот все, в чем я держу деньги. —

Александра Галактионова, Юлия Ярош, Ирина Малкова

РБК.ру

Может мозговой штурм устроим… чтоб российское продавать такое-эдакое…

и вообще интересно Ваше мнение (если кто осилил статью)