Владимир Набоков, Пошляки и пошлость (1957 год)
Мещанин — это взрослый человек с практичным умом, корыстными,
общепринятыми интересами и низменными идеалами своего времени
и своей среды. Я говорю именно о «взрослом», солидном человеке,
так как ребенок или подросток с повадками мещанина — всего лишь
попугай, подражающий манерам законченных обывателей; ведь попугаем быть легче,
чем белой вороной. Обыватель и мещанин — в какой-то степени
синонимы: в обывателе удручает не столько его повсеместность,
сколько сама вульгарность некоторых его представлений. Его можно назвать
«благовоспитанным» и «буржуазным». Благовоспитанность предполагает
галантерейную, изысканную вульгарность, которая бывает хуже простодушной
грубости. Рыгнуть в обществе — грубо, но рыгнуть
и сказать: «Прошу прощения» — не просто вульгарно, но еще
и жеманно. Понятие «буржуазность» я заимствую у Флобера,
а не у Маркса. Буржуазность во флоберовском понимании
свидетельствует скорее о складе ума, чем о содержимом кошелька.
Буржуа — это самодовольный мещанин, величественный обыватель.
Маловероятно, чтобы этот тип существовал в первобытном обществе, хотя
элементы мещанства можно обнаружить и там. Представьте себе
на мгновение людоеда, требующего к обеду изысканно разделанную
человеческую голову. Точно так же американский обыватель желает, чтобы
отечественные апельсины всегда были ярко-оранжевыми, лососина —
нежно-розовой, а виски — золотисто-желтым. Но, как правило,
мещанство возникает на определенной ступени развития цивилизации, когда
вековые традиции превратились в зловонную кучу мусора, которая начала
разлагаться.
Обыватель — явление всемирное. Оно встречается во всех классах и нациях. Английский герцог может быть столь же вульгарным, как американский пастор, французский бюрократ или советский гражданин. У Ленина, Сталина и Гитлера представление об искусстве и науке было насквозь буржуазным. Рабочий или шахтер нередко оказываются такими же откровенными буржуа, как банковский служащий или голливудская звезда.
Мещане питаются запасом банальных идей, прибегая к избитым фразам
и клише, их речь изобилует тусклыми, невыразительными словами.
Истинный обыватель весь соткан из этих заурядных, убогих мыслей, кроме
них у него ничего нет. Но надо признать, что в каждом
из нас сидит эта заклишированная сущность, и все
мы в повседневной речи прибегаем к словам-штампам, превращая
их в знаки и формулы. Это не означает, однако, что все
люди — обыватели, но предостерегает от машинального обмена
любезностями. В душный день каждый второй прохожий непременно спросит
вас: «Вам не очень жарко?» Из этого не следует, что ваш
собеседник — пошляк. Он может оказаться обыкновенным попугаем или
словоохотливым иностранцем. Когда вас спрашивают: «Как поживаете?» —
ответ: «Прекрасно» может прозвучать унылым штампом, но начни
вы распространяться о своем здоровье, вы рискуете прослыть
педантом и занудой. Иногда банальность — хороший щит или надежная
уловка от разговора с дураками. Я встречал просвещеннейших
людей — поэтов, ученых, которые в кафе обходились двумя-тремя
словами: «да, нет, благодарю вас».
Персонаж, выступающий под именем «величественного пошляка», не просто
обыватель-новичок, нет, это — профессиональный жеманник с головы
до пят, законченный тип благопристойного буржуа, всемирный продукт
заурядности и косности. Он — конформист, приспособившийся
к своей среде. Ему присущи лжеидеализм, лжесострадание и ложная
мудрость. Обман — верный союзник настоящего обывателя. Великие слова
Красота, Любовь, Природа — звучат в его устах фальшиво
и своекорыстно. Таков Чичиков из «Мертвых душ», Скимпол
из «Холодного дома», наконец, Омэ из «Мадам Бовари». Обыватель любит
пустить пыль в глаза и любит, когда это делают другие, поэтому
всегда и всюду за ним по пятам следуют обман
и мошенничество.
Обыватель с его неизменной страстной потребностью приспособиться,
приобщиться, пролезть разрывается между стремлением поступать как все
и приобретает ту или иную вещь потому, что она есть
у миллионов, — и страстным желанием принадлежать
к избранному кругу, ассоциации, клубу. Он жаждет останавливаться
в лучших отелях, путешествовать в 1-м классе океанского лайнера
с капитаном в белоснежном кителе и великолепным сервисом.
Соседство с главой компании и европейским аристократом может
вскружить ему голову. Нередко он — сноб. Богатство и титул приводят
его в восторг: «Дорогая, сегодня я болтал с герцогиней!»
Пошляк не увлекается и не интересуется искусством, в том
числе и литературой — вся его природа искусству враждебна.
Но он с жадностью поглощает всяческую информацию и отлично
натренирован в чтении газет и журналов. Он ревностный читатель
«Сэтердей Ивнинг Пост» и, просматривая газету, обычно отождествляет себя
с героями передовиц. Представитель сильного пола воображает себя
симпатичным судебным исполнителем или другой важной птицей, скажем, замкнутым
холостяком с душой ребенка и игрока в гольф. Если это
читательница — эдакая мещаночка, она видит себя в роли
обворожительной, румяной, белокурой секретарши (с виду девчушка,
в душе — благочестивая мать, сочетавшаяся законным браком
со своим молодцеватым шефом). Обыватель не отличает одного автора
от другого; читает он мало и всегда с определенной целью,
но может вступить в общество библиофилов и смаковать
прелестные, прелестные книги: винегрет из Симоны де Бовуар,
Достоевского, Сомерсета Моэма, «Доктора Живаго» и мастеров эпохи
Возрождения. Его не очень интересует живопись, но престижа ради
он охотно повесит в гостиной репродукции Ван Гога или Уистлера,
втайне предпочитая им Нормана Рокуэлла.
В своей приверженности к утилитарным, материальным ценностям он легко превращается в жертву рекламного бизнеса. Сама по себе реклама может быть очень хороша — иные ролики поднимаются до настоящих высот искусства, речь не об этом. Суть в том, что реклама всегда играет на обывательской гордости обладания вещью, будь то комплект нижнего белья или набор столового серебра. Я имею в виду определенный тип рекламы. К примеру, в доме появился радиоприемник или телевизор (машина, холодильник, посуда — все что угодно). Их только что доставили из магазина. От удовольствия мать всплескивает руками, возбужденные дети толпятся вокруг, младшенький вместе с собакой тянется к тому месту, куда водрузили Идола, даже бабушка со всеми своими лучистыми морщинками виднеется где-то на заднем плане, а в стороне от всех, заложив большие пальцы в проймы жилета, с победоносным видом высится Отец, он же Папаша, он же Горделивый Даритель. Мальчики и девочки в рекламе неизменно усыпаны веснушками, а у малышей всегда отсутствуют передние зубы. Я ничего не имею против веснушек (на самом деле они очень идут иным юным созданиям). Вполне возможно, специальное исследование подтвердит, что у большинства маленьких американских граждан они есть, а в другом исследовании докажут, что у всех удачливых судебных исполнителей и красивых домохозяек в детстве они были. Повторяю: я не имею ничего против веснушек как таковых. Но я считаю неслыханной пошлостью то, что с ними сделали рекламные и прочие агентства. По рассказам очевидцев, если мальчик без веснушек или слегка веснушчатый должен появиться на телеэкране, ему наклеивают искусственные веснушки, минимум 22 штуки — восемь на каждой щеке и 6 на носу. В комиксах веснушки напоминают сильную сыпь. В одном сериале они были обозначены крошечными кружками. Если веснушчатых юных героев обычно играют белокурые или рыжеволосые красавчики, то у молодых статных мужчин, как правило, темные волосы и густые черные брови. От шотландца до кельта — такова эволюция.
Глубочайшая пошлость, источаемая рекламой, не в том, что она придает
блеск полезной вещи, но в самом предположении, что человеческое
счастье можно купить и что покупка эта в какой-то мере возвеличивает
покупателя. Конечно, сотворенный в рекламе мир сам по себе
безвреден — каждый знает, что сотворен он продавцом, которому всегда
подыгрывает покупатель. Самое забавное не в том, что здесь
не осталось ничего духовного, кроме экстатических улыбок людей,
приготовляющих или поглощающих божественные хлопья, не в том, что
игра чувств ведется по законам буржуазного общества; нет, самое забавное,
что это — теневой, иллюзорный мир, и в его реальное
существование втайне не верят ни продавцы, ни покупатели,
особенно в нашей мудрой, прагматичной и мирной стране.
У русских есть, вернее, было специальное название для самодовольного величественного мещанства — пошлость. Пошлость — это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность.
Припечатывая что-то словом «пошлость», мы не просто выносим
эстетическое суждение, но и творим нравственный суд. Все подлинное,
честное, прекрасное не может быть пошлым. Я утверждаю, что простой,
не тронутый цивилизацией человек редко бывает пошляком, поскольку
пошлость предполагает внешнюю сторону, фасад, внешний лоск. Чтобы превратиться
в пошляка, крестьянину нужно перебраться в город. Крашенный
от руки галстук должен прикрыть мужественную гортань, чтобы
восторжествовала неприкрытая пошлость.
Возможно, само слово так удачно найдено русскими оттого, что в России
когда-то существовал культ простоты и хорошего вкуса. В современной
России — стране моральных уродов, улыбающихся рабов и тупоголовых
громил — пошлость перестали замечать.
Немного Набокова на ночь
02:39, 13 декабря 2013
Автор: neuilly_
Комменты 90
Рыгнуть и извиниться - это прям про Собчак.
Снобизм чистой воды. Вроде бы все и верно, но чувствуется за всем этим презрение не к явлению, а к человеку. К обывателю. И мне кажется, что это неправильно.
Не люблю обличителей. Скучно с ними. Для меня пошлость это иметь оценочные суждения.
еще раз убедилась в том, что Набокова не люблю
Плюсую, очень созвучно с моим видением пошлости. Жаль, что подрастающее поколение под "пошлостью" понимает только то, что имеет какой-то скаредный сексуальный подтекст, а сама суть игнорируется. Наверное, потому что она уже вошла в норму.