Маргерет Этвуд канадская писательница. Она родилась в 1939г. Её отец был энтомологом, в связи с чем семья часто бывала в глухих районах Канады.

Вообще детство Этвуд оказало сильное влияние на её произведения. Каждый роман пронизан тоской по прошлому, по невинному, по незнанию и вере. Феминистки настроенные героини романов ранимы и одиноки. У них есть друзья, мужчины, мужья, но они всегда на грани каких-то изменений, переломов. Читать Этвуд легко, её язык понятен, но идеи книг всегда очень непросты и заставляют думать, мыслить, ставить себя на место героинь, примерять их жизни, оценивать их поступки, как свои. 

Вот и очередной прочитанный мною роман "Жизнь после мужчины" или "Мужчина и женщина в эпоху динозавров" оставил глубокий след после прочтения. Многие считают его ужасно тоскливым и нудным, а мне он показался крайне интересным. Роман повествует о двух мужчинах и двух женщинах. Их отношения, их мысли, размышления, рассуждения, попытки смириться с настоящим, найти себя, принять других, понять...

Нат и Элизабет женаты 10 лет. Предположительно им за 40. У них двое детей и они уже давно не являются любящими супругами. Однако ради детей сохраняют подобие семьи. У каждого есть своя, так называемая, личная жизнь: любовники, любовницы. Однако разводиться они не собираются. Элизабет переживает самоубийство своего последнего любовника, а Нат переживает всю ситуацию в целом.

Элизабет работает в музее, где её коллегой, с которой она не особенно общается, является Леся (ей предположительно за 30). Каким-то странным образом Нат начинает ухаживать за Лесей. Сама же Леся живет с англичанином Уильямом. Он спокойный, хороший, но свадьба не планируется, хотя Лесе может быть и хотелось бы. 

Элизабет в раннем детстве вместе с сестренкой забрала к себе на воспитание тетя Мюриэл. С самого детства Эл ненавидит тетю, но смирилась с её присутствием. Она не может простит ей смерть матери, и смерть сестры. Все это тяжким грузом лежит на её памяти и влияет на её поступки в настоящем. 

Леся в детстве разрывалась между двумя бабушками: еврейской и украинской. Они соревновались за Лесю, как борцы на ринге, но девочке было все-равно. Однако спустя годы она вдруг почувствовала, как ей не хватает своих корней. Мать Леси не такая теплая. 

Мать Ната воспитывала сына одна. Она довольно сухая и сдержанная, как и жена Ната. Сильные женщины, которые ведут за собой Ната, передают из рук в руки, пока он не попадает к Лесе. 

Взрослое чтиво не для пляжа, но очень полезное, на мой взгляд. Безусловно в 20 читать такое рано, просто потому, что рано. Еще нет стольких лет за плечами, что бы прочувствовать все, что переживают герои: пустоту, потери, утраченные впустую годы (что чувствует порой каждый), отсутствие ярких эмоций... ой.. столько всего. 

В отличии от "Слепого убийцы" в "Мужчине и женщине.." непросто найти короткие и емкие цитаты, слишком много контекста, длинные истории, но я постаралась найти наиболее интересные и запомнившиеся лично мне. 

ЦИТАТЫ:

И вот уже неделю, с того самого вечера, она проводит вторую половину дня лежа на кровати, которую Нат когда-то с ней делил, а он приносит ей чашки чаю, по одной в день. Она принимает их с видом умирающего лебедя -- Нат ненавидит этот взгляд и бессилен с ним бороться. Ты во всем виноват, дорогой, но можешь принести мне чаю. Жалкая попытка искупления. И аспирин из ванной, и стакан воды. Спасибо. А теперь уйди куда-нибудь и помни, что ты виноват. И он на это ведется. Как хороший мальчик.

***

Вот только она не может грезить о Уильяме, хоть и пытается; и она уже не помнит, о чем грезила, когда еще могла грезить. Ей кажется, что Уильям и грезы -- понятия несовместимые. Этот факт не имеет для нее никакого значения.

***

Она не любит раздражать, поэтому старается контролировать себя, даже когда никого нет рядом.

***

Он кусает ее в шею, когда они занимаются любовью. Леся думает, что с женщиной своей породы -- однажды она поймала его на такой формулировке -- он ничего такого себе не позволил бы. Они бы занимались любовью, как два лосося, удаленно, Уильям оплодотворил бы прохладные серебристые икринки с безопасного расстояния. Он называл бы своих детей "потомство". Его потомство, с чистой кровью.

Дорогой, знаешь что. Я в положении. От тебя. Ну что ж, скажет он, выйди из этого положения.

***

Больше всего ему нравилась в ней расплывчатость, нечеткость, отсутствие острых граней, какое-то облачное мерцание. А теперь ее как будто сбросили на тротуар с высоты, и она так и заледенела -- одни раскоряченные углы да осколки.

***

Радость детей уже не трогает ее, но страх за них еще трогает. Она подозревает, что мир замыслил недоброе против ее детей. Нат всегда смеялся над ее страхами, называл их бзиками: острые углы столов (когда дети учились ходить), розетки в стенах, шнуры настольных ламп, пруды, ручьи и лужи (ведь можно утонуть и в двух дюймах воды), движущиеся машины, железные качели, перила крыльца, ступеньки; а позже -- незнакомые мужчины, замедляющие ход автомобили, овраги...

***

Она часто приносит работу домой, потому что на службе ей трудно сосредоточиться. Дома она тоже не может сосредоточиться, но по крайней мере здесь некому войти и застать ее за разглядыванием стенки.

***

Родители... отправили ее в танцевальный кружок, чтобы стала общительнее. Поздно, она уже не была общительной. Они винили в этом (про себя, конечно) бабушку Этлин, которая впервые привела ее в Музей -- не потому, что бабушку сильно интересовали экспонаты, а потому, что вход стоил дешево и там можно было переждать дождь.

Знаешь ли. Вечный намек, что он не знает. Они обе это делают: постоянно намекают, что он чего-то не знает, пропустил что-то важное, что они, с их утонченным восприятием, всегда улавливают.

***

Ее украинская бабушка хотела, чтобы она стала стюардессой. Ее еврейская бабушка хотела, чтобы она стала юристом, и еще чтобы вышла замуж, тоже за юриста, если получится. Ее отец хотел, чтобы она достигла как можно большего. Ее мать хотела, чтобы она была счастлива.

***

Как поживают твои кости? -- спросил отец. Это его обычная шутка, так он пытается примириться с ее выбором профессии.

***

Раньше выставляли в витринах шубы, а теперь каких-то одалисок. Вероятно, Элизабет, с ее (подразумевается: дегенеративными) взглядами на жизнь, считает, что это нормально, но лично она, тетушка Мюриэл, с подобным никогда не смирится. Она стара и помнит лучшие времена.

***

...как-то днем, когда они лежали, усталые, на его пахнущей дымом кровати, они забрели в страну опасных признаний, в ее нищее детство, голод, нечесаные волосы, беспомощные претензии ее матери. Никогда никому не завидуй, сказала она, если не знаешь всего.

Она не понимает, как его признания в любви -- которым она верит! -- согласуются с простым фактом его отсутствия. Его отсутствие -- свидетельство, улика.

***

Она не злится на Лесю за то, что та очаровалась Натом, а сама она к Нату никогда ничего такого не чувствовала. Она завидует не людям, а самому факту. Ей жаль, что она больше не может ни к кому испытывать такое.

***

Ты ужасно аппетитная, -- говорит Уильям, пожалуй, слишком вдохновенно; такой тон может предвещать шлепок по заднице. -- Пухленькая. Элизабет передергивает от раздражения. Глупость; иногда она делает большие глупости. Натягивай уже скорее свои чертовы трикотажные трусы и проваливай из моей кровати. Она мило улыбается ему через плечо...

***

Я швырнула в нее вазу, -- говорит Элизабет. -- Хорошая была ваза.

Попробуй суперклей, -- советует практичный Уильям. Элизабет даже не трудится отвечать. Ваза работы Кайо, единственный экземпляр. Чаша, полная пустоты.

Он перенес себя, и детей, и Элизабет тоже, в компактный зеленеющий оазис, где бывает, что люди понимают друг друга. А ее, оторванную от всех, одинокую, бездетную и преступно молодую, поставили в пустыне, в наказание, чтобы смотрела пантомиму, значения которой ей все равно не угадать.

Нат не понимал, что жесток. Он думал, что проявляет заботу. Он гладил ее спину; а она представляла себе, как он поглядывает на часы -- достаточно ли долго уже гладит.

***

Хотя они с Элизабет еще никогда не обсуждали развод. Даже в худшие времена она никогда не пыталась его выставить, и он никогда не угрожал уходом. Но развод незримо присутствует в каждом их разговоре: тайное оружие, окончательное решение, непроизносимое слово. Он подозревает, что они оба думают об этом почти все время: размышляют, отвергают.

***

...ее собственный консерватизм, о котором она до сих пор не подозревала, приводит ее в ужас, она хочет принадлежать к чему-нибудь, явственно принадлежать; чтобы ее можно было классифицировать, отнести к какому-нибудь множеству. Множество миссис Шенхоф уже существует; к нему принадлежат мать Ната и мать его детей. Леся ничья не мать; официально она ни к чему не принадлежит.

Она не слушала как следует, рассказы бабушек были ей скучны, она считала, бабушки пытаются перетянуть ее на свою сторону. Они раздражали ее своими вечными жалобами и мелкими дрязгами, своими историями, чуждыми, иностранными, которые, как и бесконечные рассказы про войны, страдания и вздетых на штыки младенцев, не имели к Лесе никакого отношения. Старая родина, отсталая и ужасная; все не так, как тут. Теперь Лесе хочется воскресить эти голоса; пускай жалобы, пускай обиды. Она хочет плясать в венке с цветами, хочет, чтобы ее одобрили, благословили, все равно кто. Ей нужно материнское благословение.

***

К ужасу Элизабет, тетушка Мюриэл начинает плакать. Слезы сочатся из-под набрякших век; это противоестественно, словно кровоточащая статуя, это чудо. Элизабет смотрит будто издалека. Ей бы радоваться. Тетушка Мюриэл наконец-то попробовала на вкус прах своей жизни. Но Элизабет не радуется.

***

Элизабет хочется встать со стула, выйти, выбежать из палаты, бросив тетю одну. Она это заслужила. Тем не менее Элизабет склоняется вперед и берет в ладони слепые руки тетушки Мюриэл. Короткие пальцы отчаянно вцепляются в нее. Элизабет не священник; она не может отпустить грехи. Что же она может? От чистого сердца -- ничего.

Я знаю, что мне надо жить дальше, и именно это я намерена делать. Вам не стоит беспокоиться. Если бы я собиралась вскрыть себе вены кухонным ножом или броситься с виадука на Блур-стрит, я бы уже давно так и поступила. Хоть жена из меня никакая, но я мать, и к этому я отношусь серьезно. Я бы никогда не оставила своим детям такую память. Со мной поступили именно так, и мне это совсем не понравилось.

***

...ей не нужно прощение; во всяком случае от Ната. Вместо этого она предпочла бы простить сама, кого-нибудь, как-нибудь, за что-нибудь; но не знает, с чего начать.

***

Возможно, Леся свою жизнь продула. Может, это и называют зрелостью: момент, когда человек осознает, что продул свою жизнь.

ПС: картины французской художницы Серафины Луи