Лев Константи́нович Ду́ров (родился 23 декабря 1931, Москва, СССР) — советский и российский актёр театра и кино, народный артист СССР. Один из самых востребованных советских киноактёров. Сотовый телефон я готов разбить о стену. Ненавижу технику. Мне больше всего нравится, чтоб пальчик в дырочку — и крути. Если кого-то бьют — надо вмешаться. Я и вмешиваюсь. Любовь — это не я за ручку вас держу, и мы гуляем по лугу с ромашками. Сама природа нам все продиктовала. И нам не надо драмапутру читать, мы все сами сообразим. Я прожил с одной женщиной 50 лет. Потому что не предъявлял ей серьезных претензий. Раньше я много чего делал — плотничал, к примеру. Сейчас только читаю. Когда у котов хорошие хозяева — они долго живут. Моему коту двадцать один год. Никогда в жизни не куплю то, что рекламируют. Чай? Я уж сам как-нибудь. Вы «Майский» пили? Это же просто веник, вымоченный в шайке. С женщинами нельзя говорить о деньгах. Что хорошо дает по мозгам — так это арбуз, в который налили водки и дали настояться. Часто думаю: это тот же сериал или не тот? Ощущение, что актеры даже пиджаки не меняют. Но такое, наверное, и про меня можно сказать: Дуров! А сам-то? У нас спорт держался на чувстве родины. Чувство улетело — прилетели деньги. Но зачем играть — пока не поняли. Английский футбол всегда был на деньгах, а у нас едва-едва поменялись правила. Настоящие джинсы у меня в Москве появились у одного из первых. Мама, помню, плакала: «Лева, ты же артист — тебе нельзя в таких штанах». Она думала, это какая-то тряпка смешная. Я рос во дворе. А сейчас компьютеры. Толстой однажды взревел: «Прогресс? Скажите, как можно усовершенствовать ужас? Он станет еще ужасней?» Если актер талантлив, а как человек — дрянь, я все равно буду с ним работать. Иначе можно остаться с дилетантами. С одним актером я полгода не здоровался. Но когда он сыграл замечательно, я вошел в гримерку и поздравил. А назавтра опять не здоровался. Я большой любитель пива. Но все просто одурели. Вы не видите, что страна стала пивной? Едешь в метро — стоит пивной запах. Сейчас страх перед болезнями и бедностью. А такого страха чудовищного, который был в каждой семье и во всей державе, нет. Поэтому мне сейчас жить лучше. На даче должен быть запах дерева, а не джакузи под задницей. Ни давление, ни цензура не могут убить хорошее кино. Кино убивают, когда его снимает не художник, а тот, кому деньги дали. Это только кажется, что умирают другие. Только что об этом думать. Я верю в ясновидящих. Мы с Жженовым ехали в купе с ясновидящей — Лидией Михайловной, крановщицей, которую молния долбанула. Она стала все рассказывать. Все переломы пересчитала, у меня их двадцать три. Потом говорит: «Скажи, год назад ты был на грани смертельного исхода?» — «Да». Она: «Автомобиль?» Я: «Нет, лошадь. Во время съемок на меня лошадь завалилась». Она: «Вообще-то тебя нет, ты умер, у тебя точка смерти совсем сформировалась». Но раз я уже умер — так чего мне теперь бояться.