Джером Сэлинджер – американский писатель, автор коротких рассказов, новелл, обретший всемирную славу и признание миллионов читателей как автор своего единственного романа «Над пропастью во ржи». Романа, где герой испытывает разочарование в жизни как таковой, фактически являясь носителем мировой скорби. Американцы, выросшие в 50е годы, сделали книгу своей Библией. А Холден Колфилд, несомненно, стал королем скорби не только для них, но и для поколений, приходящих на смену друг другу.

Сэлинджер родился в 1919 году в семье обеспеченного оптового торговца продовольствием. Отец, стремившийся дать ему образование, желавший видеть его продолжателем семейного дела, так и не нашел отклика в душе сына, который демонстрировал весьма посредственные успехи в изучении наук, а о преемственности на поприще семейного колбасного бизнеса и слышать не хотел. Впоследствии эта ситуация вылилась в открытое противостояние, результатом которого стало полное отрешение Сэлинджера-сына от отца. Позже (возможно, отчасти и в знак протеста) становится вегетарианцем, увлекшись восточной философией, буддизмом, индуизмом, йогой. Стоит сказать, что дух бунта против общественных формальностей не отпустит писателя, большую часть жизни проведшего в затворничестве, уже никогда. Сам автор комментировал такую свою позицию традиционно скупо: «Если кто-то хочет узнать обо мне, то пусть читает мои книги». Праздной жизни в самом центре американского мира Сэлинджер предпочёл жизнь за высокой оградой в доме в городке Корниш (Нью-Гэмпшир). Сэлинджер с детьмии. 60-е.

Главным же чудачеством Сэлинджера многие (а особенно голливудские кино боссы) считают запрет на экранизацию Ловца. Но тем не менее, в одном из сообществ, посвященных книге, участники не отчаиваются, а выдвигают своих кандидатур на роль Холдена Колфилда и второстепенных героев (предупреждение: в их число вошли даже те, кого уже нет с нами). Среди западных претендентов замечены... Эдвард Ферлонг

Хит Леджер

Джозеф Гордон-Левитт

Дэниел Редклифф

и Джон Леннон, конечно же

В России всё гораздо более напряженно. Отечественная версия черевата участием в проекте Антона Шагина

Федора Дунаевского

И даже Александра Рыбака

А теперь попробуем увидеть мир глазами Холдена Колфилда, бродившего по улицам Нью-Йорка в конце 40-х – начале 50-х. /Также стоит сказать, что и сам Сэлинджер был коренным жителем Большого Яблока./

Вдруг я перестал жечь спички, наклонился к ней через весь стол. Мне надо было о многом с ней поговорить. - Слушай, Салли! - говорю. - Что? - спрашивает. А сама смотрит на какую-то девчонку в другом конце зала. - С тобой случается, что вдруг все осточертевает? - спрашиваю. - Понимаешь, бывает с тобой так, что тебе кажется - все проваливается к чертям, если ты чего-нибудь не сделаешь, бывает тебе страшно? Скажи, ты любишь школу, вообще все? - Нет, конечно, там скука смертная. - Но ты ее н е н а в и д и ш ь или нет? Я знаю, что это скука смертная, но ты н е н а в и д и ш ь все это или нет? - Как тебе сказать? Не то что ненавижу. Всегда как-то приходится... - А я ненавижу. Господи, до чего я все это ненавижу. И не только школу. Все ненавижу. Ненавижу жить в Нью-Йорке. Такси ненавижу, автобусы, где кондуктор орет на тебя, чтоб выходил через заднюю площадку, ненавижу знакомиться с ломаками, которые называют Лантов «ангелами», ненавижу ездить в лифтах, когда просто хочется выйти на улицу, ненавижу мерить без конца костюмы у Брукса, когда тебе... - Не кричи, пожалуйста! - перебила Салли. Глупо, я и не думал кричать.

Пропасть, в которую ты летишь, - ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привыпривычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибуль найти.

В этом-то и все несчастье. Нельзя найти спокойное, тихое место - нет его на свете. Иногда подумаешь - а может, есть, но пока ты туда доберешься, кто-нибудь прокрадется перед тобой и напишет похабщину прямо перед твоим носом. Проверьте сами.

Собрание профсоюза

Станция метро Wall Street, 1949 год - Не в том дело. Вовсе не в том, - говорит Салли. Я чувствовал, что начинаю ее ненавидеть. - У нас уйма времени впереди, тогда все будет можно. Понимаешь, после того как ты окончишь университет и мы с тобой поженимся. Мы сможем поехать в тысячу чудных мест. А теперь ты... - Нет, не сможем. Никуда мы не сможем поехать, ни в какую тысячу мест. Все будет по-другому, - говорю. У меня совсем испортилось настроение. - Что? Я не слышу. То ты на меня орешь, то бормочешь под нос... - Я говорю - нет, никуда мы не поедем, ни в какие «чудные места», когда я окончу университет и все такое. Ты слушай ушами! Все будет по-другому. Нам придется спускаться в лифте с чемоданами и кучей вещей. Нам придется звонить всем родственникам по телефону, прощаться, а потом посылать им открытки из всяких гостиниц. Я буду работать в какой-нибудь конторе, зарабатывать уйму денег, и ездить на работу в машине или в автобусах по Мэдисон-авеню, и читать газеты, и играть в бридж все вечера, и ходить в кино, смотреть дурацкие короткометражки, и рекламу боевиков, и кинохронику. Кинохронику. Ох, мать честная! Сначала какие-то скачки, потом дама разбивает бутылку над кораблем, потом шимпанзе в штанах едет на велосипеде. Нет, это все не то! Да ты все равно ни черта не понимаешь!