Она родилась в рождественскую ночь 24 декабря 1837 года, родилась, как и Наполеон, с зубом счастья во рту. Происходя из семьи герцога Максимилиана Баварского и будучи его любимой дочерью, Елизавета до 16 лет жила беззаботно и весело в семейном замке Поссенгофен близ Мюнхена. Она росла очень красивой, фантазеркой, понятливой, внимательной и непоседливой. Ее интересы сплетались вокруг писания и чтения стихов, (она боготворила Гейне), игр на природе, охоты, верховой езды, заботы о домашних животных. Потом вдруг, еще не созрев, она сразу вступила во взрослую жизнь. Большая семья, в которой, согласно поговорке, клювом не щелкают. Маленькую Элизабет ласково называли "Сиси", и это прозвище осталось с ней на всю жизнь. В юности Сиси была столь очаровательна, что персидский шах не смог скрыть своего восхищения ее красотой, и, нарушая правила этикета, не сдержал громкий возглас:- «Как она прекрасна!». Сиси сознавала свою красоту и стремилась сохранить ее: она всегда ухаживала за собой, ежедневно выполняла физические упражнения и, вообще, панически боялась старости и увядания. Когда ей исполнилось 42 года, Сиси запретила себя рисовать и фотографировать, надела вуаль и, гуляя, закрывала лицо зонтиком.

История ее замужества была романтической. Императору Францу-Иосифу прочили в жены ее сестру, принцессу Елену, и вся баварская семья была приглашена в Австрию, в летнюю резиденцию Габсбургов - Ишль. В конце скучного обеда в комнату впорхнула откушавшая отдельно с гувернанткой маленькая Сиси. Увидев ее, обычно очень выдержанный Франц-Иосиф, которому было уже 23 года, потерял голову. Он подошел не к старшей сестре, а к младшей и предложил ей посмотреть лошадей. Вернувшись с прогулки, он объявил матери, что женится, но не на Елене, а на принцессе Елизавете. Через несколько месяцев на засыпанном цветами корабле император отвез по Дунаю свою молоденькую невесту из Баварии в Вену. "Я влюблен, как лейтенант, и счастлив, как бог!" – написал Франц-Иосиф в письме другу. Аналогичную влюбленность испытывала тогда и Елизавета.

Франц-Иосиф сделал девушке предложение, и она не смогла от него отказаться, потому ей безумно понравился молодой и красивый император. Прямо на праздновании именин Франца-Иосифа состоялась помолвка и началась подготовка к свадьбе. 22 апреля 1854 года Елизавета стала императрицей Австрии. На нее возлагали большие надежды и муж, и его семья, и семья Сиси, и молодая женщина всеми силами старалась оправдать их ожидания. Она беспрекословно выполняла обязанности первой дамы империи: присутствовала на бесчисленных приемах и церемониях и, конечно, выдерживала нескончаемые интриги придворных дам. Все это привело к нервному срыву - Сиси перестала нормально спать и есть, ее мучил кашель. Совсем плохо молодой женщине стало во время беременности, о которой она вскоре объявила, так как мать Франца-Иосифа совсем замучила Сиси своими намеками.

Ребенок родился 5 марта 1855 года. Наверняка по дворцу прокатился стон - ах, какой облом, не принц, а принцесса! Софи, не спрашивая Элизабет, окрестила девочку в честь себя (в мюзикле Сиси возмущается по этому поводу). Так же Софи сама выбрала малышке няню и кормилицу, и устроила детскую в своей половине дворца, подальше от Элизабет. Чтобы увидеться с дочкой, императрице приходилось подниматься по длинной лестнице, но даже когда она наконец обнимала девочку, Софи маячила неподалеку, как соцработник, надзирающий за неблагополучной мамашей. В следующем году Элизабет родила еще одну девочку, которую окрестили Гизеллой. Теперь обстановка накалилась. Ведь Софи сумела родить 4 сыновей, так что счет пока что бы 4:0 в ее пользу. Гизеллу, конечно, тоже отняли у матери. Но Элизабет более не желала мириться с таким положением вещей и потребовала, чтобы детскую передвинули к ней поближе, что в конце концов и было сделано. Согласно логике, Элизабет теперь должна была проводить с дочками все время, ведь она так скучала по ним. Но нет. Муж и жена отправились в путешествие по Альпам, пока Софи забрасывала их возмущенными письмами, лейтмотивом которых было "злые вы, уйду я от вас." Она возмущалась тем, что у нее отняли внуков, и утверждала, что Элизабет любит своих лошадей больше, чем дочек.

Оставив дочек в Будапеште, родители отправились в Дебречин, сопровождаемые восторженными криками венгров. Но прибыв по месту назначения, они обнаружили телеграмму. Путешествие мгновенно утратило все очарование. Старшая из двух девочек, Софи, была больна. Уже по приезду в Будапешт она чувствовала себя неважно, но доктор решил, что у нее режутся зубки. Теперь он харкала кровью - судя по всему, у девочки был тиф. Родители немедленно помчались в Будапешт, но изменить ничего не могли. Софи мучительно умирала 11 часов, в то время как Элизабет заламывала руки и кричала что это она виновата, она потащила с собой дочку, а потом бросила ее. Свекровь была с ней полностью согласна. Когда Франц Иосиф и Элизабет вернулись в Вену, в глазах свекрови императрица прочла молчаливое обвинение. У Сиси началась депрессия. Мысли о самоубийстве посещали ее постоянно. Дни напролет она скакала в лесу, одна, а потом возвращалась во дворец и запиралась в комнате. Почти ничего не ела. Не желала никого видеть. Ей было всего 19. Но отняв у императрицы одного ребенка, судьба, словно желая компенсировать потерю, подарила ей другого. Следующей зимой она снова была беременна. Франц Иосиф старался уделять ей побольше времени, относился к ней с нежностью, потакал всем ее желаниям. Новости о беременности Элизабет распространились по стране. Отовсюду, из самых глухих медвежьих углов ей слали письма с советами, как удостовериться, что у нее родится мальчик. Например, ей советовали во время полнолуния капнуть расплавленным свинцом в воду, и если застывший кусочек по форме напоминает половой член, его нужно отнести к алтарю Мадонны.

По сравнению с первыми двумя, на этот раз роды были очень тяжелыми, длились 24 часа. Элизабет кричала и бредила, и, по словам одной их повитух, в бреду предсказала падение дома Габсбургов и красные флаги на улицах Вены. С другой стороны, когда рожаешь, вряд ли в первую очередь думаешь о коммунизме. Когда ребенок наконец появился на свет, Элизабет в первую очередь спросила про его пол. Франц Иосиф ответил "Повитуха еще не знает," потому что боялся, что внезапная радость может повредить жене. Элизабет прорыдала - "Ну конечно, еще одна девочка. " Она не могла поверить своему счастью, пока наконец ей не принесли ребенка. Это был мальчик. Его окрестили Рудольф Франц Карл Иосиф. Четвертого ребенка - снова девочку - Элизабет родила уже через много лет, а именно в 1868 году. Ее назвали Мари Валери, и всю ту любовь, которую она недодала предыдущим детям, Элизабет обрушила не нее. Это был "ребенок для себя." Гизелла любила бабушку гораздо сильнее чем Элизабет, которая никогда не уделяла ей время. Рудольф рос одиноким мальчиком, разрываясь между бабушкой и матерью. У Элизабет никогда не хватало на него времени. Помешанная на своей внешности, императрица считала, что дети ее старят. Впоследствии, когда у нее и Франца Иосифа появились внуки, такое отношение стало особенно заметным. Франц Иосиф был лучшим из дедушек, обожал возиться с внучатами, качать их на коленях, но Элизабет относилась к ним равнодушно, хотя охотно играла с чужими детьми. Но Мари Валери получила все. Элизабет носилась над ней как наседка, играла с ней, внимательно следила за ее здоровьем. В отличии от Гизеллы, Валери была вылитая мать. Как и Сиси, она любила цветы и поэзию. Мать и дочь часто разговаривали по-венгерски, и это было для них чем-то вроде секретного языка, чем-то, что сближало их еще теснее. "Она мне не просто дочь," говорила Элизабет о Мари Валери, "она мой близкий друг."

Всю свою жизнь императрица сознательно культивировала худобу и стройность и в этих целях питалась странно, если не сказать отвратительно. При росте в 172 см (на несколько сантиметров выше, чем супруг) она весила самое большее 50 кг, имея 50-сантиметровую, поистине осиную талию. Чтобы сохранить низкий вес, она постоянно держала диету, сочетаемую с многочасовыми выездами верхом на лошади и длительными пешими прогулками. Возле своих покоев она всегда просила оборудовать комнату для гимнастики и массажа. Патологическая страсть к похудению – анорексия – способствовала развитию у нее внутреннего отвращения ко всему грубо физическому, в том числе сексу (хотя четверых детей – трех девочек и мальчика – она все-таки родила). Она часто испытывала приступы кашля. Столь же часто у нее повышалась температура, и наступало состояние физической слабости. При своих хворях она годами вообще не обедала (разве можно назвать обедом поглощение за несколько минут мясного сока от полусырого бифштекса), а на завтрак обходилась чашкой бульона, сырыми яйцами и рюмкой портвейна. К тому же она курила, даже во время езды в коляске. На фоне недостаточного питания у нее развилось малокровие, но она упорно продолжала бороться за сохранение девичьей свежести. Косметическое производство тогда еще не было налажено, и в погоне за красотой она делала диковинные ныне процедуры (ночные маски из сырой телятины, теплые ванны с оливковым маслом и т.п.). У нее всегда были расшатаны нервы, она не выносила темноты, приговаривая, что "достаточно темно будет в могиле", а при свете могла спать только недолго. С годами у нее началось расширение сердца, к этому добавились ревматизм и радикулит. Придерживаясь установленного ею самою режима питания и сна и мало прислушиваясь к советам врачей (а ее обслуживали светила европейской медицины), она годами не выходила из состояния недомогания, недовольства жизнью и депрессии.

В 1879 году на своей серебряной свадьбе с Францем-Иосифом Сиси последний раз появилась при дворе, после этого ее вообще редко видели в Австрии. Сиси до конца жизни продолжала путешествовать и нигде не могла найти покоя и счастья. В таком путешествии, в Женеве, в 1898 году, она была убита фанатиком-анархистом. Около пяти вечера Элизабет и ее фрейлина, графиня Ирма Штарай, вернулись в отель в Женеве, хотя их просили избегать этого города. В то время Женева была рассадником анархизма, так что августейшей особе находится там было небезопасно. Элизабет лишь отмахнулась - "Кто причинит вред старой женщине вроде меня?" Было решено, что слуги отправятся на поезде в Ко, а императрица и графиня Штарай покинут Женеву на пароходе, отплывавшем в 1:40. Будучи воплощением женственности, императрица на пароход опоздала - когда она покинула отель, на часах было уже 1:35. Пришлось поторапливаться. Солнце било в глаза, и Элизабет раскрыла зонтик. На улице цвели каштаны, о чем она, улыбаясь, и поведала фрейлине, которой, впрочем, до каштанов не было никакого дела - пароход вот-вот уйдет, и они останутся в этом жутком городе вдвоем, без охраны! На встречу им шел мужчина. Прямо перед Элизабет он запнулся и выпростал руки, словно желая смягчить падение. В этот момент императрица осела на землю, а перепуганная графиня Штарай нагнулась над ней. Мужчина уже исчез. "Как чувствует себя Ваше Величество?" спросила фрейлина по-венгерски, а Элизабет ответила, что все в порядке, поднялась с помощью прохожих и отправилась к пристани. Казалось, это и правда был пустяк. Она даже не взяла фрейлину за руку. Но дойдя по пристани, она вдруг пожаловалась на боль в груди. Взойдя по трапу на корабль, вскрикнула и попросила Ирму взять ее за руку, но фрейлина не смогла удержать ее и обе женщины опустились на пол. Фрейлина прижала ее голову к своей груди и протерла ей виски принесенной водой. А потом Элизабет открыла глаза. И в ее глазах графиня Ирма Штарай увидела Смерть.

О смерти жены императору сообщили в тот же день. Закрыв лицо руками, он простоял в молчании несколько минут, затем сказал "В этом мире для меня уже ничего не осталось." Новости о трагедии мигом облетели Вену. Женщины и дети рыдали на улицах, оплакивая императрицу. Разумеется, некоторые горожане предпочитали скорбеть более творчески - не обошлось без погромов, направленных против проживавших в городе итальянцев. Соболезнования летели со всех европейских дворов, от президентов латиноамериканских стран, от императора Японии. Невозможно было поверить, что Элизабет, самая ослепительная женщина Европы, много лет служившая эталоном элегантности, погибла нелепой смертью от рук анархиста - она, которая так мало интересовалась политикой! Казалось, после Майерлинга и после этой трагедии ничто уже не могло быть хуже. Блистательный мир, полный красоты и благородства, стремительно приближался к закату.