Люди, которые могут перечитывать книги или пересматривать фильмы в поисках неразгаданных смыслов или просто ради повторения удовольствия, вызывают у меня удивление, граничащее с восхищением и белой завистью. Я устроена таким образом, что желание пересматривать фильм навещает меня в исключительных случаях, а перечитывать книги ­– это вообще нечто из ряда вон выходящее для меня. Ещё в детстве меня поразил рассказ моей бабушки о её подруге, которая так любила Войну и Мир, что перечитывала её 8 раз. Мне почему-то было грустно от этой истории, так как она мне казалась историей о потерянном времени – сколько других новых книг с неизвестными ей героями эта подруга могла бы узнать, откажись она от постоянного возвращения к рассуждениям о войне в салонах Анны Шерер или страданиям Наташи Ростовой. 

Заново обратиться к роману Сто лет одиночества меня заставило свойство моей памяти забывать. Чтением этой книги я отметила окончание 11-го класса. Бурные воды последующих академических и жизненных уроков значительно стёрли впечатления от сюжетных линий и героев. Помню лишь, что книга меня поглотила и удивила нагромождением фантазийных элементов или магическим реализмом (термин, который тогда мне был неведом). По большому счёту, садясь за повторное её прочтение, я открывала книгу словно впервые. Новизну знакомства усиливало то обстоятельство, что теперь передо мной лежал грандиозный роман Маркеса на языке оригинала.

В этот раз Сто лет одиночества стали для меня не быстроводной рекой, а топким болотом. Ощущение вязкости создаётся, на мой взгляд, за счёт концентрированного и густого текста. Бесполезно украдкой заглядывать вперёд в ожидании отдохнуть на страницах с диалогами. Таких в данной книге нет. Одна страница текста обрушивается на читателя потоками имён и событий. Не сложно представить, что в нынешней сериальной индустрии одна страница могла бы быть оформлена в отдельный эпизод (серию). Такой плотный, пестрящий новой информацией, стиль изложения выработался у Маркеса благодаря его журналистской карьере. Я вообще сомневаюсь – ждал бы это произведение успех, если бы писатель не был журналистом. На одной богатой фантазии далеко не улетишь, нужно знать, как ею управлять. В своём известном высказывании колумбиец заметил:

В журналистике есть приём, который также можно применять в литературе. Допустим, если вы скажете, что в небе парят слоны, люди вам не поверят. Но если вы добавите, что в небе парят 425 слонов, вероятнее люди на это клюнут.

Однако сваливать всё на журналистские навыки, конечно, было бы несправедливо. Знаете ли вы, читавшие этот роман, что он соткан из воспоминаний Маркеса о своём необычном детстве? Необычность детству Габо (так его величают испаноязычные поклонники) придала его бабушка Транкилина, рассказывавшая ему сотни любопытных и увлекательных историй о родственниках и случайных знакомых. Например, запоминающийся образ жёлтых бабочек, повсюду сопровождавших механика, влюблённого в Ренату Ремедиос, был навеян жалобой бабушки об инженере, который пришёл к ним в гости и был окружён бабочками. Маркес поступил с этой историей, как ребёнок поступает с раскраской, – он сделал бабочек жёлтыми. Не этот ли приём он назвал 425 слонами?

На самом деле без преувеличения все образы биографичны. Незаконнорожденные сыновья от разных матерей, помеченные пепельным крестом на лбу – дед Габо был ещё тот ходок налево, бабушка закрывала на это глаза и всегда была готова к появлению очередного киндер-сюрприза на пороге их дома. Взрослые парни, рождённые от разных матерей, приходили и устраивали дебош в доме их отца. 

Прототипом для героини Ребеки, которая ела землю, стала его сестра Марго, также имеющая это странное гастрономическое пристрастие. 

Его любимая бабушка, к которой он испытывал бóльшую привязанность, чем к собственной матери, на страницах романа превратилась в стойкую Урсулу. Её героиня постепенно теряла зрение, но успела запомнить наизусть нахождение всех предметов в доме, что позволило ей скрывать недуг от родных. Эта линия – прямая отсылка к неудачной операции по удалению катаракты, которую перенесла бабушка Маркеса и после которой потеряла зрение. Даже карамельные леденцы в форме зверей, которые на продажу готовила Урсула, – не вымысел, а факт из жизни его бабушки. То, как Маркес перенёс реальные события, привычки, быт его семьи на страницы романа, напоминает мне бережное составление семейного альбома, в котором живут фотографии разных поколений. 

Казалось бы, разве может роман, как яркий витраж, составленный из биографических отсылок, создавать гнетущее и мрачное впечатление? И снова ответ можно искать в детстве Маркеса. Маленький Габо оказался буквально брошенным родителями в доме дедушки и бабушки.

Он был окружён теплом и любовью, с одной стороны. Но с другой, он воспитывался в атмосфере мистики. Его бабушка отличалась крайней степенью суеверности. По её словам, в каждой комнате в доме жил дух умершего родственника. В гостиной и спальнях стояли фигуры святых в полный рост. Дед-полковник часто рассуждал о смерти. Несмотря на то, что родители вернулись за мальчиком, когда тому было 8 лет, и увезли жить с ними, Габо уже успел получить прививку магическим реализмом. То есть семя, из которого в дальнейшем вырос чудный город-сад Макондо, было посажено ещё в детстве. 

В студенческие годы Маркес открыл для себя произведения Франца Кафки, Вильяма Фолкнера, Эрнеста Хемингуэя и Вирджинии Вульф. Эти писатели оказали на Габо значительное воздействие. От них он позаимствовал интересные стилистические приёмы. Например, у Кафки он научился писать о необычных явлениях и вещах в обыденной манере и прямолинейно. От Вульф – развивать внутренний монолог и играть со временем. Фолкнер и Хемингуэй вдохновили его описывать социальные реалии его родной Колумбии. Через произведения Фолкнера он впитал важную составляющую творчества американца – чувство принадлежности месту. В той степени, в которой Фолкнер принадлежал культуре американского юга, Маркес принадлежал карибской культуре. И мне кажется, что именно калейдоскоп культурных образов и мифологем, свойственных карибскому самосознанию, прорезают мрачную философию Ста лет одиночества ярким лучом солнца. 

При повторном чтении романа, ставшего главным литературным паспортом Латинской Америки, меня поразило обилие аллюзий на Ветхий Завет. Маркес не соблюдает библейскую хронологию, он как бы разворачивает ветхозаветную историю. Когда глава семейства Хосе Аркадио Буендия с женой и небольшой группой единомышленников отправляется искать землю, которая бы стала благодатной для поселения, то это напоминает поиск земли обетованной с молочными реками и кисельными берегами.  

Ливни, которые обрушиваются на городок Макондо и не прекращаются в течение более 4 лет, словно намекают на дожди Потопа и 7 тощих лет, которые были посланы Богом в наказание за грехи.

А уж чего-чего, но грехов в Макондо было предостаточно. Практически с первых месяцев основания городка там появился притон Катарино, куда рано или поздно заходили все особи мужского пола семьи Буэндия. Примечательно, что этот рассадник похоти был срисован с дома терпимости в родном для писателя городе Аракатака (ставшем прообразом Макондо), в который отцы отправляли своих сыновей для получения первого мужского опыта. Например, Габо был направлен в подобное заведение в возрасте 12 лет. 

Но грехопадение не ограничивалось связью мужчин с проститутками. Достаточно вспомнить, сколько раз в романе случались романтично-эротические казусы с участием родственников. Собственно тема вырождения поднимается уже на первых страницах, когда Урсула опасается, что в семье родятся дети-уродцы с признаками животных.

На мой взгляд, тема инцеста и кровосмешения способствуют тому, чтобы называть роман мрачным. Ввиду прямых отсылок к Библии понимаешь, что перед нами разворачивается падение 7 поколений семьи, и их конец будет удручающим. 

В этот раз я восприняла роман как депрессивную сказку-притчу для взрослых. Тяжёлое впечатление не удалось скрасить даже изумительными иллюстрациями, которыми было украшено юбилейное (в честь 50-летия со дня публикации) издание книги. 

При этом я считаю это произведение необходимым к прочтению. В нём много подтекстов и аллюзий. Оно самобытно и колоритно. В нём чувствуется не просто любовь автора к своей стране, но и глубокая обеспокоенность её судьбой и траекторией развития. 

Ещё во время прочтения я поймала себя на мысли, что ничего не знаю про экранизации этого романа. Оказывается, их и не было (японская версия не была признана Маркесом), так как автор запретил снимать фильмы по данной книге. При этом есть свидетельство, что вездесущий Харви Вайнштайн неоднократно намеревался завладеть правами на экранизацию. На одной из встреч Габо удивил Харви совершенно необычным предложением: он даёт своё согласие, но при условии, что каждая глава станет 2-минутной серией, выходящей раз в год на протяжении 100 лет.

Вот вам, Харви, и Юрьев день! 

Мне же кажется, что такое предложение было абсолютно в стиле выдумщика Габо. Чего только стоит появление писателя на церемонии вручения Нобелевской премии в 1982 году. Нарушая устоявшиеся протоколы, он вышел на сцену Концертного Зала Стокгольма в белом национальном костюме лики лики с глухим воротом-стойкой. Этим поступком он почтил память своих бабушки и дедушки и, конечно, продемонстрировал любовь к фольклору и традициям своего родного региона.